Пусть тайга ко мне привыкнет

— Это тётя из Карабаха? — уточнила Витька. — Которой уже сто пять лет?

— Она, она, несчастная. Старая очень. Ехать надо, повидаться надо...

Первой оценила обстановку Витька.

— Бабушка! А как же Степан Иваныч? А попугайчики?

— С собой возьмите, — чистые бабушкины глаза наконец-то посмотрели на Витьку. Но показалось ей, что не очень они сегодня чистые: дрожало в них что-то хитрое, весёлое.

— Но ведь их нельзя по воздуху... И другим видом транспорта тоже нельзя! — всем своим существом Витька чувствовала приближение беды.

— Очень старая тётя Дунья, — вздохнула бабушка. — Отвезёшь меня в Карабах завтра, Ариф.

До чего несправедливо устроен мир! Когда нужны, ужасно необходимы слёзы, их ни за что не выжмешь, как ни зажмуривай глаза. А когда, наоборот, они ни к чему, а «к чему» твёрдые, убедительные слова, слёзы вылезают изо всех щёлок, и не сдержать их никакими силами. И ничего из-за них не видно, и слышно почему-то плохо...

Оставалось только убежать.

Плакать «по-правде» Витька убегала зимой — в чулан, а летом — в виноградную беседку. И там, и там всегда было сумрачно. Плачь, сколько слёз скопилось — никто не увидит.

Сейчас было лето, и Витька направилась в беседку...

ВЕРНЫЙ ДРУГ НАЗИМКА

Поплакать не удалось: беседка оказалась занятой.

— Кто тут? — спросила Витька, вглядываясь в полумрак.

— Я, Назимка, — раздался тихий голос. Витька облегчённо вздохнула: хорошо, хоть

человек надёжный.

— Ты чего здесь сидишь? — спросила она.

— Переживаю.

— Про что?

— Что уезжаешь. Дядя Самед сказал.

— Всё, больше не уезжаю. Не берут. Из-за Степан Иваныча.

Назимка, конечно, ничего не понял. Витька пояснила:

— Степан Иваныча самолётом нельзя. Без специального разрешения. И попугайчиков — тоже. А бабушка Фатья хочет, чтобы взяли. А раз — нельзя, то и мне нельзя. Зверей одних не оставишь! Их кормить надо. Каждый день причём.

А бабушка к тёте Дунье в Карабах едет. Сон плохой она вчера увидела.

— А может, она сегодня хороший увидит? И не поедет?

— Не увидит. Вот, если только я останусь...

— Вредная старуха, — заключил Назимка.

— Да не вредная. Просто с железным характером. Не хочет отпускать, потому что боится — комары меня съедят. Или медведь вдруг...

Глаза у Назимки стали круглые, даже в темноте было заметно.

— А они, правда... могут?

— Съесть? Ещё как! Запросто! Они же там не такие, как у нас, а круглые и толстые, и рыжие вдобавок,— на ходу придумывала Витька.

— И ты не боишься?

Витька хотела сказать «нет», но это было бы нечестно по отношению к Назимке. Он, например, признался ей, что плакал, когда ему делали укол.

— Чуть-чуть, — сказала она и объяснила: — Там ведь люди как-то живут! И дети есть. Папа писал, у них построили два детских сада: «Теремок» и «Солнышко».

— Ну, тогда тебе надо ехать, — согласился Назимка.

— Очень надо. Просто очень-преочень. Но как? Без меня бабушка Фатья ни за что не хочет оставаться со Степан Иванычем и попугайчиками.

— Будем думать, — сказал Назимка и сел думать.

Лучше всего придумывалось, если ноги сложить калачиком, а кулаками подпереть щёки. Голова у Назимки хоть и чёрная, но очень светлая, и Витька сильно на это надеялась.

— Есть! — воскликнул Назимка и вскочил. — Твоих зверей могу кормить я!

Самые умные мысли — самые простые. Несколько секунд Витька не могла вымолвить ни слова: стояла и восхищённо смотрела на замечательного человека — Назимку. Потом, не сговариваясь, они схватили друг друга за руки и помчались!.. Помчались в сто двадцать шестую квартиру на шестом этаже, где Людмила Петровна, дядя Ариф и бабушка Фатья искали выход из создавшегося положения.

А выход вон какой открылся: лучше не придумаешь!

ТЁТЯ ДОКТОР АЙБОЛИТ

Витька радовалась зря. Назимкина мама этот выход снова закрыла. Она сказала, что на всё лето, до самого первого сентября, когда Назимке надо будет идти в первый класс, он уедет «на яблоки» на Украину, к её сестре.

Возможно, украинские яблоки лучше местных, возможно, перед школой их есть даже необходимо, но Степан Иваныч и бедные попугайчики оставались без присмотра, и Витькина поездка опять срывалась.

Витька снова направилась было в виноградную беседку, но дядя Ариф нашёл другой выход, хотя и не такой удобный, как первый.

Он сказал:

— Если не разрешается перевозить животных без особого разрешения — значит, такое разрешение надо получить! И я знаю у кого! — Дядя Ариф поднял указательный палец и торжественно закончил: — У ветеринара!

Витька от радости готова была стать наголову! Она просто не представляет, что делают маленькие девочки, у которых нет таких дядей...

Ветеринаром, оказалось, называют звериного врача, то есть, доктора Айболита. И Айболитов теперь много, и все они работают в специальной звериной больнице.

В больницу Витька, дядя Ариф и звери пошли на следующее утро. Их приняла тётя доктор Айболит. Она сразу поняла, что от неё требуется.

Сначала она почесала за ушами у Степан Иваныча, отчего кот проникся к ней большим доверием и тут же сообщил об этом своим самым мелодичным мурлыканьем, прищурив глаза и выпустив когти. Потом доктор насыпала крошек попугайчикам и села писать «особое разрешение».

Она заполнила крупными буквами две бумажки, на обеих поставила круглые печати и вручила «разрешения» Витьке.

На первой бумаге было написано, что «кот сибирский совсем здоров и в Сибирь ехать в состоянии».

На другом листке разрешалось ехать в Сибирь волнистым попугайчикам.

И Витька, и дядя Ариф пришли в восторг.

Витька поблагодарила доктора, а дядя Ариф подарил ей неизвестно откуда взявшуюся розу. Потом они хором сказали «до свиданья!» и пошли вместе с Пашей, Дашей и Степан Иванычем домой.

Волнистые попугайчики оживлённо обсуждали в клетке предстоящее путешествие. Кот важно восседал на плече дяди Арифа и поглядывал свысока на своих дальних родственников, которые встречались по дороге. Витька считала, он имел на это право: такого «особого разрешения», как у него, не было ни у кого из них.