Пункт выдачи № 13

Сказано — сделано. И через полчаса я уже попивал горячий напиток ломая голову над тем, чего бы выкинуть в оставшиеся полчаса. Только без криминала.

Можно к Юльке, моей бывшей залететь. Посмотреть как они живёт, с кем живёт и так далее. Во что одевается, как раздевается, не постарела ли и в каких местах похорошела.

Но как-то это по извращенски. Как мечта из детства — заглянуть в женскую баню. Вот она старость — возможность есть, а уже не хочется, страшно за то, что раскрыть могут и стыдно за свои мысли. Где мои пятнадцать лет? Пацаны не оценили бы слабости, как и я из прошлого.

Можно основать детективное агентство и вести слежку за неверными мужьями, продавая женам инфу и явки. Не, ерунда какая-то, не для нашей провинции. Будешь таким заниматься быстро в цветной речке всплывешь вверх ногами. У нас тут все друг друга знают и «стукачу» и соглядатаю жить спокойно не дадут.

Не умею я монетизировать свои преимущества. Нет этой жилки. Наверняка можно заработать с этой штукой, но это буду точно не я. Не отвесили таланта при рождении. И горячее не помогает.

Я допил кофе и вздохнул удручённо.

Заглянуть что ли и правда в квартал нечистиков? Никогда там не был, даже фотки не особо смотрел. Такие дела. Вроде бы никто ходить там не мешает, да никто и не заходит. Есть даже наши, что живут и не парятся, а я вот воспринимаю тот район. Как гетто что ли. Ну как в Америке с нигерами, пуэрториканцами или китайцами. Днем зайти можно, а ночью лучше не соваться.

А вот с тарелочкой можно полетать по улочкам как маленькое НЛО. Посмотреть как они живут, что делают днем, а что по ночам. Правда ли, что в гробах спят и кровь раздают волонтеры в фирменных пакетах? Правда что половина квартала спит днем, а другая ночью и они практически не пересекаются?

Правда что наши женщины туда тайком приходят за лекарствами, мазями, отворотами-приворотами, и вообще погадать? Им что наших жуликов не хватает?

Несмотря на всю вражду и плохие воспоминания отношения внутри города развиваются и не всегда это хорошо. Нечистые они ведь не просто так называются. Когда-то говорили «нечистые на руку». Не про них, конечно эта поговорка, но народ просто так нечистым не назовет.

Может мне основать какой-то добровольный патруль по нечистому кварталу и если что увижу полиции сообщать?

Вспоминаю рожу Завозного, его манеру общения и сотрудничество прекращается не начавшись. Зачем мне эти нечистые? Есть у меня один, лично его откапывал. Хватит и за одним следить.

Я потянулся за яблоком, чтобы набрать Гнулла, когда зазвонил телефон.

Кручу-верчу, посмотреть хочу

На телефоне высветилось «Папа». Даже не помню, чтобы я так его записывал — отец звонил настолько редко. Он не любит пустые разговоры, набирает только по делу или когда что-то случилось. То есть редко.

Аппарат вибрирует в руке. Брать не хочется — не люблю сюрпризы. Но деваться некуда: никто не заходит в помещение, не даёт повода не реагировать.

— Алло?

— Ты чем там занимаешься? — с места в карьер рубит батя. — Почему трубку не берёшь?

— Что случилось? Мне ещё час до закрытия. Я на работе, не знаешь что ли?

— Бросай свою работу и беги домой! Беда пришла в город. Все мужики собираются, идём в центр. Наверное, тоже туда направляйся, когда закроешь свою шарабань, не дождусь тебя, времени нет. У меня телефон разрывается, а к тебе не дозвониться и молчишь, как рыба. Ты там? Заснул, что ли?

Я выдохнул. Спокойствие, только спокойствие.

— Папа, я рад, что ты записался в какие-то активисты, город спасаешь или чем вы там занимаетесь в свободное от работы время, но дело в том, что я совсем не в курсе происходящего. Не мог бы ты хотя бы намекнуть, что происходит и с кем?

Теперь его очередь молчать в трубку. Я терпеливо ждал. Он вернулся и уже не таким нервным, как минуту назад. Не знаю, что там прокрутил в голове, но пауза его отрезвила.

— И правда не сказал. Слушай, сына, прости. Совсем забегался, весь на нервах. Я такие вещи всегда близко к сердцу принимаю.

— Какие вещи, папа? В конце-то концов ты мне скажешь, что происходит?

— Дети пропали. Много детей. Сейчас считают. Больше десяти точно.

* * *

Такого поворота я не ожидал. Думал, митинг какой собирают — против незаконной застройки или повышения тарифов. Может, опять завод прикрыть решили, чтобы атмосферу не загрязнял. Но такое событие объясняло нервы отца и его дрожащий голос.

Власть, как всегда, бездействовала. Да и когда людям нравятся действия власти? Решили то ли помочь полиции, то ли всё самим сделать. Кинули клич в чатах и на форумах, позвонили тем, кто не сидел в этих ваших интернетах. Начальники отпускали подчинённых, открывались ворота предприятий, и те, кто мог уйти, не мешая производству, были отпущены. По крайней мере, так отец изобразил. Но я думаю, если поделить число на десяток, то здесь и будет правда. Не восемьсот человек соберётся у мэрии под часовой башней, а восемьдесят. И не десять малышей пропало, а парочка. Что, конечно, не уменьшает горе родителей.

Короче, панике поддаваться рано, тем более массовому психозу. Я-то не поддамся, но вот граждане… Здесь у меня есть сомнения.

— Думаю, за час ничего не изменится, досижу смену и подойду. Где ты говоришь, народ собирается?

— У мэрии, под башней. Там скоординируемся и пойдём на кладбище.

— Не понял.

Я похолодел. Реально, будто на спину хлестнули водой из шланга, так что шею свело.

— Все уверены, что этот придурок кладбищенский их похитил. Ну ты не знаешь, сторож там живёт. Его уже не раз ловили рядом с детишками и даже били. А теперь детей нет.

Я встал, прошёлся к двери, не выпуская трубку, и закрылся изнутри. Девочек на улице уже не было, никто не приближался. А я почему-то не хотел, чтобы меня отвлекали именно сейчас, и фиг с той работой.

— Слушай, пап. Вы там остыньте. Не накручивайте себя, а то ведь поспешные решения к беде приведут.

— Уже беда на дворе! Ты что, не слышишь меня?

— Вот о чём я и говорю. Ты уже нервничаешь. А когда вас сотня соберётся…

— Восемьсот.

— Пофиг, хоть десять. Так-то самосуд у нас запрещён. И расправы над невиновными людьми.

— Невиновными? — зашипел он. Я вернулся и, спрятавшись за полками, выключил свет. Пусть не лезут сюда, не мешают думать.

— Как это называется… Кажется, презумпция невиновности, папа. Так-то за руку его никто не ловил. Да и дети ещё неясно где. Так что я бы на вашем месте…

— Вот приходи под башню и там всё расскажешь, если сможешь в глаза матерям смотреть.

— Ага, — сказал я, — обязательно.

— А если не придёшь, так и не надо. Каждый живёт так, как ему совесть позволяет, сын. И без тебя справимся, но я хотел бы, чтобы ты был рядом, когда мы поймаем кладбищенского ублюдка.