Пушкин и Царское Село

Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,Теснится тяжких дум избыток;Воспоминание безмолвно предо мнойСвой длинный развивает свиток;И, с отвращением читая жизнь мою,Я трепещу и проклинаю,И горько жалуюсь, и горько слезы лью,Но строк печальных не смываю.

Интересно сравнить эту пьесу с написанной в следующем году, когда Пушкин, после долгой разлуки, зимой 1829 г. посетил Царскосельский парк.

Воспоминаньями смущенный,Исполнен сладкою тоской,Сады прекрасные, под сумрак ваш священныйВхожу с поникшею главой.Так отрок Библии — безумный расточитель,До капли истощив раскаянья фиал,Увидев наконец родимую обитель,Главой поник и зарыдал. [20]

Обратите внимание, как смягчился тон «воспоминаний»: даже библейский символ — уже не тот: вместо мрачных хартий греха и ангелов с пламенным мечом здесь трогательная притча о блудном сыне.

20

Воспоминаньями смущенный… — «Воспоминания в Царском Селе» (1829).

И долго я блуждал, и часто, утомленный,Раскаяньем горя, предчувствуя беды,Я думал о тебе, придел благословенный,Воображал сии сады.Воображаю день счастливый,Когда средь вас возник Лицей,И слышу наших игр я снова шум игривыйИ вижу вновь семью друзей.Вновь нежным отроком, то пылким, то ленивым,Мечтанья смутные в груди моей тая,Скитаясь по лугам, по рощам молчаливым,Поэтом забываюсь я. [21]

21

И долго я блуждал, и часто, утомленный… — «Воспоминания в Царском Селе» (1829).

Пушкин любил Царское Село, потому что там прошло его отрочество и юность, и нам возразят, пожалуй, что ранние годы жизни всегда кажутся розовыми в воспоминаниях.

Не сказал ли тот же Пушкин:

Что пройдет, то будет мило? [22]

Да, но отчего же Захарове [23] и Москва гораздо реже вспоминались Пушкину, и отчего в стихах его нет совсем трогательного образа материнской ласки, как у Гоголя, у графа Льва Толстого, у Гончарова (вспомните слезу Обломова)?

22

Что пройдет, то будет мило. — «Если жизнь тебя обманет…».

23

Захарова — имение М. А. Ганнибал. Пушкин упоминает о нем в «Послании к Юдину»:

«Мне видится мое селенье,Мое Захарове; оноС заборами, в реке волнистойС мостом и рощею тенистойЗерцалом вод отражено».

Отчего, с другой стороны, царскосельские воспоминания так тесно связаны у Пушкина с самим представлением о творчестве?

В лицейских пьесах, а частью и позднейших, у Пушкина мы найдем немало указаний на то, как это творчество пряталось по зарослям сада, а иногда властно порывалось наружу.

…когда, еще незнаемый никем,Не зная ни забот, ни цели, ни систем,Я пеньем оглашал приют забав и лениИ царскосельские хранительные сени. [24] Наблюдение показывает, что процесс творчества соединялся у Пушкина: или с грезами «первосония» (пушкинское непривившееся слово), [25] или с лесными зарослями где-нибудь около воды.

24

…когда, еще незнаемый никем… — Строки из стихотворения «К Чаадаеву».

25

…с грезами «первосония» (пушкинское непривившееся слово)… — См.: «Я находился в том состоянии чувств и души, когда существенность, уступая мечтаниям, сливается с ними в неясных видениях первосония» («Капитанская дочка». — Пушкин. Полн. собр. соч.: В 16-ти т. М., 1938, т. 8, с. 289).

Вы помните?

Бежит он, дикой и суровый,И звуков и смятенья полн,На берега пустынных волн,В широкошумные дубровы… [26]

Но еще гораздо ранее, в 1815 г., обращаясь к своему учителю, Николаю Федоровичу Кошанскому (на поэтическом языке — Аристарху), [27] Пушкин рисует подобную же картину, только она не идеализирована, она не успела еще, так сказать, оторваться от почвы.

26

Бежит он, дикой и суровый… — Строки из стихотворения «Поэт» («Пока не требует поэта…», 1827).

27

Кошанский, Николай Федорович — профессор российской и латинской словесности в Лицее, прозванный Аристархом.

Брожу ль над тихими водамиВ дубраве темной и глухой,Задумаюсь — взмахну руками,На рифмах вдруг заговорюИ никого уж не морюМоими резвыми стихами… [28]

Интересно, что уже здесь, в Царском Селе, природа создавала не только атмосферу для пушкинского творчества, но она позволяла и, может быть, даже звала его проверять силу и звучность созданного.

Не то же ли делал поэт и позже, когда в Михайловском спугивал своими стихами стаи молодых уток? [29] Не о том же ли читаем и в «Разговоре книгопродавца с поэтом» (написан в 1824 г. и касается южных впечатлений)?

