Пушки и колокола

– Ты лучше против конников что удумай. Вот оно – дело доброе даже и в сече. Спешить с коня, да так, чтобы самого живота не лишили.

– В сечах ни разу не рубился, а тут тебе – против конника что дай.

– Так ты и кулаками махать, сам говорил, не научен, а взялся.

– Ты не путай. С кулачником можно и так и сяк. И медленней попросить, и замереть, и повторить. А коню поди ты что объяснять. Сшибет, а пуще затопчет. Нет, Тит, тут мне не по силам. Сам возьмись, дружинник ведь! – неожиданно предложил Николай Сергеевич.

– Прости, Никола, – Тит решительно мотнул головой, поднимаясь на ноги, – не помощник тебе тут я, – сказав это, он, сопя, поковылял прочь.

– У, черт! – беззлобно выругался вслед пенсионер. Впрочем, другого он и не ожидал. То уже, что Тит сам напомнил про древнюю свою просьбу, а паче еще и пришел в указанное время и место, а еще и что думает об этом рассказал – уже спасибо. Хотя, конечно, жаль, что ушел. Разошелся преподаватель и даже во вкус вошел. Ну, разве что действительно бока намял, даже и не падая. А каково Титу сейчас, так и представить себе Николай Сергеевич не смог. – Ты хоть в баню сегодня приходи! – крикнул он вслед товарищу. – Кости прогреешь после наук!

– Спасибо тебе, мил человек, – развернулся тот. – Да честь больно велика… Вон не сдюжил, а еще и в баню!

– Я, думаешь, сдюжил, – проворчал в ответ трудовик. – У самого все ломит. Ежели в баньке не распариться, так и завтра разогнуться – беда!

– Благодарю за приглашение, – придерживаясь за бок, просопел Тит.

– После вечерни и приходи. И телу роздых, и костям – отрада.

– От Бога ты человек, – поклонился в ответ тот.

– Каков есть.

Удивительно, но вопреки годам своим расцвел, помолодел Николай Сергеевич: румянец на щеках заиграл, да повадки медвежьи, кои, казалось, навсегда прилипли со времен преподавательской деятельности, куда-то улетучились. Уже и улыбаться начал пожилой человек, и каждый Божий день с благодарностью встречал и провожал, да не так: «День откоптил, и слава Богу!», а по-настоящему! До восторга! Раньше, бывало, до школы только доковылял, а уже устал, а тут живчиком с утра до ночи носится – и ничего. И мысли худые мало-помалу улетучились. То, бывало, без анальгина и дня не представлял: к обеду по черепушке боль пульсирующая растекаться начинала от бед каждодневных да общения с клоунами типа БКМ-а [79] . Ну да и ученики хлопот добавляли. Булыцкого, воспитанного еще в жестком советском духе, до трясучки бесила их вольготно-неуважительная манера общения со старшими. Ну и понимание само, что он в школе – так, экспонат в музее. От безысходности и от безденежья. И все задумки пенсионера: как то музей краеведческий да артель по производству валенок – скорее лично для души. Доказать себе самому, что еще есть порох в пороховницах. Начальству же – так, средство утихомирить буяна да по телеканалам, пусть бы и местным, но засветиться. Ну и то, что в итоге отжать можно было, простите, обменять на айфон последней модели.

79

См. книгу первую «Спасти Москву».

Здесь же ничего этого и в помине не было. А была востребованность навыков и знаний, почет и уважение, даже со стороны великого князя, не говоря уже о мальцах, был свой дом с печью и радость от успехов. А еще – женка на сносях, да воздух свежий, да пища не из опостылевших сетей. К тому – физические нагрузки: покосы, кузница, да и просто ходьба, а со дня сегодняшнего еще и искусства боевые. И баня по-черному как минимум раз в неделю. Подтянулся Николай Сергеевич, окреп. Уже и тоска по дому да оставшимся в грядущем родным отпустила, уступив место деловитой мудрости да хватке крепкого хозяйственника, к которому уже и соседи нет-нет, да за наказом дельным обращались. И это, между прочим, трудовик считал одним из главных своих достижений.

