Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Таубе был вынужден объявить привал. Отряд сгрудился на крохотной площадке. На всех развели один небольшой костёр. Дров было мало, и в огонь пошли даже коновязные колья, которые по уставу обязан возить с собой каждый кавалерист. Всё одно кругом сплошные камни – не вобьёшь… Вскипятили в котле воду, высыпали туда сухарей и несколько жестянок с пеммиканом [118] ; этим и поужинали. Барон приказал выдать всем по чарке водки, чтобы согреться. Люди закутались в бурки, прижались плотнее друг к другу и заснули, как убитые… Что же будет на ледниках Богосского хребта? Как они станут ночевать там без палаток? Лыков извлёк из перемётных сум постовые кеньги на меху и отдал их часовым; те были признательны.

118

Пеммикан –

с середины XIX века общепринятый концентрат для экспедиций. Изобретён североамериканскими индейцами для военных походов. Изготавливался из оленьего и бизоньего мяса, сущёного на солнце, провяленного, а затем измельчённого в порошок и смешанного с растопленным жиром и соком лесных ягод.

Утром Алексей проснулся самым первым. Костёр давно потух, по голым камням серебрился иней. Лошади и ослы, как и люди, спали вповалку, положив головы друг на друга. Вдоль тропы прохаживался Чоглоков с винтовкой на плече. Из пропасти подымался клочьями туман вперемежку с водяной пылью. Ревела река. Перекрывая её, над самым ухом сыщика богатырски храпел Мелентий Лавочкин. Вдруг слева, оттуда, откуда они пришли, раздался удар копыта о камень. Чоглоков сдёрнул винтовку с плеча и кинулся на звук. Лыков поторопился за ним следом, выхватывая на бегу револьвер.

Тревога оказалась ложной – их нагнал казак Зеленов, отряженный давеча сопровождать раненого абрека.

– Имею важное донесение до господина подполковника, – тут же доложил он Лыкову. И добавил:

– Секретное.

Алексей разбудил Таубе. Тот быстро встал, растёр ладонями посиневшие от холода уши, отошёл на самый край тропы и приказал:

– Докладывай.

Шум реки заглушал все звуки. Если кто-то из отряда и притворялся спящим, всё равно ничего бы не услышал.

– Так что, ваше высокоблагородие, сдал я злодея ихнему старосте. Велел лечить и караулить. Коня ему за это вручил.

– Что тебе сказал абрек на прощание?

– Знаете уже… Откудова?

– Ты говори суть. Про изменника в наших рядах?

– Так точно. Когда уж я на коня садился, то он и сказал… Передай, мол, своему наибу, что у него в отряде предатель.

– Кто именно?

– Он так баял: «Предатель – офицер, а который из них, мне то не известно».

– Понятно. Теперь про их лагерь.

– И это знаете? Чудно; будто со мною рядом стояли… А баял он, что лагерь ихний за перевалом, что идёт через хребет, севернее, значит, волшебной горы. Вот. На западном склоне лощина особая имеется, которую ниоткудова не видать. С трёх сторон окружена ледниками. Один токмо подход туда и есть. В ней и лагерь.

– Молодец, Зеленов. Ты пока ляг поспи, мы ещё два часа никуда не двинемся. А про изменника молчок! Никому ни единого слова!

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие!

Зеленов откозырял и ушёл заниматься своим конём. Лыков и Таубе остались стоять на краю обрыва.

– Плохо! – сказал барон. – Теперь начнутся подозрения, шпионство друг за другом.

– Согласен, что Зеленов языка за зубами не удержит. Но что случилось, то уж случилось. И ещё: скоро бой. Люди начнут оглядываться. Мы в свои четыре глаза не всё заметим, а казаки догадливые – могут и помочь в разоблачении.

– Всё равно жаль. Не вовремя это.

Действительно, обстановка в отряде переменилась. Казаки сразу сделались подозрительными и недоверчивыми. Только к петербуржцам их отношение не ухудшилось. «Благородия» же быстро почувствовали на себе новые веяния. Первым не выдержал войсковой старшина. Он наорал на своего денщика, а тот неожиданно сквозь зубы, но ответил ему! Да ещё такое сказал… Артилевский тут же подвёл казака к начальнику отряда и заявил:

– Так впредь продолжаться не должно! Если нижний чин грубит в походе офицеру, то что же будет в бою? В спину выстрелят?

