Пустой дом
Шрифт:
– Что-что? – Рита уже еле сдерживала смех.
– Сейчас объясню.
И Тимофей рассказал о своём визите к старому оперу Петренко, и о его «смотрящем» внуке по имени Ванюша. На другом конце провода Маргарита валялась от смеха, слушая рассказ о том, как простого смерда произвели в пажи при маркизе:
– Ну вот, а ты говоришь, что день неудачно прошёл! Да ты ведь теперь имеешь право живому маркизу задницу подтирать! Есть среди твоих знакомых у кого-нибудь такие привилегии? А?
– Да уж, ты опять права. И ещё знаешь что? После этого исторического события со мной вот что произошло, – я посетил с визитом одно странное место.
Голосом, сразу ставшим серьёзным, Маргарита уточнила:
–
– Да сегодня, где-то во время обеда.
– Давай поподробнее.
И Тимофей, насколько смог припомнить сегодняшний эпизод, рассказал ей о каменном крыльце, арочном входе в здание без всякой вывески, о стенах холла внутри из серого камня, и о странной женщине, принимавшей его в пустом кабинете. Рита молча выслушала его, только в конце рассказа задав вопрос:
– И чем закончилось это видение?
– Да знаешь, ничем. Что-то она начала говорить, я уж и не помню, что именно, и тут эта тётка на улице меня разбудила. Наверное, сморило меня на мгновение, а сны, бывает на полжизни событий привидятся – по факту отключаешься на пару минут, а по воспоминаниям целая жизнь приснилась. Так ведь?
– Да, Тимоха, сны они такие.
– Это что-нибудь значит, Рита?
– Тимофей, ты знаешь, сны ничего не значат, если ты об этом. Вот представь себе такую вещь, как неизменность сохранения сознания. Когда человек умирает, его физическая оболочка не исчезает – она интегрируется в экосистему планеты, то есть участвует в круговороте биологической массы. Понимаешь это?
– Вроде бы да.
– Хорошо. Ну вот точно также и не исчезает его сознание. Причем всё, полностью – его память, страхи, радости и эмоции. Всё это сохраняется в виде неких эманаций, которые сосредоточены в общем энергетическом поле. И они существуют неизменно сейчас и всегда. И везде, в любой точке. И всё это некоторым образом перемешано. По крайней мере, я так это себе представляю. Такой своего рода всепланетный банк данных всех сознаний. И есть ещё эманации живущих, которые могут сталкиваться во сне на этом уровне с сознанием ушедших людей. Ты вот как думаешь – каким образом довольно большая часть научных открытий, великих литературных произведений, и практически вся гениальная музыка были явлены живущим создателям в их снах? И это уже не придумки безумной бабы, а исторические факты, много раз подтверждённые. Вот почему самое интересное было дано разным людям во сне?
– Ну, Рита, я затрудняюсь сказать точно. Не думал об этом.
– Попробую подсказать. Сознание человека во время сна освобождается от отвлекающих мыслей о хлебе насущном. Человек ведь должен по своей сути размножиться. Это – главное его предназначение. А для этого у него должен быть дом, лицо противоположного пола рядом, и хлеб для жизни. Это – грубо в двух словах. Но это есть. И вся эта тряхомудия поглощает сознание живущего заботами и хлопотами полностью, не оставляя времени на остальное. Только во сне сознание свободно. Но обитать во сне сознательно надо уметь, а никто этому искусству человека не обучал. Поэтому иногда сознание во снах выхватывает куски чужих мыслей, знаний, слышит музыку. Это всё, как я считаю – там есть. А откуда это там взялось, с этим ещё надо разбираться. Так что, я думаю, ты на мгновение заснул, и попал в место, намеренно созданное чьим-то намерением. А может несколько эманаций смешались в одну кучу, это уже изучать нужно, а так, с ходу – трудно что-то утверждать.
– Слушай, интересную лекцию ты мне прочитала. Я как-то и не догадывался обо всём этом.
