Публичные признания женщины средних лет

Представьте нелепые переговоры, которые, должно быть, частенько случаются между пилотами и главным офисом «Северн-Трент»:

Пилот. Самолет-шпион центру Обнаружены явные признаки. Повторяю. Явные признаки. Прием.

Центр. Подробнее, самолет-шпион. Прием.

Пилот. Улица Акаций, 17. Мужчина, лысый, в очках, в клетчатой рубашке и армейских шортах, направляет шланг на группу подсолнухов. Рост более двух метров. Прием.

Центр. Более двух метров! Значит, его легко вычислить. Старый и лысый? Прием.

Пилот. Нет, это подсолнухи ростом более двух метров. Теперь повернул шланг на какие-то ящики с геранями. Нужны фотографии? Прием.

Центр. Добро. Снимай, самолет-шпион. Что он теперь делает?

Пилот. Грозит кулаком в небо. Прием.

Центр. Согласно данным компьютера, это Артур Уэйнрайт, мясник, пятьдесят семь лет. Молодец, самолет-шпион. Высылаем на улицу Акаций наряд по борьбе с поливом. Прием.

Пилот. А что ему будет-то?

Центр. Пятьдесят ударов насадкой шланга по голым ягодицам публично — как правило, на автомобильной стоянке около городского парка — плюс штраф 1000 фунтов с конфискацией шланга. Прием.

В некоторых районах нашей страны власти поощряют разносчиков молока, чтобы они доносили о подозрительной деятельности в рассветные часы. Программа называется «Молочная вахта». Теперь я уже иначе смотрю на нашего молочника, а мои ему записки обрели оборонительный и несколько параноидальный характер:

Уважаемый разносчик молока,

До дальнейшего уведомления мне будет нужна только одна пинта молока в день. Дело не в том, что я убила мужа, — он жив и здоров, но на неделю уехал в Амстердам. Он заверил меня, что не намерен заниматься контрабандой алмазов. Будьте добры, в субботу оставьте пинту сливок, у нас небольшое торжество (но мы не встречаем приятеля из тюрьмы). Кроме того, в следующую среду мне понадобится дюжина яиц.

Сью.

Не станет ли он в будущем отвечать мне вот так

Уважаемая Сью,

Премного извиняюсь, но я не смогу доставить Вам дюжину яиц в среду. В Ваш район приезжает министр правительства Джон Селвин Гаммер, и, зная Ваше о нем мнение, я боюсь, что Вы поддадитесь искушению и используете вышеупомянутые яйца в качестве метательных снарядов, таким образом создав инцидент, угрожающий его безопасности.

Ваш разносчик молока.

P. S. Сегодня утром, в 530, Ваш кот мяукал на крыльце. Если подобное повторится, буду вынужден принять меры и сообщить в Общество защиты животных.

Не знаю, как вы, но я впредь, прополоскав пустые молочные бутылки, буду их тщательно протирать — чтобы уничтожить отпечатки пальцев.

По снегу

Вы скучаете по настоящему снегу — доброму, глубокому, хрусткому снегу? По такому, чтобы автомобили буксовали, дети не могли добраться до школы, а взрослые до работы? Я скучаю. В густой снегопад всем нам глубже дышится, и, конечно, это очень красиво. Сглаживаются контуры, играют краски. В это время года, когда по телевизору передают прогноз погоды, я действительно слушаю метеоролога, а не издеваюсь над его галстуками. Пусть бы он объявил, что вся страна скроется под снегом, скажем, на целый месяц, включая рождественские праздники. Знаю, это эгоизм, и на месте водителя снегоуборочной машины или старика с больными ногами я, несомненно, погрозила бы кулаком снежным тучам над головой. Но я не водитель и не пенсионер, так что прошу не обижаться на мои фантазии. По мне, так уж лучше пусть встанет весь транспорт и введут чрезвычайное положение. Мы, британцы, хоть и признаем этот факт неохотно, все же обожаем чрезвычайные положения. Еще бы: мы ведь первые стоики в мире и в глубине души счастливы, когда нас вынуждают маяться в очереди за какими-нибудь вещами первой необходимости. Есть что обсудить, по крайней мере, кроме «Улицы Коронации» или еще одной выходки члена королевской фамилии.

