Пункт выдачи № 13

— Хвост, — выдохнул отец, — вот уроды.

— Убрать всех! Все вон! Инспектор, распорядись!

Тот кряхча встал, мокрый как после дождя и замахал руками, выгоняя еще оставшихся людей.

— Пойдем, — сказал отец, — там дядя Вася машину недалеко оставил. Подкинет нас домой, а утром поговорим. Я уже ничего не соображаю.

— Наверное я останусь. Есть ещё незавершенные дела.

— Точно? Сын? Он же сказал всем убираться. Он про наших. Или ты не наш?

— Я останусь. Ты езжай, папа и не жди меня. И хватит этой фигни про наш и не наш. Вы уже чуть не устроили тут «мясорубку» со своими гнилыми понятиями.

— А вы чего тут! — к нам уже шагал мокрый инспектор. — Ясно было сказано, чтобы домой шли!

— Я остаюсь.

— Что? Ты особенный что ли пацан? Здесь только официальные лица.

— Я сказал, что остаюсь.

— Ты чё, — он полез в карман, багровея на глазах.

— Пусть останется, — сказал Касьян, он в это время связывал водянке руки за спиной. — Игорь нам нужен. Он в курсе всех дел и мыслит нестандартно, пусти его, инспектор. Все остальные на выход. Особенные тоже.

Яцек всё понял и не возражая побрел в обратном направлении. Огоньки факелов уже были далеко, вряд ли он их догонит в человеческом облике, но стоит отойти подальше и тормозить парень не будет.

— Ну пока, — сказал отец, — жду дома. Спать не ложусь. Хватает же у тебя энергии по ночам скакать. Может твоя мама из особенных была, а я и не знал? Да не, фигня какая-то.

Он махнул рукой и побрел по дороге.

Допрос водянки

Бедную женщину, на лице которой уже расплывался тёмный синяк, особенно выделявшийся на её бледной коже, ещё и связали ремнями, принесёнными из машины «крестоносцем». Он подогнал бус ближе и остался у дверей на страже. Мне это дело больше не доверили.

Водянка свесила голову на грудь, и с седых волос на землю ручейками бежала вода. Казалось, что она без сознания.

Меня ни о чем не просили, я просто смотрел как Касьян с помощником положили брошенные толпой двери на жерло колодца, перекрывая его, а «крестатый» еще кирпичей принёс и сверху разложил. Все это время водянка была без сознания или хорошо притворялась. Она сильно постарела после своей вспышки. Из довольно симпатичной женщины-блондинки резко превратилась в старуху с длинными седыми патлами и морщинистой рожей. Наверное это и был её настоящий облик. Шестьдесят лет, а не тридцать. А в пересчете на нечистых то и все шесть сотен.

И все равно мне было жалко её. Не нравятся мне связанные и побитые женщины. Не по-людски это.

— Что мне в голову стукнуло, — задумчиво сказал Касьян, он уже стоял рядом со мной и задумчиво смотрел на водянку, — и зачем я разрешил человеку остаться?

— Добрый ты, — сказал крестоносец, усевшийся позади водянки, на самой крышке, закупорившей колодец, прямо на кирпичи, — и доверчивый. Но Игорь, неплохой. Он не наш, но и не против нас. Отвезти его домой?

— Я бы все-таки хотел остаться, — вставил я. — Настаиваю.

— И зачем тебе это?

— Любопытство. Человеческая черта. Грешен. А с другой стороны, послежу, чтобы вы не переусердствовали.

— Это еще что значит?

— Не думаю, что пытки наш город перенесет. Даже если жертва особенная. Слишком много потрясений. Допросы на кладбище. Дети пропадают и возвращаются. Подозреваемые в печи бросаются. Слишком много фигни на провинциальный метр. Еще одна может стать лишней.

— А кто узнает? — вмешался крестоносец, но Касьян прервал его взмахом руки.

— А с чего ты взял, что мы будем её пытать?

(И правда, откуда же мне знать? За кого ты меня принимаешь?)

— А просто так она вам все расскажет? И представителя закона я не вижу, прогнали его, хоть я и не против, не подумайте. Тот ещё мудак.

Касьян посмотрел задумчиво и мне не ответил ничего.

— Разбуди эту. Как там её зовут?

— Велена, Веля для своих.

— Ну Веля, так Веля. Начинай.

Прислужник склонился над ней и резко ударил по щеке. Несколько раз треснул с размахом, так что голова моталась из стороны в сторон. Помогло.

Старуха открыла глаза и уставилась на Касьяна, который присел напротив. Потом перевела на меня взгляд, на машину и хотела вывернуться, чтобы глянуть кто копошится сзади, но «крестатый» пощёчиной не дал ей этого сделать. Она покраснела и вернулась к патлатому.

— Молодой, не для того мы тебя выбирали чтобы ты над своими измывался. Вон обычка рядом стоит, его и бей, а меня развяжи — помогу.

— Я служу миру между народами. А в службе, как в дружбе, от мира до драки один шаг, да Велена? А тот кто своим был, тот может за ночь в чужого воплотиться.

— Как этот предатель человеков? Стоит ночью на кладбище, сопли утирает. Своих бросил. А правды и кривды так и не знает.

— Так я бы и хотел, — начал я, но бабка так дернулась, что веревки впились в тело, колодец дрогнул и «крестатый» чуть вниз не провалился.

— Закрой рот, обычка, когда Ходящие сквозь разрезы с тобой говорят!

Столько ненависти было в её голосе, столько злобы что даже стало не по себе. Больше скажу, жутко стало. Если веревки оборвутся, то медлительный Касьян вряд ли успеет её остановить, а я продержусь пару секунд прежде чем меня от горла до пяток набьют колодезной тиной. И не успеет второй крестоносец прибежать как она всех здесь не передушит и нырнет в колодец.Как там в мультике? «И концы в воду».

— Не нужно так, — спокойно возразил ей Касьян, — давай нормально поговорим.

— Так развяжи меня, холуй!

Слово это не сильно задело Касьяна, но татуированный наклонился и дал ей такого мощного подзатыльника, что подбородок клацнул о грудь, а волосы прошлись по земле, собирая мокрую грязь.

— Тон попроще, — сказал крест, и усевшись поудобнее, не переставая следить за старухой, достал сигарету.

— Своих бить, — сказала старуха, — так кто вы есть после этого?

— Нет теперь своих и чужих, — начал было Касьян, но махнул рукой. — Не время лекции читать. Вижу откуда ноги растут. Кстати о ногах.

Он взглянул на хвост, и я невольно последовала его примеру, вспомнив, что передо мной — уникальное создание, увидеть которое дано не каждому, а я на Касьяна смотрю, как влюблённая школьница.

Хвост она подвернула под себя, чтобы максимально скрыть, но я видел чешую, отметил, что хвост грязный, весь в мокрой пыли, широкий, серого-стального цвета. Как минимум неприятное зрелище и разглядывать его больше не хотелось, даже во снах или воспоминаниях.

— Не смотри, — прошипела старая дама и обращалась она ко мне, — не смотри, обычка. Глаза назад не вставишь.