– Да просто тебе это не надо было, вот и не вдавался в подробности. А я постоянно такую писанину читаю. Много бреда, конечно, есть. Но и интересного немало. Слушай, Тимоха, давай прощаться. Мне спать уже пора, я рано поднимаюсь. Уж извини. Будет время, подходи, поговорим
на эту тему.– Хорошо, договорились. Тоже пойду в башню, усядусь на трон – буду созерцать окрестности перед сном. Расслабляет как ничто. Ладно, до связи.
– Пока, звони.
Положив телефон на столик, Тимофей с хрустом потянулся, и встал. Он на самом деле собирался выйти на балкон, и побыть там с полчаса, наблюдая за жизнью ночного города.
*****
Ещё укладываясь ночью в кровать, решил на следующий день сходить к Пал Палычу – поболтать ни о чём, ну и подвести итоги его небольшого расследования, всё-таки у него всё и началось, – «Логично будет, если в «Трёх пескарях» и закончится».
С этой мыслью и проснулся. Неделя отпуска заканчивалась, и Палинский был в раздумьях – продолжать это безделье ещё на неделю, как планировал сразу, или уж выходить «на галеры, и садиться за вёсла»? Так рассуждал неудавшийся детектив, разглядывая в окно автобуса проносящиеся мимо фасады домов по пути к старому приятелю. Бывать у Пал Палыча для Тимофея представлялось особенным событием – если не удовольствием, то уж точно не зря потраченным временем в его суетной жизни. Хозяин маленького кабинета искренне радовался ему при встрече, никогда не читал нравоучений, всегда ненавязчиво давал нужный совет, которому не обязательно было следовать, но одно его высказывание уже внушало чуть больше уверенности, и давало надежду, что обязательно наступит завтрашний день, который хоть немного, но будет посветлее, чем текущий.
Оказавшись в кабинетике Гергиани, Тимофей внутренне отметил, что ему сразу сделалось спокойнее, и что сегодня – точно тот самый момент, когда всё изменится к лучшему.
Помощница Пал Палыча разливала чай, на столе высились полные вазы конфет и фруктов, а хозяин, восседая в своём кресле, с приветливой улыбкой разговаривал с пришедшим:
– Ну как твоя неделя прошла? Что интересного узнал за эти дни? Рассказывай старику, не томи!
Тимофей в этот момент очищал яблоко от кожуры. Отложив нож в сторону, принялся рассказывать:
– Да ничего особенного не произошло. Бегал по городу, с людьми разговаривал.
– А с кем?
Палинский рассмеялся:
– С Александром Семёновичем, у Одеона на лавочке.
– Олегыч, ты издеваешься? Он мне тут надоел, да ещё и ты мне про него будешь басни петь?
– Да нет, конечно. Мы с ним по делу встречались. А так-то я отыскал кое-кого.
– Давай поточнее.
Пережёвывая яблоко, Тимофей кивнул:
– Нашёлся живой и здоровый тот самый человек, который регистрировал заявление о первом, тройном убийстве в подвале. Петренко фамилия.
– Да ты что? Сколько ж ему годков?
– Ну, восемьдесят точно есть. На коляске катается. Инсульт был. Но соображает нормально. Он из-за этого дела в психушку угодил.
– Это как?
– Владимир Леонидович, это его так звать, уверен, что убийцей был тот самый человек, который и заявил о преступлении. Говорит, что у него вся одежда была в крови, когда он в дежурную часть забежал. А на вопрос о крови сказал, что запачкался, пока убийцу скручивал. Внук у него смешной. Изображал маркиза Карабаса.
– У кого, у убийцы?
Палинский засмеялся:
– Да нет же, у старика дома. Сказал, что это – его смотрящий. Внучок этот меня смердом назвал, но после смилостивился, и произвёл в пажи.
– А почему?
– Ну, не знаю, понравился я ему, наверное. Заявил, что разрешает мне отныне ему задницу подтирать.
– Ох ты! Ну, Олегыч, ты теперь – крутой рыцарь-жопомой!
Когда они вместе задорно хохотали, в кабинет вошёл Ахмед – друг Гергиани ещё с молодых лет.
Пал Палыч радушно поприветствовал его: