Пусть говорит ветер

========== Часть 3 ==========

И если станет жить невмоготу,

Я вспомню давний выбор поневоле:

Развилка двух дорог — я выбрал ту,

Где путников обходишь за версту.

Все остальное не играет роли.

Р. Фрост

***

Увы, бюрократия живет, процветает и в магическом мире. Со времен, когда Гермиона дрожащей рукой разворачивала письмо от Гарри, в котором лучший друг сообщал, что дело Люциуса Малфоя отправлено на пересмотр, и она, Гермиона, включена в список основных свидетелей, прошло уже три месяца.

Гермиона поделилась этой новостью с Драко в тот же вечер, и улыбалась от счастья, глядя, как смягчается его лицо, когда он строка за строкой разбирает узловатый почерк Гарри.

Она ждала нетерпеливо и, ужасаясь в осознании того, как ей придется лгать Визенгамоту, а лжесвидетельство классифицируется преступлением и карается Азкабаном. Но страхи девушки рассеивались, стоило только взглянуть в глаза Драко.

Со слов любовника она знала, что так же нетерпеливо ждет заседания Нарцисса Малфой. Гермиона одновременно раздражалась, слыша имя этой женщины, но не могла возразить, когда Драко покидал стены Хогвартса на все уик-энды, чтобы навестить мать. Она не видела его по субботам и воскресеньям, зато остальные дни… точнее ночи, они делили одно одеяло на двоих.

И это стоило любых преступлений и самой страшной лжи — шелк его чуть более длинных, чем обычно, волос на плече. Она готова сказать что угодно, под ласкающими тело руками, но отказываясь признаваться себе в том, что Малфой стал неотъемлемой частью каждого дня. «Он просто хорош в постели, — уговаривала себя девушка, — да и сравнивать мне не с кем». И она засыпала в теплых руках, под уютный треск сгорающих в камине поленьев.

Слушание назначили на двадцать седьмое июля, и Гермиона радовалась только одному — без треволнений они с Драко успеют сдать все выпускные экзамены. Но она ошибалась насчет юноши. Чем ближе подходил день суда, тем более рассеянным и неловким он становился. Закончилось тем, что Гермиона, рискуя своим высшим баллом и репутацией, написала за него письменную часть экзамена по Зельеварению, а двумя днями позже почти полностью заполнила его таблицы по Нумерологии, едва уложившись в отведенное время.

Последняя суббота июля встретила Гермиону, облаченную в строгую парадную мантию у входа в Министерство. Драко чуть отстал: им не пристало появляться вместе, приковывать к себе лишнее внимание.

Пересекая атриум, девушка заметила, что со времен ее последних визитов в Министерство ничего не изменилось. Фонтан, где в оскорбительной позе увековечен домовой эльф — как символ поражения в ее юношеской борьбе с несправедливостью.

Сейчас новый поединок.

Гермиона поправляет воротничок блузки, и до нее доносится легкий аромат Драко. Эту ночь они снова провели вместе, и после этого она никогда не принимает душ. Ей нравится его запах на своей коже. Так теплее и безопаснее. Так отчаяннее и убедительнее она будет врать, вспоминая о руках своего мужчины.

Смешиваясь с толпой опаздывающих на работу колдуний и волшебников, Гермиона не испытывала тревоги. Внутренний голос подсказывал, что несмотря на аморальность поступка — она все делает правильно. Только потеряв собственную семью, Гермиона поняла, насколько важно, чтобы люди, связанные кровными узами всегда были вместе. Эта нерушимая связь так вероломно разорвана ей самой и, возносясь в воспоминаниях к тому дню, когда своими руками отняла у родителей память, Гермиона поняла, что никогда не сделала бы этого теперь. Ведь даже если бы она погибла в той Войне, родители бы оплакивали ее, приходили бы вместе на ее могилу, держась за руки, они понимали бы, сколь важны друг для друга. Ребенок — это основа любви, ее сердце, ее кровь. Не имея возможности признаться в том, что она дочь мистера и миссис Грейнджер, Гермиона все же следила за их жизнью, с ужасом понимая, как мало общего у них осталось сейчас. Но вера девушки относительно того, что Малфои должны воссоединиться, крепла с каждым днем, особенно теперь, когда она узнала, что ее собственные родители разводятся.

Миссис Грейнджер всегда любила путешествовать, а отец любил работу и дом. Раньше летом Гермиона сама сопровождала мать в поездках на родину во Францию, а теперь маме необходимо освободиться, чтобы вернуться на землю предков, к корням. Уже в одиночестве.

Преодолев расстояние до зала суда на скрипучем лифте, Гермиона вошла в сырое подземелье — место заседаний Магического суда, решительно расправив плечи. Нарцисса и Драко уже сидели на своих местах, рядом с камерой, куда должны были привести подсудимого.

Гермиона садится в стороне от присутствующих Малфоев. Холоден взгляд Нарциссы, женщина напряжена, выжидает. Но тут же теряет интерес к Гермионе, как только в зале Суда появляется ее муж. Люциуса Абраксаса Малфоя вводят через маленькую, неприметную дверь в северной стене. Руки скованы тяжелыми наручниками. Его ведут под конвоем, крепко держа за тощие локти, скрытые в трубах рукавов грязной тюремной робы. В этом нет необходимости: мужчина, очевидно, так слаб, что едва передвигает ноги.

Гермиона помнила, как дурно он выглядел во время их последней встречи, после первого срока заключения в тюрьме, но вид нынешнего Люциуса Малфоя вызывал такой острый укол жалости, что Гермионе пришлось опустить глаза. И когда она осмелилась поднять их вновь: взгляды Люциуса Малфоя и Гермионы Грейнджер встретились.

Он смотрел серьезно, без малейшего намека на враждебность, и, может быть она ошибается, но где-то там, на дне этих осенних грязных луж серого взгляда — робкая искра надежды. Гермиона все еще потрясенная рассматривала бывшего таким грозным мужчину, один вид которого раньше вселял в нее неприязнь и даже страх.

Теперь вместо высокого элегантного аристократа перед ней восседала высохшая, бледная фигура, с землисто-серым лицом и испорченной кожей. Лицо его похоже на бесплодную горную породу. Серое, все в узоре ярких вен. Волосы, спадавшие когда-то по плечам лучами лунного света, сбились в бесформенный кусок пакли.

Тишина в Зале суда стояла неправдоподобная, и Гермионе казалось, будто она слышит дыхание Люциуса Малфоя: тяжелое, свистящее, простуженное в сырых подземельях.

Тем временем бесстрастный голос судьи объявил заседание открытым. Тройной удар молоточка дал ей старт на воображаемой дистанции лжи. «Странно, — думала девушка, — маги так решительно открещиваются от всего маггловского, но как похожи эти два мира».

Заседание началось, и Гермиона честно пыталась сосредоточиться на происходящем, но удавалось из рук вон плохо. Она видела лишь лица Малфоев, менявших маски выражений, в зависимости от показаний свидетелей. И тогда Гермиона задумалась о том, какого, должно быть труда, стоило Гарри организовать это слушание. Свидетели шли вереницей. Подошла и ее очередь.

Главный судья — маленький сухой, как щепка, чародей, прочитал ее имя в списке, исказив до неузнаваемости. Он, несомненно, не знал, что перед ним Гермиона Грейнджер, героиня Второй Магической Войны, а девушка встала и неуверенной походкой направилась к кафедре, чтобы ответить на вопросы.

И она не вспомнит ни одного.

Гибкий ум отличницы — Грейнджер был сосредоточен лишь на том, чтобы ответы не противоречили друг другу и банальной логике. Взгляд равнодушно следил, как самопишущее перо секретаря протоколировало ее показания. Еще она видела, как по мере ее рассказа округляются глаза Люциуса Малфоя. Он не ожидал, что та, кого он называл не ласковее, чем грязнокровка, даст показания в защиту его чести.

Суд затянулся на несколько дней, и Гермиона уже не знала на каком она свете. Она и сама записывала то, что говорила, чтобы просто не запутаться. И было бы гораздо страшнее, если бы не Гарри Поттер, лицо которого она мельком видела, выходя из зала суда. Значит, он был там и слышал все. От этого миллиарды мурашек разбегались по глади кожи, ведь никто другой так хорошо не мог знать, что она лжет. Но отчего-то присутствие друга вселяло не страх, а надежду.

Другой спасительной соломинкой был Драко. Он находил ее губы, прижимая к себе в свободном мгновении, в темноте и тесноте переходов подземелья Министерства. Она отталкивала, шипя: «Зачем так рисковать? Я и так сама не своя. Я боюсь! Умоляю, о, Драко». Но его рука нетерпеливо забиралась под мантию, щекоча-раздражая кожу, поверх резинки чулок. Эти прикосновения обещали горячую ночь, и не обманывали ее ожиданий.