Пусть умрет

– Фил, я не понимаю – ты что, шутишь?! Это Ро-сси-я! А не Америка, где средства налогоплательщиков тратятся впустую на бюрократические процедуры.

– Oh, god! Всё время забываю, что у вас многое совершается по упрощенной процедуре.

– Ну, вот видишь – сам догадался. Итак, слушай самое интересное: наиболее вероятно, меч этот принадлежал нашему Проньину в период совершения преступления. Но он же у кого-то его купил! Так что, Фил, если удастся разыскать того, кто ему его продал или подарил... ну, разузнать, как он к нему попал, и доказать, что это его оружие, то... то у нас будут все основания полагать, что по меньшей мере он замешан в этом деле.

– И как ты собираешься это сделать?

– Не собираюсь... Я уже попытался провести свое собственное расследование.

– Один?

– Не совсем. Один старший лейтенант, хороший парень, хоть и мент, обиделся на чекистов – они, видишь ли, отобрали у него первое самостоятельное дело. Именно это самое дело. Так вот! Он плюнул на чекистов, на начальство и, подозреваю, вообще на всю их вшивую контору и согласился помочь ко мне.

– Напомни, кто такие чекисты?

– А, ну да, ну да... Сразу видно, что ты изучал русский по Толстому и Достоевскому. Кей-джи-бист, понял?

– Йес, вспомнил.

– На нашем языке – чекист. Запомни это слово – чекист. Ты еще неоднократно его услышишь, если и дальше с русскими общаться будешь. Так вот, я и говорю – он, этот парень, начал это дело, а потом его отстранили, а дело забрали себе чекисты.

– Хорошо, Почему ты думаешь, что меч принадлежит Проньину? – спросил заинтригованный рассказом Синистер.

– Я тебе скажу, что не думаю, а знаю наверняка!

– Откуда такая уверенность?

– А я видел футляр от этого меча, прямо у него, у Проньина. В логове зверя, так сказать, в его коллекции оружия. Правда, пустой, к сожалению. Но я узнал его, этот ящичек из эбенового дерева...

– Из какого?

– Из эбенового. Из эбенового дерева с бронзовыми защелками в виде миниатюрных бычьих голов.

– Это черное дерево, я знаю. А почему ты так уверен в том, что этот меч лежал именно в том самом футляре, если он, как ты только что сказал, был пуст?

– Всё очень просто, дружище, всё очень просто. Я видел меч в этом футляре своими глазами. Это было почти две тысячи лет назад.

– Алекс...

– Я не сошел с ума. Про две тысячи лет назад забудь. Думай, что хочешь... Пусть это будет шуткой. Или вот, что… Тебя устроит, если я скажу, что видел это во сне?

– Так будет лучше. Теперь я спокоен за твое здоровье.

– А недавно этот меч был у меня в руках. Занятная вещица. Я отвез его к консультанту – одному профессору, историку, большому специалисту своего дела. И ты знаешь, что он мне сказал?

– Что?

– Он сказал, что меч этот подлинный. Ну, то есть, ему действительно около двух тысяч лет. Представляешь!

– No! Can;t imagine... Really?! [28]

– Да... Он провел экспертизу сплава, и подтвердилось, что эта штуковина датируется приблизительно первым веком. Но что самое сногсшибательное – изготовлен этот меч по технологии, которой в то время в принципе не могло существовать... Знаешь, очень много загадочного вокруг этой штуки. Да и вообще, вокруг всего дела. А теперь – еще эти МиГи, Африка. Ты находишь какую-нибудь связь?

28

 No! Can;t imagine... really?! – Нет! Не могу представить… Действительно?! (англ.).

– Честно? Пока нет. – Синистер задумался. – Все, что ты рассказал, звучит фантастично, то есть очень по-русски. Но больше всего меня интересует, откуда твой Проньин… или Пронькин, не важно, пополняет ряды своих «гладиаторов». У вас, что, процветает работорговля? Как такое возможно?

– В нашей империи, Фил, возможно все. Но это другая история. Так что, старина, если хочешь узнать наберись терпения, и я расскажу тебе, что произошло со мной накануне отъезда…

Глава XVIII МИРАЖ

Я не апостол Павел, не Эней,

Я не достоин ни в малейшей мере.

И если я сойду в страну теней,

Боюсь, безумен буду я, не боле.

Данте Алигьери, Божественная комедия

За два дня до отъезда в Нью-Йорк Максимов получил от успевшего войти во вкус Игнаточкина копию материалов следствия. Когда расследование заходит в тупик очень полезно, знаете ли, возвратиться к исходной точке – как говорится, к увертюре – и начать рассуждения заново. Вот старший лейтенант и решил повторно проштудировать рапорт старшего оперуполномоченного капитана С. И. Дыхло о зловещей находке в заливе Москва-реки, с чего, собственно, вся заварушка и затеялась...

Признаться, когда Игнаточкин в первый раз знакомился с этим – как оказалось впоследствии, по важности превосходящим многие другие – документом, он действовал подобно неопытному грибнику – входя в лес, таковой мчится, как полоумный, первые десятки метров, не очень-то внимательно вглядываясь себе под ноги. А зря! Часто именно первые шаги преподносят сюрпризы, по ценности значительно превосходящие плоды многочасовых скитаний в непролазных дебрях леса.

В документе, составленном на милицейском диалекте русского языка, фигурировали некие личности неопределенных занятий, которые и обнаружили тело убитого.

Надо отметить еще одну замечательную черту характера Максимова – по въедливости и нюху он, пожалуй, превосходил самого дотошного следователя в мире, а возможно и во всей Солнечной системе.

Ознакомившись с рапортом, он без колебаний заявил:

— Едем к твоим колдырям, старлей!

— Так где ж их сейчас искать, Александр Филиппыч? И потом – они уже все рассказа...

Тут старший лейтенант осекся, наткнувшись на отчетливо выражающий твердокаменную непреклонность взгляд Максимова.

— Старлей, к бомжам поедем, сказал! – упрямо потребовал тот.

— Ну, как знаете, – поспешил согласиться Игнаточкин.

В тот день жизнь у метро текла заведенным чередом – ярко светило солнце; торговали чем попало; меж киосков шныряли мультиэтнические пацаны.

У стены здания в тенечке переминались с ноги на ногу ожидающие свидания, деловых и неделовых встреч, автобусов, а то и просто, праздные зеваки, от нечего делать глазеющие по сторонам. Они пялили глаза на высокого негра, сэндвич-мэна, без энтузиазма рекламирующего пилюли от беременности; на спившегося отставного барабанщика, лихо являвшего публике незаурядный класс ударника незамысловатыми палками, тут же сотворенными из зеленых кленовых веток – нехило, подлец, выдавал прямо на пустых разнокалиберных картонных коробках, выкинутых из соседнего ларька, отбрасывая в сторону уже разлохматившиеся, чтобы бездомные собаки дали картонкам третью жизнь, схоронившись внутри от случайного пинка безразличных к их судьбе прохожих; лениво взирали на длинную вереницу маршруток, от которых доносился монотонный голос: «Покровское – Стрешнево, Медицинский центр, Третий проезд...», потом что-то неразборчивое без пауз, бубнил и бубнил.