Птицы

Доктор Пиклби продолжил, обращаясь одновременно к сыну, его друзьям, их отцам и Финчу:

– Мы не говорим слово «голодранец» – это некультурно. Мы говорим «нищий» или «бедняк».

– Как скажете, сэр, – усмехнулся Уинстон. – А ты, Финч, как я погляжу, подружку завел?

Финч покраснел, а Арабелла схватила его за руку, намереваясь утащить прочь.

– Пойдем, – тихонько прошептала она. – Дядя Сергиус… он уйдет. Нам надо спешить… Не обращай внимания…

Уинстон запел мерзким голоском:

– Финч и Джей решили пожениться! Только Финч забыл помыться!

И мальчишки, и их отцы рассмеялись.

Финч не стал больше терпеть. Подобрав с земли горсть разноцветного снега, он принялся демонстративно лепить из него снежок. Богатенькие отпрыски даже онемели от такой наглости.

– Ты не посмеешь! – Уинстон в ужасе выпучил глаза. На его костюмчике не было ни снежинки, поскольку он профессионально прятался под зонтом своего отца.

Не говоря ни слова, Финч размахнулся и швырнул снежок. Тот угодил Уинстону Пиклби прямо в грудь. Мальчишка завопил, а Финч уже лепил следующий. Еще один снежок сбил цилиндр с головы Смиттса-младшего, а третий случайно ударил в живот самого Смиттса-старшего.

Тот рассвирепел.

– Преступление! – запыхтел джентльмен – избыточная полнота и узкий воротник рубашки даже не позволили ему закричать. – Преступление! Констебль! Зовите констебля!

– Бежим! – воскликнула Арабелла, схватила Финча за руку и потащила его прочь. Вслед им неслись гневные крики важных господ и яростные визгливые угрозы их детей.

Финча немного согревало осознание того, что он хоть чуть-чуть подпортил праздник этим высокомерным снобам и ханжам. Жаль, он не угодил снежком в наглую рожу этого Пиклби.

Они добежали до противоположного края площади и остановились. Финч согнулся, пытаясь отдышаться.

– Ты видел, куда он пошел? – Арабелла отчаянно озиралась. – Он пропал!

Финч обернулся кругом. Мистера Дрея и след простыл.

– Это ты во всем виноват! – набросилась на него Арабелла. – Вот нужно было тебе сцепиться с этим Пиклби и его дружками!

– Ни в чем я не виноват! – огрызнулся Финч, хотя и сам понимал, что как раз-таки виноват. – Кажется… кажется, это он!

Он вдруг увидел знакомый котелок. Но лишь на миг. Вместе со своим обладателем тот свернул на боковую улочку и исчез с площади.

– Ты уверен? – спросила Арабелла.

– Наверное!

– «Наверное» не подходит!

– Бежим!

И они побежали.

Выскочив из-за угла, Финч и Арабелла едва не налетели на многодетное семейство, спешащее на ярмарку.

– Эй! Осторожнее! – прикрикнул мужчина с курительной трубкой в зубах.

– Простите! – воскликнула Арабелла. – Простите!

Выпутавшись из чужих пальто, детей и их санок, Финч и Арабелла побежали по улице.

Фигура в узком пальто и котелке маячила впереди. Да, это был мистер Дрей. Своей то крадущейся, то танцующей походкой он брел по тротуару вдоль ряда экипажей-саней, владельцы которых сейчас, видимо, были на ярмарке. Мистер Дрей не останавливался и никуда не сворачивал. Маленькие преследователи перевели дух.

– Как думаешь, – спросил Финч, – куда он идет?

– Не знаю, – ответила Арабелла, наградив его осуждающим взглядом. – Но теперь мы не должны его потерять.

С каждым шагом прочь от рыночной площади шум ярмарки постепенно становился все тише. Дети медленно углублялись в Гротвей и в какой-то момент отметили, что дома, мимо которых они шли, больше не выглядят аккуратненькими и чистенькими: повсюду, куда ни кинь взгляд, были потертые двери, ржавые трубы и покрытые нагаром от керосиновых ламп окна, на улице появились бродячие собаки и бродячие… люди. Этот Гротвей был не таким, как в центре, он постепенно превратился будто бы в сплошные задворки и стал напоминать Горри – в не лучших его местах и в не слишком удачные дни.

Возле фонарного столба с разбитым плафоном стоял потрепанный мужчина и пил что-то из бутылки. Он проводил Финча и Арабеллу кривым, недобрым взглядом.

Из какого-то окна раздавались крики. Кричала женщина. Она грозила, что заберет детей и бросит это «грязное животное». Финч предположил, что речь о собаке.

Навстречу прошел старьевщик, тянувший за собой громыхающую и скрежещущую повозку, на которой громоздились обломки труб, разломанные граммофоны и погнутые велосипедные колеса. Он что-то ворчал, разговаривая сам с собой. А еще от него изрядно несло помойкой.

Мистер Дрей уверенно шел по улице, и перемены в районе его, очевидно, нисколько не заботили. Учитывая, что он по пути несколько раз здоровался с какими-то мрачными типами, дети поняли, что для него здесь были все «свои».

В какой-то момент мистер Дрей остановился у обшарпанного и скрюченного, словно в приступе тошноты, дома, огляделся по сторонам, взбежал по лесенке, пару раз стукнул кулаком в дверь и, когда та отворилась, скрылся внутри.

Дети выбрались из-за покосившейся афишной тумбы, на которой висели ободранные и пожелтевшие от времени афиши спектаклей из тех времен, когда Финч еще даже не родился, и направились к дому, в котором исчез дядя Сергиус.

– А ну с дороги, мелочь! – рявкнул огромный человек в полосатой рубахе под распахнутым пальто. На его здоровенной голове косо сидел крошечный, по виду детский, котелок. Черная щетина покрывала всю нижнюю половину лица здоровяка. Выглядел этот человек так, будто только что сбежал с каторги.

Дети поспешили расступиться, пропуская громилу, и тот косолапо протопал мимо.

Финч и Арабелла, не сговариваясь, поежились и подошли к скрюченному дому.

Темно-красное здание с эркером нависало над улицей. Дверь, за которой скрылся мистер Дрей, была выкрашена в сочный бордовый цвет – из-за нее доносилась приглушенная музыка.

Полустертая вывеска над входом гласила: «Пересмешник».

– Я знаю, что это за место, – прошептала Арабелла. – Это кабаре. Помню, как мама велела папе держаться подальше от кабаре. В романе Говарда Пелли «Тринадцать строк о…» часто события происходят в кабаре. Там много курят, и пьют разные горячительные напитки, и поют, а еще там творится всякое… страшное…

– Что, например? – спросил Финч испуганно.

– Кого-то обманывают, кого-то травят ядом, а кого-то соблазняют роковые женщины.

К слову, о роковых женщинах… Вся стена рядом с дверью была обклеена афишами с изображенными на них упомянутыми женщинами в очень фривольных нарядах. У некоторых из дам и вовсе проглядывали чулки! На большинстве афиш была нарисована красивая мисс по имени Фанни Розентодд, которая, судя по огромным заголовкам, являлась «самим очарованием», «восхитительным цветком» и «гвоздем программы». На одной афише она сидела верхом на месяце, на другой – была в костюме кошки и коварно улыбалась, на третьей – устроилась в центре паутины, в которую, словно мухи, угодили несколько джентльменов.