Пудра и мушка

– Как, вам не нравится наш маленький Филипп?

– Ничуть. Самодовольный молодой выскочка!

– Что вы? Вы ошибаетесь! Вы его совсем не знаете! Он пыжится, и это очень забавно, но он вовсе не самодовольный, а просто еще дитя!

– К черту! Любимое всеми дитя?

– Это же последний писк моды в Париже. Кто-то ревнует к его популярности, но все, кто его знает, любят его.

– Ревновать этого сосунка! – вскричал Банкрофт. Де Шамбер остудил его взглядом.

– Скажу только для вас, мсье! Не следует слишком широко распространяться о вашей неприязни. У маленького Филиппа здесь очень влиятельные друзья. На вас будут косо смотреть, если вы позволите себе высмеивать его.

Банкрофт стал осторожнее в словах.

– Не стану скрывать от вас, дорогой де Шамбер, что у меня с вашим маленьким Филиппом вышла стычка. Я уже один раз наказал его за излишнюю дерзость.

– Ага? Не думаю, что кто-нибудь посоветует вам попытаться это сделать снова. У него нет недостатка в друзьях, и он владеет шпагой, как сущий дьявол. Будет неосмотрительно выказывать свою враждебность. К тому же, он любимец дам. Ведь это само по себе уже о многом говорит, не так ли?

– Когда я видел его в последний раз, – сплюнул Банкрофт, – он был похож на немытого лакея, а разговор с ним не отличался от беседы с огородным пугалом.

– Да? Я тоже кое-что слышал об этом. Но все же он душка, наш Филипп.

– Пропади он пропадом! – в сердцах ответил Банкрофт.

Глава VIII В КОТОРОЙ ФИЛИППА ПОКИДАЕТ СОСТОЯНИЕ ПОЭТИЧЕСКОЙ ЭЙФОРИИ

Через несколько недель после приезда мистера Банкрофта граф де Сен-Дантен устроил званый обед. Приглашены были только самые избранные гости, в числе которых оказался и Филипп. К половине шестого все приглашенные, за исключением одного, собрались в библиотеке, и Сен-Дантен сверил свой хронометр с часами над камином.

– Что случилось с Филиппом? – его вопрос не был адресован к кому-либо персонально. – Где наше дитя?

– Его вчера видели на балу, – сказал де Шателен.

– Но он уехал очень рано и в большой спешке. Филипп был потрясен жемчужиной в правом ухе мадам де Маршеран и тут же упорхнул.

– Упорхнул? Но почему?

– Кажется, чтобы сочинить балладу в ее честь. Сен-Дантен поднял руки вверх.

– Дьявол побери Филиппа с его стихами! Клянусь, что именно поэтому он и задерживается. Поль де Вангрис повернулся к нему.

– Вы говорите о Филиппе? Кажется, мне послышалось его имя?

– А о ком же еще! Генри утверждает, что на него напало вдохновение и он сочиняет балладу о жемчужине Жюли де Маршеран.

Де Вангрис подошел к разговаривающим.

– Увы, мой друг, вы совершенно правы. Я заезжал к нему сегодня утром и застал его в неглиже. Он попытался добиться от меня рифмы к одному слову, которую я, к несчастью, позабыл. поэтому я поскорее ушел.

Де Бержери жалобно посмотрел на окружающих.

– Неужели никто не убедит Филиппа, что он совсем не поэт?

В ответ де Вангрис безнадежно покачал головой.

– Вы можете ему говорить, что он плохой фехтовальщик, даже что он не кавалер; вы можете отрицать все его способности, и он лишь рассмеется в ответ; но его нельзя убедить, что он никогда не станет поэтом. Он вам просто не поверит!

– О, я полагаю, что он все-таки понимает это, – возразил Сен-Дантен. – Стихи для него – забава. А, кстати, вот и он!

В комнате появился Филипп, облаченный во все желтое. В руках он держал свиток, перевязанный тесемкой янтарного цвета. От него веяло весной, а глаза светились неописуемой детской радостью. Он победоносно размахивал своим свитком. Сен-Дантен подошел поприветствовать его.

– Опаздываете, мой милый Филипп! – прокричал он и протянул ему обе руки.

– Тысяча извинений, дорогой Луи! Я закончил свою поэму всего лишь час назад.

– Поэму? – удивился де Вангрис. – Но, позвольте, еще утром это была баллада?

– Утром? Ба! Это было почти в прошлом году. С тех пор это стало еще и сонетом!

– Боже упаси! – искренне вырвалось у Сен-Дантена.

– Конечно, – согласился Филипп. – Сама тема требовала, чтобы стихотворение было непременно поэмой. К трем часам дня я в этом полностью убедился. Ведь вы были у меня сегодня утром, Поль?

– И вы просили меня придумать рифму, – напомнил ему де Вангрис.

– Вот именно! Я просил рифму к слову «помешанный», а вы мне предложили «повешенный»!

– Именно, а потом вы бросили в меня своим париком, и Мне пришлось ретироваться.

– «Повешенный», – повторил Филипп с негодованием. – «Повешенный»!

Сен-Дантен мягко, но настойчиво забрал у него свиток.

– Позже вы нам это обязательно прочтете, – пообещал он. – А теперь пойдемте обедать.

– Лучше послушать до еды, – взмолился Филипп. Эти слова были встречены с отчаянным протестом.

– Я не смогу слушать ваши стихи на голодный желудок, – заявил виконт. – Мне нужно быть немного навеселе, чтобы оценить их по достоинству

– Вы бездушны, – горько произнес Филипп. – Зато у меня есть желудок, мой маленький английский друг, а он вовсю взывает к поддержанию своего существования.

– Мне жаль вас, – сказал Филипп. – К чему на вас растрачивать свой поэтический дар?

Сен-Дантен взял его под руку и повел к дверям.

– Ей-богу, Филипп, нам всем на терпится послушать вашу поэму. Вы прочтете ее за обедом.

В середине трапезы виконт что-то вспомнил. Он кивнул Филиппу, который сидел напротив него и был увлечен оживленным и остроумным спором с де Бержери, и прошипел.

– Кстати, Филипп, ваш столь любезный друг говорил о вас!

– Какой друг? – спросил Филипп. – Жюль, если бы вы приняли мои объяснения, что Жанна де Фонтаней может соперничать с Ля Саливье в…

– Послушайте же, Филипп! – настаивал виконт. – Я говорю .об англичанине… об этом Банкрофте… тьфу, какое трудное имя!

Филипп прервался посредине фразы. Его глаза поблескивали при свете свечей.

– Банкрофт? И что же он говорил?

– Много всякой всячины, если все, что я слышал, конечно, правда.

Филипп поставил свой бокал.

– В самом деле? Что же вы услышали, дорогой де Равель?

– Похоже, что этот Банкрофт не испытывает к вам больших симпатий, бедный вы мой. Если верить де Грону, то он возмущен вашим присутствием здесь и уверяет, что ошибся в вас. Это все очень грустно.

– Да, – согласился Филипп и нахмурился. – Это неприятно. Но что же он все-таки говорил?