Во время последнего на моей памяти приличного снегопада в Лестере родилась одна из моих внучек. Роддом находится в двух километрах от нашего дома. Дороги замело. Разумный человек выждал бы денек, пока снегоуборочные машины и контейнеры с песком укротят дорогу, но мною овладел первобытный зов, стремление увидеть и подержать на руках нового члена семьи. В поход к роддому я собиралась, словно в антарктическую экспедицию. Взяла с собой термос с чаем, еду, запасные рукавицы, носки и фонарик и отправилась в путь.

Я знакома с приемами выживания — муж когда-то вел по ним курсы. Он собирал группу управленцев где-нибудь в глухомани, заставлял питаться червяками и брал за эту привилегию недурственные деньги.

Итак, мне предстояло не самое величайшее из странствий (как я уже сказала, всего-то пара километров пути), но все было замечательно: небо в звездах, и я под ним бреду, ощущая величие мироздания и собственную храбрость. По дороге мне встречались другие пилигримы, и мы общались как старые знакомые, рассказывая друг другу, кто куда направляется. Один такой путник пошел на риск ради паба. Я издалека увидела, как он добрался до двери — а та закрыта! Бедняга так и осел. Точно так, должно быть, осел и капитан Скотт, когда ему доложили, что на Южном полюсе уже развевается норвежский стяг.

Я не самая спортивная женщина в мире и в роддом доплелась очень усталой. Оранжерейная жара больницы тут же заставила меня сорвать с себя бесчисленные слои одежды. С улицы вошла толстая замерзшая женщина, а в лифте поднималась уже худая и разгоряченная, но с охапкой тряпья.

Малышка родилась с распахнутыми голубыми глазами, и в возрасте трех часов ее глазки все еще были открыты и смотрели на меня. Она стоила каждого шага по сугробам. Однако меня здорово удивило количество родственников и друзей в палате, причем по виду их никто не сказал бы, что они тащились пешком по снегу. Женщины выглядели элегантно, можно даже сказать блистательно. Одна я в тяжелых ботинках, поверх меховой оторочки которых торчали края самодельного «утеплителя» из полиэтиленовых пакетов.

— Как вы сюда добирались? — выдохнула я.

— Машиной, — сказал кто-то.

Паруса у меня малость опали.

Но недавно, когда голубоглазая малышка (теперь уже четырехлетняя) не могла заснуть, я вместо сказки живописала, как брела по снегу, чтобы поскорее увидеть ее, и ей было ужасно приятно. Быть может, я где и приукрасила, прибавила парочку снежных бурь, и уж конечно не стала сообщать, что остальные посетители добрались на машине.

Кстати, если вы с детьми так горите желанием увидеть снег на Рождество, что готовы поехать в Лапландию в гости к Санта-Клаусу, в его ледяную пещеру, тщательно все взвесьте. В последние годы снега там мало. Ничтожно мало, я бы сказала, а Лапландии без снега, увы, недостает очарования. Прикиньте, стоит ли ехать в такую даль с неуправляемыми от возбуждения детьми ради того, чтобы поглазеть на продуваемую ветром тундру, тусклую, будто ее освещают маломощной лампочкой. Я знаю, что говорю, я там была. У меня даже есть рюмочки из рогов северного оленя — чем не доказательство?

Долой из писателей

Лежа на постели, одетая, с повязкой на одном глазу и в темных очках, я наблюдала, как старшая дочь собирает мне чемодан. Легла я, потому что от усталости не держалась на ногах, а повязку и темные очки надела из-за… Нет, слишком нудная история. Ей-богу, жутко нудная.

Дочь получила инструкции собрать меня на две октябрьские недели на греческий остров. Название острова — Скирос — переводится как «ветер», так что шортами с футболками не обойтись. Чемодан у меня маленький, стюардессы возят такие на колесиках с самолета и в самолет, очень удобно. Однако ехала я не в отпуск, а учить полтора десятка взрослых человек писать. Причем не просто так, какую-нибудь ерунду, — за две недели каждому предстояло написать стихотворение и некролог себе самому (отдает извращением, знаю, но некрологи вышли смешные). Помимо этого каждый написал монолог (от лица представителя противоположного пола), радиопьесу, начало киносценария и первую страницу собственного романа.