Послав домой с наказом о том, чтобы баню готовили, мужчина отправился в мастерскую к Лелю. Завтра поутру на сенокос собирался, да не просто так, но с новинкой очередной: прототипом велосипеда. Так, чтобы не на плече косу тащить, но, привязав к перекладине, спокойно довезти.

Зима ох как тяжко прошла; лошадей, и без того немногочисленных, забили. Кто-то – чтобы семью прокормить. Кто-то – выбирая между буренкой и лошаденкой; ведь не удержать обоих было. Вот и получилось: тех меринов, что покрепче, успели выкупить, распределив в том числе и по конюшням вновь прибывших бояр. И вот теперь соседям помогали с пахотой, дав уже наказ Ждану верному: выбирать из более чем тридцати лошадей самых выносливых и крепких, случки устраивать да потомство от них получать и уже самых могучих из жеребят дальше скрещивать. Но то – на грядущее, а сейчас – самодвижущийся механизм.

Если кому далече идти, так и все: телеги есть, а запрягать в них – некого. Пешком и иди. Хорошо, кому раз в сезон! А каково тем же коробейникам? [80] Вон нужда погнала горемык по селам по соседним скарб нехитрый предлагать. Хоть бы и за харч или за ночлег. Да хоть бы и в обмен на что-то, что в городе потребно. Тут, правда, и смекалистые объявились. Те, кто не просто уныло от двери к двери бродил с коробом, как с ярмом на шее, но какие-никакие, но балаганчики на потеху публике устраивали, товар свой сбывая, где-то в артели объединяясь, да так группами и бродя. Тех уже и ремесленники нанимать начали, чтобы те товары их предлагали. Вон Никодим с Лелем, объединившись, артель смастрячили, да коробейников удалых наняв, поделки свои нехитрые выменивать направили; свистульки там всякие да фигурки деревянные. Так сам Булыцкий идей подкинул: брусочков навроде тех, что у «Лего» видел, напилить, да кукол глиняных – мальцам на потеху. А еще наказал товарищам своим клеймо сделать. Такое, чтобы народец-то различал добротные штучки от безделиц. Кивнули те да побежали исполнять, сами того не ведая, создав первую на Руси корпорацию. А Булыцкому уже в том отрада, что и призадумался люд: мол, получается и не натуральным обменом одним жить, но и на деньги мену вести. Тут, правда, другая беда вылезла: денег толком-то и не было. Рубли – так те только для самых богатых. В посаде – так и вообще не видывал их никто. Чешуйки серебряные, хоть и мельче были, да и чеканились уже чуть ли не в каждом княжестве на свой лад, да и все равно – немного их, да и до посадов небогатых и не доходили вовсе. Теньга? Так ту вообще, кроме князей, и не видывал никто. А вот то, что как-никак, но обмен развиваться начал, должно было подтолкнуть к актуализации денежного оборота. Вот только другая беда вылезла: металлу для мелких монет и не было. Медь вон диковина, и деньги из такой чеканить – расточительством было. Да и с серебром тоже – беда. Петр Великий, вон, аж в Забайкалье первый прииск серебра открыл [81] . Второй – тоже не в ближнем свете: аж на Алтае. Но то все – у Орды. А ближе… Урал, что-то – в Башкортостане. Были вроде в несуществующих еще Архангельской и Мурманской областях, но туда путь – через Нижегородскую республику. А там – выход к Студеному морю, пушнина, рыбный промысел да шведы. А еще – регион, через который началось движение Руси на Казань [82] , Урал да в Сибирь. А еще – соляные промыслы опять же пока не основанного города Балахна. Это, вспоминая из многочисленных источников, лекций и конференций по истории, на кои пенсионер приглашался в качестве председателя комиссий, и рассказывал при каждом удобном случае Николай Сергеевич внимательно выслушивающему князю. А с месторождениями меди – беда. Не мог упомнить Булыцкий ничего про них, кроме того, что где-то на Урале… Вот и получалось, что без монет – и ни о каком денежном обороте речи в принципе идти не могло.

80

Коробейник – мелкий розничный торговец, торговавший с «лотка», т. е. с короба, который носил с собой. В оригинальной истории появился намного позже.

81

Имеется в виду «Нерчинский завод».

