Пуля для невесты. На карусели чувств

— Чушь говоришь? — прищурился он.

В его взгляде был заметен интерес. Только не мужской, а… чисто научный. Наверняка, именно так смотрят на лабораторную крысу, что вдруг показала результаты вопреки всем созданным условиям.

Я постаралась скрыть дрожь в теле. Отголоски странного, сковывающего кокона все еще холодили спину. Хотелось передернуть плечами, сбрасывая остатки наваждения, и… хорошенько вымыться.

— Именно! — упрямо вздернула подбородок.

— Хорошо, — скупо проронил Илларион.

Кивнув собственным мыслям, он вернулся к столу. Вот так просто, словно не пытался меня тискать всего пару минут назад!

— И что же здесь хорошего? — ошеломленная его наглостью мне оставалось хватать воздух.

— Ты первая, кто смог воспротивиться моему дару. И я считаю, что это довольно хороший знак, — скучающим тоном ответил мужчина. На смену жадному, голодному монстру вернулся ученый. — Меньше всего мне хотелось бы увидеть в постели друга очередную меркантильную суку.

— Так это что была проверка? — задохнулась я. — Да как ты…

— Посмел? — закончил Илларион за меня. — Запросто. Кто-то должен был щелкнуть тебя по носу. Ты ведь не хочешь, чтобы я лез в твою личную жизнь?

Я поджала губы в негодовании.

— Отвечай.

— Не хочу!

— Значит, и ты не лезь в мою.

И на это я вновь не нашлась, что ответить.

Илларион переставил несколько баночек, встряхнул содержимое трех пробирок с прозрачной жидкостью внутри, заглянул в блокнот, сверился с часами. Мужчина вновь стал выглядеть сосредоточенным до жути, будто из него за секунду выкачали все эмоции, чувства, желания, оставив лишь холодную рациональность. Правда, в том, что подобная броня с легкостью могла оказаться очередной маской, я почти не сомневалась. Хорошо уяснила: в этом доме не все такое «простое», как может сперва показаться.

Настороженно следя за размеренными действиями мужчины, я мысленно невольно возвращалась к моменту нашей «стычки», все больше отмечая детали неправильности случившегося. Через несколько минут я точно уверилась в версии, что Илларион специально задумал этот показательный урок, чтобы действительно «щелкнуть» меня по носу. Главным показателем этого оказалось то, что ни в его «ласках», ни во взгляде так и не проснулась искра чисто мужского интереса.

ГЛАВА 10

Илларион добавил в колбу три белые гранулы размером с маленькие пуговки. Жидкость забурлила и вновь сменила цвет. Своей насыщенностью теперь напоминая цветки сирени.

Ученый, казалось, совсем позабыл о моем присутствии. Хотя, обдумывая наш первый серьезный конфликт, по внутренним ощущениям я молчала не больше двух-трех минут.

— Это было грубо, — прокаркала охрипшим голосом я.

Мужчина замер.

Я видела, что он отвлекся и перестал так пристально следить за колбой, но взгляд на меня не поднял.

— Черт, я знаю.

Это глухое признание что-то сделало со мной. Точно в груди оборвалась натянутая струна. Довольно болезненно. Наверное, именно так пытается плакать душа, когда ее захлестывает волна разочарования. Ведь я совершенно не ожидала подвоха от единственного человека, с которым поделилась всем… Почти всем.

— Ты что плачешь?

Я мазнула ладонью по щеке — мокрая.

— Нет, — украдкой утерла лицо.

Сразу вспомнилось, как мама всегда говорила: «Слезы — признак слабости. Использовать их нужно с умом и только в одном случае. Как тонкую манипуляцию настроением мужчины».

Манипулировать посредством слез я так и не научилась, выставлять собственную слабость напоказ было стыдно.

Я и раньше не могла с точностью до процента сказать, чего ожидать от Иллариона в тот или иной момент. После «проверки» на вшивость и вовсе боялась даже предполагать.

Сатир и непредсказуемость стали для меня равноценными синонимами.

Мужчина вполне мог не заострять внимания на слезах, мог поверить моему лживому ответу, с таким же успехом мог и… высмеять плаксивость. Последнее, наверняка, сделала бы моя идеальная мать…

Но Илларион повел себя так, как я менее всего ожидала.

— Я не должен был затевать никаких проверок, — признание звучало глухо и немного сипло, словно у него вдруг разболелось горло и каждое слово давалось с трудом. — На самом деле, я давно догадывался, что феромоны сатирской сущности на тебя не действуют. Будь это не так — уже проявились бы соответствующие реакции.

Я настолько была сбита с толку его словами, что дышала через раз.

Илларион же, казалось бы, даже не ждал какой-либо реакции в ответ. Просто продолжал говорить:

— Думаю, ты должна знать: я не всегда могу совладать со своей сущностью. Агрессия — не редкость в нашем мире и только приветствуется, как признак силы. Сдерживать нрав для нас — сложнее всего. Приняв решение попробовать жить в человеческом мире, мне пришлось научиться борьбе с природными инстинктами.

Мужчина рваным жестом взлохматил челку.

— Когда же ты включила режим «свахи»… все мои предохранители слетели к чертовой матери. Не представляешь, до какой крайней точки кипения ты меня выбесила, мартышка.

Ученый не отвлекался от своих записей. Листал блокнот, что-то дописывал местами, сверялся с часами, расставлял реактивы на специальной подставке и… даже головы не поднял. В общем, всячески делал вид, что затронутая им же тема касается кого угодно, а его в последнюю очередь.

Против показного равнодушия играли охрипший голос, резкие движения — как указка на нервозность, излишняя сосредоточенность на мелочах. Подобные детали поведения мужчины не могли обойти меня стороной, заверяя в искренности Иллариона. Явно ему было далеко не все равно, как я отреагирую после случившегося. И это помогло смягчить мой вспыхнувший ранее гнев.

— Прости, — добавил ученый «контрольный» в голову моей обиде.

Нет, одним словом невозможно перечеркнуть разочарование или мгновенно замазать трещину в доверии, но… Категоричность удалось отбросить.

Я смогла взглянуть на Иллариона с другой стороны. Человек, способный признать собственную ошибку вслух, наступив на гордость, — редкость в современном мире и заслуживал хотя бы то, чтобы получить второй шанс.

— Не делай так больше, — смягчилась я.

Илларион вскинул голову: