Пушкинский вальс

Она покачала сокрушенно головой и величественно двинулась дальше, ведомая племянником.

 Владислав Георгиевич только хмыкнул, глядя им вслед. Было недосуг отвечать старой нахалке. Но когда он вновь устремил взгляд на свою бабушку, то с неподдельным ужасом убедился, что ее нет. Там, где она только что стояла и смотрела на него, теперь было пусто. Только ограда, отделяющая от площадки чье-то захоронение, и все те же три старушки, беседующие под сенью дерева…Угрюмо завыл холодный ветер, яростно швыряя на пыльную землю пригорошни дождевых капель.

Владислав Георгиевич повернул голову туда-сюда…Он ничего не понимал. Его стычка с правильной тетей длилась три - четыре секунды, не больше. За такое время нельзя отойти и пропасть из виду. Если только…

Он решительно приблизился к трем беседующим старушкам.

– Простите, пожалуйста…- смущенно обратился он к ним. – Здесь, возле ограды, только что была женщина. Молодая, лет так тридцати – тридцати пяти. Вы случайно не заметили, куда она отлучилась?..

Словоохотливые старушки разом уставились на него с неподдельным любопытством. Владислав Георгиевич почувствовал, что краснеет под их взглядами.

– Бог с тобой, сынок, - сказала бабуля в белом платочке. – Тут ведь, кроме нас троих, никого и не было.

– Как же не было? – возразил с недоумением Владислав Георгиевич. – Вот тут, возле ограды, стояла молодая женщина…в пиджаке таком старомодном…с книгой еще в руках! Вы не могли ее не увидеть!Ну просто не могли...Понимаете?..

Три бабули недоуменно переглянулись. Наконец, одна сурово заметила:

– Уж вы нас простите…но мы тут стоим уже полчаса, ждем автобуса, который как в воду канул, проклятущий! И за все это время никого рядом с нами не видели.

Владислав Георгиевич оторопело воззрился на старушек, словно ожидал, что они передумают и скажут правду. Но они молчали, и третья бабуля, будто для вящей убедительности, пожала плечами и повторила последние слова подружки:

– Не видели!..

– Ладно, - сказал Владислав Георгиевич. – извините…

 Он резко повернулся и зашагал к остановке. Старушки настороженно смотрели ему вслед…

– Чокнутый какой-то, - сказала одна. – Видать, приезжий.

– Молодая…с книгой, - заметила другая. – Где он такую увидел? Молодые и книг-то давно уж не читают!

– Кралю свою потерял, - поделилась догадкой третья. – Сам-то седой уж весь, а все туда же – молодых им подавай! Небось, вертихвостка какая-нибудь, обобрала приезжего и поминай как звали!Вот ищи теперь ветра в поле!..Будет голубчик знать, как за молодыми бабами-то ухлестывать!

…Ливень начался, когда Владислав Георгиевич ужу ехал в автобусе, направляясь в город. Народу в салон набилось – просто ужас! Ехали, словно сельди в бочке. Владиславу Георгиевичу оттоптали все ноги, однако он почти ничего не замечал, угрюмо уставившись в окно. На улице бушевала гроза, по оконному стеклу струилась вода, а он отрешенно наблюдал, как за окном бесновалась стихия, как неуклюже прыгали прохожие через мгновенно образовавшиеся лужи. А когда автобус доехал до кинотеатра, вся толпа пассажиров изумленно охнула, выведя тем самым его из состояния ступора: по окнам автобуса звонко забарабанил град.

Тут Владислав Георгиевич вспомнил, что после кладбища собирался заехать в храм, чтобы поставить родным свечку за упокой. Он хорошо помнил, что храм находился по той же Советской улице и надо было проехать после гостиницы еще две-три остановки. Точно он не помнил, да это было и неважно: ну, пройдется пешком…Вот только – как быть с дождем? Или выйти возле гостиницы, да зонтик взять?..

Но этот вопрос решился сам собой – когда автобус добрался до гостиницы, гроза резко прекратилась, и выглянуло весеннее солнце. Майские дожди долго не длятся. Поэтому Владислав Георгиевич выходить не стал, а смело проследовал дальше, оставив гостиницу по боку. Вскоре он доехал до небольшого зеленого бульвара, пересекавшего Советскую улицу, и сошел на остановке. Здесь неподалеку бульвар заканчивался, и как раз там находился храм. Владислав Георгиевич свернул за угол и сразу же увидел его. За долгие годы он ничуть не изменился – только выглядеть стал поновее: видимо, не слишком давно его покрасили, ибо стены и колокольня сверкали белоснежной белизной. Владислав Георгиевич невольно замедлил шаг: перед ним величественно возвышался главный храм города и района – церковь святого благоверного князя Александра Невского.

« Здравствуй, Невский! – мысленно приветствовал Владислав Георгиевич старинный храм, как приветствуют старого доброго друга. – Как же давно мы не виделись с тобой…»

К Александру Невскому у него было отношение особое с детства. Первое знакомство мальчишки с русским национальным героем состоялось через фильм Эйзенштейна. Вместе с друзьями Владик бегал в кино много раз, чтобы вновь и вновь пережить этот волнующий всенародный порыв, эту волну массового патриотизма, столь мастерски отраженную в фильме – стареньком, черно-белом, но поистине гениальном! Конечно, тогда пацанов занимала в основном «махаловка». После кино они брали в руки деревянные мечи, на головы напяливали конические шлемы и какие-то подобия перевернутых ведер, и разыгрывали Ледовое побоище.И хоть потом были шишки, синяки, ссадины - мальчишки чувствовали себя счастливыми, испытывая причастность к героизму предков! С годами Владик стал замечать в любимом фильме и другие ценности… «Враг наступает, князь! Изборск пал, Псков взяли! на Новгород немец движется!» - говорит Гаврила Олексич. « Али перетрусил Господин Великий Новгород?» - насмешливо отзывается Невский. «Сирот пожалей…Стань за обиды новгородские, Ярославич!» « За обиды Русской земли стану!..» И Владик понимал, что сироты и земля Русская куда важнее всех княжеских обид! А кузнец, перед решающим сражением раздающий все свое достояние, - лишь бы на пользу, лишь бы добыть победу! « Берите! Берите все! Мечи…Кольчуги…шлемы! Кинжалы…Топоры…Все отдаю!..» Он и вправду роздал все, а про себя забыл. « Не враг дал – сам ковал! Коротка кольчужка-то…» Эту сцену Владик не мог смотреть без слез – ведь погиб кузнец потом, ибо подвела кольчужка…Книг тогда было мало, Интернет еще не создали, и кино было едва ли не главным источником информации. Потому и представлял Владик князя Александра таким, каким он представал с экрана. А когда дедушка впервые привел его к этому храму и сказал, что это храм Александра Невского, мальчишка

 был донельзя удивлен! Попы-то в фильме все были плохие! А сам Невский за весь фильм, даже когда колокола благовестили – ни разу и не перекрестился! И тогда дедушка объяснил внуку, что это был всего лишь фильм, а жизнь сильно отличается от любого фильма. Дед знал, что говорил, ибо прошел войну…и Владик верил ему безоговорочно. Дедушка был неверующим и в церковь не ходил. Для него Невский был не святым князем, а князем-воителем, спасителем зели Русской. И он объяснил Владику, что Ледовое побоище в фильме имеет мало общего с настоящим Ледовым побоищем! Цепь обозов для сдерживания удара немецкой конницы – да это же смех! А мужик в тулупе с топором, да с лихим кличем: « А ну, мужики! Вдарим по немцу!» Ага, конечно! Щщас… И Буслай с оглоблей…Тоже выдумки! Владику так стало обидно! « И все это неправда? – спросил он сквозь слезы.- да?» Дед испугался, поняв, что увлекся. Расстроил любимого внучка! « Ну не все, конечно! Рыцарское наступление клином – правда! И построение закованных в броню немецких латников «черепахой» - тоже правда! Главная неправда в том, что не было там мужиков с дубьем, как в кино – ну не было! Будь там такие «вояки» - немцы порубали бы их в капусту! Сражение выиграли боевые дружинники, обученные и оснащенные не хуже рыцарей-тевтонов! Такова правда жизни, внучек…Война – тяжкое ремесло, и ему надо упорно учиться. Неумех война не терпит…»

Владислав Георгиевич как-то робко приблизился к храмовому крыльцу. Остановился, задрав голову. Над высоким стрельчатым входом все также возвышался портрет великого князя. Вернее, большая икона в каменном окладе. Невский был изображен во весь рост, в панцире и кольчуге, поверх которых с плеч ниспадал красный плащ, оттороченный горностаевым мехом. Голова непокрытая, лицо совсем не грозное, а скорее благостное! Над головой – сияющий нимб.

« Ну что ж, зайдем…»- подумал Владислав Георгиевич.

Он вступил под сень входа – здесь царила приятная прохлада. Народ входил и выходил, люди задерживались на пороге, крестились, обратившись лицом к видневшемуся в глубине алтарю. Владислав Георгиевич тоже задержался, неловко осенил себя крестом. С досадой подумал, что никогда не умел толком этого делать.

Внутри храма было спокойно и чинно. Лики святых смотрели на прихожан со стен и колонн, с высоты, из-под самого свода на людей взирал суровый лик Христа. Владислав Георгиевич взял две свечи, заранее купленные в церковной лавочке у входа, приблизился к амвону, где горело множество свечей. Зажег свои свечки от большой свечи и поставил их одну за другой в гнездышки…Пламя на обеих свечках разгорелось, воспряло и засветилось ровными маленькими язычками. Владислав Георгиевич начал читать молитву за упокой своих близких. Слов молитвы он не помнил или вообще не знал, а потому просто говорил от души, будто сочинял послание родным, уехавшим в далекую страну, откуда не возвращаются. Сказав все, что хотел сказать, он отступил на пару шагов и задержался, разглядывая иконостас и по привычке заложив руки за спину, как делал это в музее или на экскурсии, когда посещал достопримечательности в своих загранпоездках. Так он постоял несколько минут, любуясь затейливой игрой огоньков и великолепием убранства, как вдруг прямо над ухом у него раздался требовательный и суровый голос:

– Молодой человек! В храме руки за спиной – не держат!

Резкое обращение прозвучало над ним, как набат, заставив невольно вздрогнуть от неожиданности. Он стремительно обернулся. Перед ним стояла пожилая женщина в синем цветастом платке и вязаной кофточке – высокая, крупная, с ясным и открытым взглядом больших и зорких глаз. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Он невольно опустил руки по швам, и тут же с ужасом понял, что совершенно не знает, куда их деть. Владислав Георгиевич хотел было отшутиться, поблагодарив женщину за столь лестное обращение к его персоне, однако тотчас понял,что обратившейся к нему прихожанке наверняка за семьдесят, и назвать его молодым человеком для нее вполне уместно. Женщина продолжала смотреть на него в упор, в ее удивительно молодых глазах не было ни осуждения, ни гнева – скорее, нечто такое, что можно назвать строгостью наставника…