82

Основные силы русского войска в походе на Казань двигались вдоль рек Теша и Аладырь; через южные районы Нижегородского княжества, в то время уже входившего в состав Руси.

Да и потом – чего толку в монетах тех, если народец-то ни считать, ни писать не научен?! Тут пусть даже цифры отдельные различать словчатся, а рассчитываться как? Любой купец, кто понаглее, облапошит такого горемыку с медяками в мошне. Вот и получалось, что идея перевода Руси на товарно-денежные отношения напрямую привязана была к распространению грамотности и к развитию розничной торговли, которая, в свою очередь, в данный момент упиралась в необходимость большого количества перемещений, да еще и с достаточно громоздкими коробами на шее. А раз так, то, объяснив идею Лелю да засучив рукава, принялся он за дело.

– Ох и срам, – когда первый образец примитивного велосипеда [83] , фактически копия «машины для бега», таки появился на свет, поморщился деревянных дел мастер. – Ты, Никола, не серчай, но негоже так.

– Сам вижу, – проворчал в ответ тот. – Да без них и коробейникам – беда.

– А чем тачки-то нелепы тебе?

– Много ты с тачкой находишься? Ее толкать или тянуть надобно бы. Ухайдокаешься. А здесь, – кивком он указал на неуклюжую конструкцию, – короб вон на раму повесил да знай себе ногами толкай, в седле сидючи, или рядом кати, да на него же и опирайся.

83

Велосипед (оригинальное название – машина для бега) в самом своем примитивном исполнении появился намного позже: не ранее XVIII века. Одну из версий его появления многие ученые связывают с природным катаклизмом: взрывом вулкана Тамбора, последовавшим за ним резким похолоданием и годом «без лета», что привело к голоду, пандемиям, смертности и массовому падежу поголовья скота. В таких условиях приспособление, облегчавшее пешие перемещения на значительные расстояния, было принято на «ура».

– Твоя правда, – традиционно помолчав, кивнул плотник. – Уморишься с тачкой.

– Значит, быть машине для бега, – подытожил преподаватель.

– Тут бы, – словно бы сам с собой продолжал рассуждать Лель, – половчее сделать бы; вот так, – на куске бересты старик накидал свой вариант.

– Дельно, – мигом оценив предложения товарища, кивнул преподаватель.

– Седло другое нужно; не укупишь, – на своей волне продолжал Лель, и Булыцкий, понимая, что перебивать старика – дело бесполезное. А раз так, то самое верное – запастись терпением и дослушать мастерового. Тем более что, как правило, все его мысли и замечания весьма толковыми были. Впрочем, тот уже иссяк и теперь молча разглядывал получившееся творение.

– Делай, как ладным считаешь, – кивнул школьный учитель. – Два дня вдоволь будет?

– Доброй должна машина получиться, – снова не обратив внимания на реплику, задумчиво проговорил мастеровой.

– Э, дождешься от тебя, – беззлобно выругался Николай Сергеевич.

– Вдоволь, – очнувшись, кивнул тот. – Только все равно нелепо…

– Ну, и слава Богу, – довольно усмехнулся трудовик.

Оставив Леля, Николай Сергеевич пошел дальше – на домну еще надо было попасть и на участок, где Ждан начал уже помаленьку обучать окрестных землепашцев. И хотя половина из них явилась не по собственной воле, а по принуждению, все равно работа по внедрению новых методов и способов ведения хозяйства пошла.

У домны, как всегда, работа кипела. Мастеровые маялись, пытаясь реализовать задумку с ядрами. Вот только попусту все. Не выходили они. Одно дай Бог из десятка. А про мастеров от Ягайло уже и думать все забыли. А пока по старинке заряжали: дробом каменным или чугунными фрагментами с тем разве что отличием, что для сохранности ствола Николай Сергеевич, вспомнив один из докладов с какой-то там очередной школьной конференции по развитию огнестрельного оружия, фрагменты эти в мешки расфасовал и так и заряжать велел: мешками. А еще, коль скоро литье худо-бедно, но освоили, наказал отлить брусочков, по форме рубли напоминающие, но только раза в два поменьше. Так, чтобы ими и заряжать. Ох и хохотали литейщики да пушкари: мол, Никола озолотить ворога решил. Вон рублями пушки заряжать наказал!