Как с древа сорвался предатель ученик,Диявол прилетел, к лицу его приник,Дхнул жизнь в него, взвился с своей добычей смраднойИ бросил труп живой в гортань геены гладной…Там бесы, радуясь и плеща, на рогаПрияли с хохотом всемирного врагаИ шумно понесли к проклятому владыке,И сатана, привстав, с веселием на ликеЛобзанием своим насквозь прожег уста,В предательскую ночь лобзавшие Христа.
IV
Мирская власть
Когда великое свершалось торжествоИ в муках на кресте кончалось Божество,Тогда по сторонам животворяща древаМария-грешница и пресвятая ДеваСтояли,
бледные, две слабые жены,В неизмеримую печаль погружены.Но у подножия теперь креста честного,Как будто у крыльца правителя градского,Мы зрим – поставлено на место жен святыхВ ружье и кивере два грозных часовых.К чему, скажите мне, хранительная стража?Или Распятие казенная поклажа,И вы боитеся воров или мышей?Иль мните важности придать царю царей?Иль покровительством спасаете могучимВладыку, тернием венчанного колючим,Христа, предавшего послушно плоть СвоюБичам мучителей, гвоздям и копию?Иль опасаетесь, чтоб чернь не оскорбилаТого, чья казнь весь род Адамов искупила,И, чтоб не потеснить гуляющих господ,Пускать не велено сюда простой народ?
V
<Из Ювенала>
1
От западных морей до самых врат восточныхНе многие умы от благ прямых и прочныхЗло могут отличить. Рассудок редко намВнушает, как довериться богам.«Пошли мне долгу жизнь и долгие года!»Зевеса вот о чем и всюду и всегдаПривыкли вы молить – но сколькими бедамиИсполнен долгой век! Во-превых, как рубцами,Лицо морщинами покроется – оноВ пустыню зноем лет превращено:А во-вторых… прости мне Князь КозловскийПрерву здесь я свой перевод неловкий…
2
Ценитель умственных творений исполинских,Друг бардов английских, любовник муз латинских:Ты к мощной древности опять меня манишь,Ты снова мне перелагать велишь.Простясь с живой мечтой и бледным идеалом,Я приготовился бороться с Ювеналом,Чьи строгие стихи, неопытный поэт,На русский перевесть я было дал обет.Но, развернув его суровые творенья,Не мог я одолеть стыдливого смущенья…Стихи бесстыдные прияпами торчат,В них звуки странною гармонией трещат —Картины чуждые латинского развратаИ… к русской милой Музе нет возврата…
VI
(Из Пиндемонти)
Не дорого ценю я громкие права,От коих не одна кружится голова.Я не ропщу о том, что отказали богиМне в сладкой участи оспоривать налогиИли мешать царям друг с другом воевать;И мало горя мне, свободно ли печатьМорочит олухов, иль чуткая цензураВ журнальных замыслах стесняет балагура.Всё это, видите ль, слова, слова, слова [79] .Иные, лучшие мне дороги права;Иная, лучшая потребна мне свобода:Зависеть от царя, зависеть от народа —Не всё ли нам равно? Бог с ними.НикомуОтчета не давать, себе лишь самомуСлужить и угождать; для власти, для ливреиНе гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;По прихоти своей скитаться здесь и там,Дивясь божественным природы красотам,И пред созданьями искусств и вдохновеньяТрепеща радостно в восторгах умиленья. —Вот счастье! вот права…
79
Hamlet.