Подполковник отослал офицеров «погулять», а сам выстроил казаков во фронт и заявил:

– Все разговоры об измене в отряде отныне запрещаю! Может быть, предатель действительно есть. А если нет? Если это лишь хитрость, уловка, на которую горцы большие мастера? С задачей посеять рознь в отряде… И получилось! В любом случае, оскорблять честных офицеров ни у кого нет права. Всем ясно? А поиск изменника уж доверьте вашему командиру. Отныне любая грубость, а, тем паче, неисполнение приказа будут караться мною беспощадно. И не отсылкой в Шуру, а арестом и военно-полевым судом. А там одно только наказание… Вот, смотрите все!

Таубе снял фуражку, перекрестился.

– Перед Всевышним клянусь: шлёпну любого! Не на прогулку идём; завтра бой!

Внушение

возымело действие. Все уже понимали, что подполковник Таубе слов на ветер не бросает. В условиях похода он был полным распорядителем солдатских судеб и, действительно, имел право казнить любого из своих подчинённых. А публичная божба показывала, насколько серьёзны были угрозы барона… Дисциплина в отряде мгновенно сделалась образцовой.

Три дня партия шла вверх по реке. Голые скалы, рёв потока в бездонном ущелье, снежные шапки пиков, холод, постоянная опасность и скудный паёк… За всё время пути им попались только один странствующий накшбандийский дервиш [119] и один торговец сукнами. И больше ни одной живой души!

119

Дервиш – то же, что и суфий; член братства.

Когда до аула Кхиндакх остался день пути, отряд подошёл к горе Обода. Огромная, девять тысяч футов высотою, она уходила прямо в небо [120] . У её подошвы в Койсу впадала незначительная речка Ратлубор, образуя место, удобное для засады. На всякий случай, подполковник пустил вперёд разведку.

Лыков, Чоглоков и Лавочкин осторожно спускались в лощину в утреннем тумане. Остальные силы отряда стояли наверху в боевой готовности. Когда до Ратлубора оставалось совсем немного, с противоположного берега грянул залп. Пуля пробила сухарную сумку Алексея и едва не уронила его с обрыва. Лавочкину сбило с головы папаху, а приказному Чоглокову свинец угодил прямо в живот… Целый час продолжалась ожесточённая перестрелка через овраг. Разведка не могла принять в ней никакого участия – по ним били так, что нельзя было поднять головы. Наконец, несколько казаков обошли лощину. Абреки бросили свою позицию и отступили, оставив на тропе два тела. Тогда лишь Лыков смог подойти к Чоглокову, но тот был уже мёртв.

120

Высота г. Обода – 3006 метров.

До полудня отряд простоял под Ободой. И казаки, и офицеры долбили заступами в каменистой почве могилу для убитого приказного. Безлошадному Ракову достался чоглоковский четырёхлетка. Потом из собранного в овраге хвороста разожгли большой костёр, сварили на нём шурпу из проса с вяленой бараниной и молча поели. Без лишних слов помянули покойника и двинулись дальше.

Через несколько часов отряд пришёл в Кхиндакх. Небольшой аул стоял в стороне от реки, в полугоре над широкой долиной. Зрелище, открывшееся людям, поражало. Справа возвышалась Обода, слева – ещё более высокая гора Горта, иначе называемая Тлимкапусли. А прямо перед ними уходила к хребту долина, поросшая забытым уже густым сосновым лесом. В дальнем конце её несколькими мощными подъёмами, словно этажами, вздымалась огромная, вытянутая с севера на юг, вершина, вся в сплошном обрамлении ледников. Это и была волшебная гора Аддала-Шухгелымеэр, или Эдрас, как она обозначалась на русских военных картах. Выглядела гора сказочно, и одновременно устрашающе. Сияющая на солнце шапка глетчеров резала глаза. Насколько хватало взора, нигде в округе не обнаруживалось равной по высоте вершины. Тринадцать тысяч футов высоты [121] ! Крохотные белые пятнышки обозначали аулы, кое-где разбросанные у подошвы гиганта. А в обе стороны от колосса расходились вдаль белые вершины. Эти отроги Богосского хребта в другом месте казались бы значительными горами, но рядом с Эдрасом они выглядели, словно дети в присутствии взрослого.

121

Высота г. Аддала-Шухгелымеэр – 4151 метр.

– Эх-ма… – говорили казаки, снимая папахи и почёсывая давно немытые головы. – В энту дуру рази влезешь? Силов таких у человечества нету…

Лыков с офицерами тоже жадно разглядывали заветную вершину, путь к которой занял столько дней. Только Артилевский, уже бывавший здесь ранее, равнодушно покручивал ус.

В Кхиндахе партия сходила со «столбовой дагестанской дороги» и направлялась в безлюдные горы. Тропа же шла дальше вдоль течения Аварского Койсу а затем разделялась. Одна дорога вела через Кодорское ущелье в Грузию; вторая сворачивала на восток, в Закаталы, и выходила затем к Каспийскому морю.

Поделиться с друзьями: