Пусть говорит ветер
Шрифт:
За все время ни разу они не занимались любовью с таким отчаянием, будто это в последний раз. Раз за разом, они не останавливались, пока силы окончательно не покидали их. До крови и синяков, от которых не помогали уже мази и заклинания, он владел ей, а она отдавалась с таким же сумасшествием. Крики, будившие соседей по гостинице. Четыре утра. Верх бестактности. И новые стоны. Он берет — она отдается.
— Сегодня.
— Что?
— Я уверена, что сегодня примут решение.
Он поигрывает ее пальцами, рассматривая их в лунном свете. Гермиона лежит, удобно устроившись на узком
— Мне уже не хочется… то есть не так. Разум хочет, тело отказывается.
— Неблагодарная Грейнджер, — смеется Драко подминая хрупкое тело под себя. Осторожно поглаживая ягодку ее клитора, он добивается, что Гермиона вновь становится влажной. Влажной, ровно настолько, чтобы продолжить. Входит осторожно и чувствует, как острая боль пронзает собственное тело. Вчера он порвал уздечку, когда искал свое удовольствие в ее узкой щелке, и даже не заметил, а теперь болело так, что он невольно поморщился.
И все же это хорошо и честно, знать, что не кончит ни она, ни он. Но приятно чуть шевелиться в ней. Она горячая, влажная, дающая спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Он еле двигался, засыпая прямо на ней, находясь внутри. Ее и его кровь выходила наружу, засыхая единой твердой коркой. Смешивалась его чистая кровь, с кровью магглорожденной Гермионы. Но Драко было все равно.
Горячо.
Влажно.
Уютно.
***
Ему приказано встать скрипучим старческим голосом.
— Ваша честь?
— Подсудимый, прошу Вас, встаньте для оглашения приговора.
В ушах без всяких раковин шумят океанические волны. Несутся, перегоняя друг друга, и забиваются о прибрежные скалы, шепчут рассыпающимися в пыль ракушками:
«При-го-вор».
Откуда-то издалека, прерываемый ветром, будто телеграфный код:
— А по сему решено снять все… пшшш… обвинения… пшш… и в виду… вновь открывшихся фактов снять с Люциуса Абраксаса Малфоя все пшшш… обвинения и освободить из-под стражи в зале суда…
Ветер в ушах Драко, робкий аромат свободы с примесью запахов подземелья. Руки сына ложатся на плечи отца. Чуть отстав, к ним присоединяется Нарцисса. В черных бриллиантах глаз блики.
Слезы? Радость? Все позади.
Они смотрят на застывшую на своем месте Гермиону — Люциус и Нарцисса Малфои, и только лица Драко она не видит, юноша повернулся к ней спиной.
***
Пропали без объяснения причин.
Уже полгода о Драко и его семье ничего не слышно.
Гермиона Грейнджер не привыкла плакать, и сейчас глаза ее сухи, когда петелька за петелькой, ряд за рядом, она продолжает начатое накануне вязание. Глаза слипаются, она постоянно чувствует усталость и головную боль, что ж это пройдет, у всех проходит.
Довязав еще один рядок, девушка откладывает рукоделие в корзину и, встав, походит к окну. За немытым стеклом драгоценная пора. Земля золотая, лазурь небес. Прощаются крикливые птицы с родными землями. До весны.
«До весны», — шепчет она и робко машет рукой.
Свистит
забытый на плите чайник. Поддевая ногами шерстяные тапки, она бредет на кухню, тяжело переступая. Срок не так уж велик, и живот едва заметен, но она переносит беременность тяжело.Тяжело от того, что его нет рядом, и он бежал вместе с родителями, даже не вспомнив о ней.
Злилась ли она? О, нет, нет, нет. Она, видите ли, его до сих пор любила. И призналась бы ему в этом легко, лишь тихо-тихо шепнув на ушко: «Ненавижу тебя, поганый предатель».
Сколько же раз воображение рисовало эту сцену, что вот, в вечерней тишине, она услышит стук в дверь. А на пороге он. С букетом желтых цветов. Она не будет злиться и всего лишь раз скажет: «Мерзкий хорек!!!», прежде чем заплакать на его плече.
Но дни летели, ускоряя свой ход, наглядно показывая, что он не вернется, и она перестала ждать… почти…
Уже оборвал голодной пастью ветер золото с деревьев, а оставшееся ласковая дева-Осень сняла сама. Бережно, длинными пальцами уложила их на черную, мокрую землю.
Теперь живот огромный. И маленький сын Драко шевелится в нем так, что сквозь кожу видны бугорки детских пяточек и ладошек. Это трогательно, и она так хочет показать ему это. Не навязываться, а просто показать… эти пяточки…
И она, решившись, трансгрессирует в Малфой-Мэнор.
Дом необитаем, и аккуратно заколочены ставни, похоронив в огромном роскошном гробу историю рода Малфоев. Где-то вдалеке, то ли кашляет, то ли посмеивается ворона. И ветер-ветер, сводящий с ума ветер, разметает по лицу волосы.
Гермиона опускается на колени и набирает горсть земли — родной для малыша, которого носит.
В госпитале Святого Мунго уже ставят срок родов, и ей тяжело дышать при ходьбе. Живот опустился, и теперь она не спит, не понимая, как с таким грузом можно принять мало-мальски приемлемую позу. Кровать жесткая и неудобная, не хватает мягкости его рук, чтобы укрыться в них, удобно устроиться, уткнувшись носом в бок и уснуть.
Но она не может и встает в который раз перебрать детские вещички, поправить покрывало на крошечной колыбели.
В детской — игрушки и волшебная музыкальная каруселька — подарок от Поттеров. Гарри простил и не сердится за Драко. Они с Джинни будут крестными родителями новорожденного.
Гермиона садится у окна и ждет…
…
Стук в дверь. Верно, она задремала и видит запоздалый сон. Ведь за окном уже брезжит рассвет. Поздний, холодный.
На пороге он. И тоже кажется сном. Худая темная фигура в маггловских одеждах. Тянет за руку, даже не поприветствовав:
— Скорее пошли.
— Господи, ой, куда, что?! Драко!!!
— Легкий утренний свет освещает ее фигуру, показавшуюся в дверном проеме. И он видит живот.
— Назовем его, Скорпиусом, — уверенно говорит он.
И она со слезами падает на его плечо:
— Где же ты был, Драко?!
— Я тебе потом все объясню, — он тянет, и сквозь щелчок трансгрессии Гермиона слышит шум Лондонской подземки. Знакомый запах поездов. Что это? Мазут, копоть, грязь? Эти запахи смешиваются с ароматом Драко, и девушка старается встать как можно ближе.
SOSкучилась.