VII
Кладбище
Когда за городом, задумчив, я брожуИ на публичное кладбище захожу,Решетки, столбики, нарядные гробницы, —Под коими гниют все мертвецы столицы,В болоте кое-как стесненные рядком,Как гости жадные за нищенским столом,Купцов, чиновников
усопших мавзолеи,Дешевого резца нелепые затеи,Над ними надписи и в прозе и в стихахО добродетелях, о службе и чинах,По старом рогаче вдовицы плач амурный,Ворами со столбов отвинченные урны,Могилы склизкие, которы также тутЗеваючи жильцов к себе наутро ждут, —Такие смутные мне мысли всё наводит,Что злое на меня уныние находит.Хоть плюнуть да бежать…Но как же любо мнеОсеннею порой, в вечерней тишине,В деревне посещать кладбище родовое,Где дремлют мертвые в торжественном покое.Там неукрашенным могилам есть простор;К ним ночью темною не лезет бледный вор;Близ камней вековых, покрытых желтым мохом,Проходит селянин с молитвой и со вздохом;На место праздных урн и мелких пирамид,Безносых гениев, растрепанных харитСтоит широко дуб над важными гробами,Колеблясь и шумя…
VIII
<Из Горация>
Exegi monumentum…
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,К нему не зарастет народная тропа,Вознесся выше он главою непокорнойАлександрийского столпа.Нет, весь я не умру – душа в заветной лиреМой прах переживет и тленья убежит —И славен буду я, доколь в подлунном миреЖив будет хоть один пиит.Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,И назовет меня всяк сущий в ней язык,И гордый внук славян, и финн, и ныне дикойТунгуз, и друг степей калмык.И долго буду тем любезен я народу,Что чувства добрые я лирой пробуждал,Что в мой жестокий век восславил я СвободуИ милость к падшим призывал.Веленью Божию, о муза, будь послушна,Обиды не страшась, не требуя венца,Хвалу и клевету приемли равнодушно,И не оспоривай глупца.
Два пункта такой наглой решимости все же поясню:
1. «Напрасно я бегу к сионским высотам…»
Честное слово, мне всегда хватало этих четырех строчек, чтобы ставить их номером один (I) в цикле! Но уж больно важен переход в пушкинский номер два (II), в «Молитву» (она печаталась под этим названием дореволюционными публикаторами; название было снято уже в советское время не иначе как по антирелигиозным соображениям, однако столь же условное название «Подражание италиянскому» про Иуду было сохранено (явная непоследовательность подхода, случившаяся по тем же соображениям).
Еще я подумал, что у Пушкина не встречается законченных четырехстрочных стихотворений, кроме эпиграмм: самые краткие – восьмистишия. Вот и не удержался… уж не обессудьте.
2. Однако всю свою поэтическую неуклюжесть по номеру V (пятому) я себе прощаю: тут цель оправдывает средства. Никто еще не решился, кроме меня, объявить, что два незаконченных стихотворения (и у вас они следуют хронологически одно за другим!) «От западных морей до самых врат восточных…» и «<Кн. Козловскому>» являются одним незаконченным двухчастным стихотворением, которому с наибольшим основанием может принадлежать таинственный номер пять (V). Именно здесь
Стихи бесстыдные прияпами торчат,В них звуки странною гармонией трещат…
Слишком уж много подряд из кого-нибудь… («Из италиянского», «Из Ефрема Сирина», «Из Пиндемонти», «Из Ювенала»… так и «Памятник» можно произвести из Горация, как продолжение ответа кн. Козловскому?!) Как в лесу. И он сам себя зовет: ау Пушкин! где ты?
Именно здесь происходит треск отказа от «службы» и возвращение к себе, именно здесь всаживает Пушкин свою шестерку (VI) в ранее написанное стихотворение («Из VI Пиндемонти» долго сохранялось публикаторами как подлинное авторское название), именно здесь переходит он к личному манифесту. Как Вы правы, что любой срез по пушкинскому тексту образует свою законченность! Так я грубо соединил его «скульптурный» ряд в последовательное идолоборство… Сложите теперь окончания стихотворений V–VI–VII–VIII (по моему списку, и все – августовские…) – какая мощь самоутверждения!
Иные, лучшие мне дороги права;Иная, лучшая потребна мне свобода:Зависеть от царя, зависеть от народа —Не все ли нам равно? Бог с ними. НикомуОтчета не давать. Себе лишь самомуСлужить и угождать; для власти, для ливреиНе гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;По прихоти своей скитаться здесь и там…
…
Хоть плюнуть да бежать…Но как же любо мне…
…
На место праздных урн и мелких пирамид,Безносых гениев, растрепанных харитСтоит широко дуб…