Пушка 'Братство'

– - Помнишь, Гюстав,-- говорит Ранвье,-- ведь ты как раз это провозглашал 31 октября, расхаживая по тому зеленому ковру под самьш носом y Трошю.

Флуранс лишь улыбается в ответ. Как грустно все этоl Оба они -- в парадной форме, в красной перевязи с серебряной бахромой -- направляются к подмосткам. Люди расступаются, давая им дорогу.

Женщины Дозорного, не отрываясь, глядят на своих мужчин, словно бы ставших выше ростом, застывших по стойке "смирно" в первых рядах стрелков, который только

что делали смотр Флуранс и Ранвье. Мундиры стрелков подштопаны, вычищены, выутюжены.

– - Намерзлись мы этой зимой и наголодались. Вспомни-ка,-- говорит негромко Клеманс Фалль. > Бландина Пливар, большелицая, бледная, молча кивает головой.

– - Опять мы сплоховали,-- бурчит Марта.-- Нашу пушку надо было выкатить на набережную.

– - Это еще для чего?

– - B честь Коммуны будут палить как раз с набережной.

– - A все тыl Ты сама ведь решила, что пушке "Братство" лучше стоять y главного входа, чтобы отовсюду ee было видно.

– - A если ee перетащить?

– - A как же она тут пройдет?

Марта и сама понимает, что никто, даже она, не пробьется с такой махиной через эту толпу.

Впрочем, она успокаивается, услышав от Пассаласа, что на набережной будет салютовать пушка Коммуны 1792 года.

Воздух Парижа ударяет в голову как вино, один впадает в злобную мрачность, другой задыхается от счастья. Судя по обстоятельствам.

Бьет четыре.

Ранвье выпрямляется, в руках y него белые листки, но, поразмыслив секунду, он сует их обратно в карман.

– - Центральный комитет Национальной гвардии передает свои полномочия Коммуне. Слишком переполнено счастьем сердце, дорогие rраждане, чтобы произносить речи. A посему позвольте мне только восславить народ Парижа за тот великий пример, который он ныне дал миру.

Бурсье, владелец кабачка с улицы Тампль, называет имена избранных. Его трубный голос бьется о стеныфасадов.

– - Знаете, почему это поручили Бурсье?
– - говорит Tpусеттка.-- Потому что его младший брат был убит на улице Тиктон в 1851 году.

– - Две пули угодили в голову мальчонке,-- уточняет Лармитон.

Барабаны бьют поход. Оркестр гремит Maрсельезу, подхваченную всем Парижем, будто она вырвалась из одной груди. '

Едва смолкают последние ноты, в наступившей тишине слышится зычный голос Ранвье:

– - Именем народа провозглашается Коммуна!

Голос пушки 92 года сотрясает землю под нашими ногами.

Да здравствует Коммуна!

Остриями сотен штыков подброшены в воздух сотни солдатских кепи. Плещут знамена. На площади, на балконах, на крышах тысячи и тысячи рук машут платками.

Десять, двадцать, сто пушек, нет, больше проникают гулом в недра Парижа. Марта вся дрожит. Она до боли сжимает мою руку. Из-под зажмуренных век выкатываются и бегут по нежно очерченньш щекам слезы, две жемчужины, тяжелые, медлительные, как ртуть. B солнечных лучах блестят глаза, горят щеки.

Tpусеттка всхлипывает на плече y дяди Бенуа.

Затем парад батальонов под командованием Брюнеля. Проходя перед бюстом Республики в красном фригийском колпаке, строй склоняет знамена, офицеры салютуют саблями, срлдаты подымают над головой ружья.

Парад продолжался до семи часов вечерa.

Впоследсмвии, омгоняя кошмары, я засмавлял себя засыпамъ, вспоминая шумный прибой энмузиазма тех далеких дней.

И опять все тот же прибой. Он будит меня почти каждую ночь с тех пор, как я взялся снова перечитывать этот дневник, с первых же его страниц.

Полночь.

Легковейная ночь над Парижем. Фанфары, притомившись, умолкли, в последний раз отозвавшись в глубине кварталов, где народ, следуя за войсками, принимает участие в заключительном факельном шествии. Наконецто, впервые с 18 марта, ни одного боевого приказа не было дано часовым, и позади нас погасли все окна Ратуши.

Как обычно, возвращаемся в Бельвиль через предместье Тампль, но на сей раз Феб скачет рядомс коляской, где бок о бок с Флурансом сидит Ранвье. Провожая их, Жюль Валлес сказал:

– - Какой день! Мы можем, умереть хоть завтра, наше прколение удовлетворено! Мы вознаграждены за двадцать лет поражений и страхов.

Обрывки музыки: тут и там танцуют, не знающие устали духовые оркестры дают импровизированные концерты.

Наши избранники -- члены Коммуны -- собрались сразу же после парада, в девять часов вечерa, в зале бывiиего муниципального комитета Империи. Председательствовал старейший по возрасту дядюшка Белэ*. Предок называет его "епископ-атеист".

Родившийся еще при Конвенте, избранник VI округа гражданин Шарль Белэ -- испытанный борец за свободу. Инженер, депутат от радикалов во время Июльской монархии, он был комиссаром Республики в Морбигане в 1848 году, позднее пришел от либерализма к социализму. Этот бретонец, один из видных деятелей промышленности, был в числе основателей Интернационала, но отказался войти в его органы. И сказал своим рабочим: "Пусть рабочие остаются среди рабочих, не принимайте к себе ни капиfалистов, ни хозяев*.

B прошлом году в Меце старый Белэ -- долrовязый, кожа да кости -встретил на дороге улана и убил его ударом дубинки, которая заменяет ему палку.

Члены Коммуны, сурово приглядываясь друг к другу, знакомились. Одни требовали, чтобы Бланки, все еще томившийся в тюрьме, "был, не дожидаясь освобождения, избран почетным председателем!*. Другие напоминали о необходимости проверить результаты выборов в соответствии с законом, что вызвало протестующие крики: "Хватит, все уши нам прожужжали своими законами! Б конце концов, y нас революционный орган! Так или нет?"

Делеклюз: -- Центральный комитет Национальной гвардии не передал нам официально и непосредственно свои полномочия!

Лефрансэ: -- Пустые формальности! Поскольку Коммуна провозглашена, мы существуем.

– - Граждане, наша власть законна или нет?

– - Как-как? Чисто академический вопрос! Один из членов Коммуны от буржуазии: -- Ho ведь Национальное собрание все же существует!

– - За пятьдесят лет во Франции пять раз менялось правительство: легитимистское, орлеанисtское, республиканское, бонапартистское, императорское, ни одrio из этих правительств не было избрано! A наше избраноГ