Птицы не вьют гнезд на чужбине

Женщина впервые улыбнулась и принялась поспешно разматывать узлы.

– Вот смотри, родненький, смотри. Здесь одежда теплая. Люди ведь, чай, с детьми малыми. Как так можно-то?!—Она растягивала гласные звуки и подбрасывала слова-шарики.

Тут седой мужчина торопливо шагнул к своей спутнице, закрыл собой от конвойных и прошептал:

– Настёна! Тише, родная. Много не говори.

Женщина осеклась на полуслове, кивнула и прошептала:

– Вот спа-си-и-ибки! Ну, мы пойдем?

Конвойные кивнули, местные засеменили в сторону станции.

Оказалось, что они собрали теплые вещи для раскулаченных, узнав, что вагоны с людьми еще на станции.

Вон оно как. Чужие, незнакомые. Протянули руку помощи, распахнули душу, сердце откликнулось. Не испугались – мало ли как обернется-то.

Через два дня их перегнали со станции в небольшой поселок. Среди бела дня, под конвоем. Прохожие останавливались и провожали взглядом колонну несчастных семей. За черту поселка не отпускали, проволоки не было, но стояли вышки и вооруженная охрана.

Ели сухари с кипятком, строили бараки. Как построили несколько бараков, перегнали в них остальных. Спали на деревянных наспех сколоченных нарах. Комнат не было.

Гилязов-старший вызвался строить пекарню. Опыт богатый. Марфуга вместе с остальными женщинами пекла хлеб. Выстроили пекарню. Но наесться вдоволь было нельзя, полагалась норма на человека. У кого была привезена крупа, разводили под горой костер, варили кашу. Работа была трудная, все вручную, копали землю. Люди постоянно голодные. Обессилевали от голода. Вот идет человек и падает.

В один из вечеров тихо ушла Василя. Это самое страшное, что пришлось пережить Нурхамату.

Заскорузлые, испещренные морщинами, руки крепко сжимали жестяную кружку и не чувствовали обжигающего кипятка. Сейчас он думал только о том, как не сойти с ума. Хотелось замереть и не двигаться. А потом завыть, тяжело и громко. Где брать силы жить дальше? Эх, Мингату бы сберечь, один он остался. Как там Закиря? Старшенькая? И вернуться домой. Птахи-то и те! Вьют гнезда на родимой стороне!

Старшую дочь спрятали у себя родственники. Не выдержит дороги-то, с одной ногой. Так и сберегли до возвращения Нурхамата и Марфуги. Гилязовы вернулись лишь с сыном Мингатой, Васили не стало в поселке. Там же остался новорожденный трехмесячный сын Гилязовых.

Среди стариков были знающие, цитирующие Коран. Прадеды и дедушки закончили мектебы и медресе, знали Коран наизусть, прабабушки и бабушки умели читать и писать.

Взрослые, оберегая детское сознание, ничего не рассказывали о страданиях и ужасах первых лет ссыльной жизни. Никто не пытался воспитывать в детях месть. Отличие было лишь в том, что детские годы в ссылке протекали на стыке двух культур – татарской и русской…

***

До момента реабилитации в 1994 году дожил только Мингата. Он ждал этого 70 лет.

Дедушка поделил поровну между пятью взрослыми детьми: сыном и четырьмя дочерями —сумму компенсации в двадцать пять тысяч рублей.

Многие жители села на момент раскулачивания сумели развить крепкие хозяйства. Среди них – Хази Нуретдинов, Имамутдин Давлетшин, Заки Ахмадиев, Шаймардан Гайнанов, Мухамматвалей Гатауллин, Габдрауф Гаффаров, НурхаматГилязов (прадедушка), Заки Гильманов, Гали Гимранов, Калимулла Нурутдинов, Сунгат Файрушин, Мингата Фасхутдинов, Натук Фасхутдинов, Гани Хакимов.

Конец ознакомительного фрагмента.