Пуля для депутата

— Сваливаем отсюда. И быстро! — Максимов приобнял Анатолия за плечи и, как манекен, развернул лицом к прихожей. — Быстро, Толя, разговоры потом!

— Да… Да…

На пороге комнаты Карпов все-таки оглянулся и прошептал:

— Прощай, Вовка.

Море информации

Галина Ипатьева лежала вниз лицом на широком письменном столе. Грудь ее терлась о полированную поверхность, еще несколько минут назад холодную, теперь же — теплую и скользкую от пота. Такое трение не причиняло ей неприятных ощущений, скорее, напротив — возбуждало еще больше. Соски скользили по столу, и она через равные промежутки времени, исчисляемые секундами, сама наваливалась на столешницу, прижималась к столу, усиливая давление на грудь.

Комар стоял сзади, толкая Галину своим упругим, мускулистым животом — Ипатьева впервые в жизни (несмотря на свой богатый опыт и московскую раскрепощенность) попробовала и узнала, что такое анальный секс…

Впрочем, не только этот новый для нее способ был сегодня на повестке дня. Все началось еще в машине, когда они с Комаровым после маленькой победоносной войны в «Коломне», подъехали к странному серому зданию, а точнее — комплексу зданий, окруженных высоким каменным забором.

Пейзаж снова резко изменился — после каменных лабиринтов, одновременно и холодных, и душных, а еще пугающих, унылых и гнетущих (опасность, как ей казалось, поджидала их за каждым углом), Галина с удовлетворением отметила, что машина выехала на берег узенькой, спокойной речки, с крутыми берегами и безо всяких опостылевших ей, протокольных гранитных или бетонных набережных. Здесь росла травка, уже, правда, изрядно пожухлая, но местами остававшаяся грязно-зеленой, деревца незнакомой породы, кустики.

Словно по мановению волшебной палочки, Ипатьева вдруг попала из «отвратительного» Петербурга, того самого, который с таким мазохистским сладострастием описывал ненавистный ей Достоевский, в провинциальную тишь и благодать. На мгновение она даже ощутила себя где-то в родном ростовском пригороде — там вполне можно было увидеть подобную картинку.

— Что это? — спросила она у Комара, сосредоточенно заруливающего на узкий мостик через неизвестную Ипатьевой речку.

— Что — «что»? — переспросил он.

— Ну, вот это… — Она повертела головой.

— Это?

— Ну да. Какой это хоть район-то? Так странно все…

— Это, Галя, практически, центр города. Нравится?

— Ты знаешь, как ни странно, нравится. Уж, во всяком случае, лучше, чем та твоя «Коломна».

— Да? Ну, может быть, может быть… Не нравится тебе Питер, правду мне говорили.

— А что тут может нравиться?

Комаров повернул голову и внимательно посмотрел на Ипатьеву. Потом медленно положил правую руку на ее колено и чуть сжал его. Слегка прошелся по бедру кистью, словно массируя.

— А люди? Ты людей наших еще не знаешь. В городе главное — люди.

— Да? Ипатьева почувствовала полную растерянность, что с ней случалось очень редко. А в последнее время она вообще забыла, как это бывает.

Рука Комара оказалась неожиданно горячей, и у Галины не то, что не возникло желания сбросить чужую руку с колена (показать, мол, деньги деньгами, работа работой, а никакой фамильярности она не допустит), наоборот, ей хотелось, чтобы он сжал ее ногу еще крепче. И не только сжал, а еще и продолжал гладить, от колена и выше, выше — до самого живота…

Пожалуй, никогда еще Галина не испытывала в обществе мужчины того, что чувствовала сейчас от одного прикосновения руки питерского бандита. Ей всегда казалось, что все эти поглаживания, ощупывания, даже поцелуи (особенно в губы!) — глупое слюнтяйство, детский сад и ненужная трата времени, на которую мужики идут от своего неумения и боязни начать сразу, немедленно единственно важное для них дело. Которое, кстати, ее очень мало интересовало и воспринималось как досадная, но несложная и не очень противная операция, как процедура, которой нужно расплачиваться за другие удовольствия — за деньги, жилье, продвижение по службе, просто за хорошее отношение… Сейчас все было совершенно по-другому. Щеки Ипатьевой вспыхнули, в глазах отчего-то потемнело, жар перекинулся с лица на низ живота, колени задрожали от приятной слабости.

Она отложила сумочку и накрыла своей ладонью пальцы Комара.

Гена издал горлом какой-то неопределенный звук (вроде короткого хмыканья) и убрал свою руку, заставив Галину мгновенно испытать целую гамму чувств: разочарование, злость от неожиданно прерванного удовольствия и вместе с тем неожиданно вспыхнувшее желание… Желание прижаться к Комару всем телом. Запустить руки под его пиджак, под рубашку, расстегнуть брюки, скользнуть пальцами между ног.

Она со свистом, сквозь сжатые губы, выдохнула.

— А вот здесь расположен наш офис, — как ни в чем не бывало сказал Комаров. — Вернее, один из офисов. Их у нас много, ой, много! Правда, что теперь будет, когда Гриба не стало, трудно понять, но я себя в обиду не дам…

— Погоди! — опомнившись, воскликнула Ипатьева. — Это что больница, что ли?

— А хоть бы и больница, — спокойно ответил Комар, загоняя машину в предупредительно распахнутые охранником ворота. — И что такого? Место хорошее, тихое. Никто чужой сюда не сунется. И потом… Ты слово «приватизация» слышала когда-нибудь?

— Ну…

— Вот тебе и «ну»! Перед тобой пример чистой, честной и всем выгодной приватизации. Чем строить, как ваши московские понтярщики, замки на холмах, а потом в налоговой инспекции париться, лучше уж, как мы, по-тихому все делать. Понту нет, зато удобно, сыто и пьяно. А что до замков… — Он взглянул на Ипатьеву как-то странно, словно оценивающе. — …Что до замков, то если захочешь, покажу тебе и замки наши.

— Ваши?

— И наши. И мои в том числе. Ну, вылезай, приехали.

— Слушай, это что… — Галина махнула рукой на решетки, которыми были забраны окна мрачного четырехэтажного кирпичного дома. — …Психушка, что ли?

— Ну да, психушка.

В одном из окон Ипатьева увидела лицо, плоское, как блин, бледное, оно прилипло к прутьям решетки изнутри, впечатавшись в нее, сплющив нос, сделавшись еще уродливее, чем было на самом деле — бессмысленное, с потухшими глазами и отвисшей губой, с которой стекала ниточка слюны.

— Бр-р-р! — Галина отвела взгляд от окон больницы. И тут же поймала себя на том, что ей хочется вцепиться в рукав Комара, прижаться к нему, инстинктивно закрыться, прячась от страшного своей пустотой взгляда из-за решетки.

— Ты чего — боишься, что ли?

— Да нет… Просто, непривычно. Я в «дурке» ни разу еще не была.

— Этих нечего бояться. Бояться надо других. Даже не тех, кого ты в «Коломне» видела. Они — мелочь, фраера. Опасаться надо… — Он не договорил, усмехнулся и, взяв Ипатьеву под локоток, повел ее к неприметной железной двери.

Офис Комара (он так и сказал Галине: «Мой офис») занимал полуподвальный этаж главного здания больницы.

— Это не все. Там, внизу, еще два этажа, — пояснил он, когда Ипатьева принялась оглядываться по сторонам.