28

Брожу ль над тихими водами… — Строки из стихотворения «Моему Аристарху».

29

…когда в Михайловском спугивал своими стихами стаи молодых уток.

 — Анненский имеет в виду строки из «Евгения Онегина»:«Тоской и рифмами томим,Бродя над озером моим,Пугаю стадо диких уток:Вняв пенью сладкозвучных строф,Они слетают с берегов»(гл. 4, с. XXXV).

В гармонии соперник мойБыл шум лесов, иль вихорь буйный,Иль иволги напев живой,Иль ночью моря гул глухой,Иль шепот речки тихоструйной.

Среди прогулок по Царскосельским садам, куда лицеистов летом пускали на целые дни, живая фантазия Пушкина не раз рисовала себе сад и дворец, какими они были, по рассказам, раньше, при императрице Елизавете и при Екатерине II.

Та лужайка направо от мраморного мостика, куда лицеистов водили играть в мяч и лапту, и при нем еще носила название «розового поля»: [30] в царствование Семирамиды севера [31] там действительно были розы.

30

…носила название «розового поля»… — Имеется в виду Розовое поле в Екатерининском парке в Царском Селе (при Екатерине II там росли розы), отведенное лицеистам для игр.

31

…в царствование Семирамиды севера… — Екатерины II.

Царскосельский дворец, построенный в 1744 г. графом Растрелли, [32] был архитектурным чудом своего времени. Кто не слыхал рассказа о том, как французский министр, маркиз де ла Шетарди назвал дворец Елизаветы драгоценностью, которую бы надо было держать в футляре. Я склонен думать, что известные изображения волшебных садов и чертога во второй песне «Руслана и Людмилы» [33] не остались без влияния картины Царскосельского сада и дворца: только, конечно, переработанные фантазией, на основании преданий о золотой роскоши XVIII в. Это тем более вероятно, что первые песни «поэмки» были написаны Пушкиным еще в Лицее. [34] Но не надо забывать, конечно, что он тогда же читал Ариостаза, [35] бредил Богдановичем [36] и что вообще природа действовала на него не деталями, а общим впечатлением, я бы сказал музыкой рождаемых настроений.

32

Царскосельский дворец, построенный в 1744 г. графом Растрелли… — Проект дворца был разработан архитектором М. Г. Земцовым в 1743 г., но не был осуществлен, С 1752 г. строительство дворца производилось по проекту Варфоломея Варфоломеевича (Бартоломео Франческо) Растрелли (1700–1771).

33

…известные, изображения волшебных садов и чертога во второй песне «Руслана и Людмилы»… — См.:

«И наша дева очутиласьВ саду. Пленительный предел;Прекраснее садов АрмидыИ тех, которыми владелЦарь Соломон иль князь Тавриды…»

и далее.

34

…первые песни «поэмки» были написаны Пушкиным еще в Лицее. — Поэма «Руслан и Людмила» была начата в лицее в 1817 г. (опубликована в 1820).

35

Ариосто, Лудовико (1474–1533) — итальянский поэт, автор знаменитой поэмы «Неистовый Роланд» (1516). Пушкин переводил отрывки из этой поэмы.

36

Богданович Ипполит Федорович (1743–1803) — поэт. Особенной известностью пользовалась его поэма «Душенька» (1778) — вольное переложение романа Лафонгена «Любовь Психеи и Купидона» (1669). Ср. у Пушкина:

«Мне галлицизмы будут милы,Как прошлой юности грехи,Как Богдановича стихи»(«Евгений Онегин», гл. 3, с. XXIX).

Летят алмазные фонтаныС веселым шумом к облакам;Под ними блещут истуканыИ, мнится, живы; Фидий сам,Питомец Феба и Паллады,Любуясь ими, наконец,Свой очарованный резецИз рук бы выронил с досады.Дробясь о мраморны преградыЖемчужной, огненной дугойВалятся, плещут водопады;И ручейки в тени леснойЧуть вьются сонною волной.Приют покоя и прохлады,Сквозь вечну зелень здесь и тамМелькают светлые беседки;Повсюду роз живые веткиЦветут и дышат по тропам. [37]

37

Летят алмазные фонтаны… — «Руслан и Людмила» (песнь II).

Преображенный Царскосельский сад мы находим и в одном из неразгаданных и неоконченных стихотворений 1830 г.: оно начертано в таких же простых и строгих штрихах, как позднейшие «Странник» и «Анджело», но его величаво мистический тон еще усиливается от формы дантовских термин; это — «В начале жизни школу помню я».

И часто я украдкой убегалВ великолепный мрак чужого сада,Под свод искусственный порфирных скал.Там нежила меня теней прохлада;Я предавал мечтам свой юный ум,И праздномыслить мне была отрада.Любил я светлых вод и листьев шум,И белые в тени дерев кумиры,И в ликах их печать недвижных дум.Все — мраморные циркули и лиры,Мечи и свитки в мраморных руках,На главах лавры, на плечах порфиры…