Пустой Трон
Шрифт:
Я сосредоточил свой взгляд на высоком чернобородом воине в великолепной кольчуге и в шлеме с орлиными перьями. Он что-то кричал, видно, призывал своих людей примкнуть щиты к его щиту с изображением расправившего крылья орла, но увидев мой взгляд, понял, что его ожидает. Он приготовился, подняв свой щит и отведя меч назад. Я понял, что он ударит Чуткого, надеясь или ослепить моего жеребца, или выбить ему зубы. Всегда атакуй лошадь, а не всадника. Ранишь или убьешь лошадь, и всадник окажется в роли беззащитной жертвы. Стена из щитов распалась, рассеялась в страхе, я услышал, как воины помчались вдогонку за беглецами. Я опустил свое копье и нацелил его, тронув пяткой левый бок коня, и он отскочил в сторону, когда чернобородый нанес удар. Его меч полоснул по груди Чуткого, от свирепого удара проступила кровь, но
– Меревал!
– внезапно раздался пронзительный голос.
– Останови лошадей.
Кучка норвежцев добралась до своих лошадей, но Меревал, суровый воин, повел людей убить их. Хаки всё еще был жив, собрав вокруг себя около тридцати-сорока воинов, которые окружили своего господина тесным кольцом щитов, им лишь оставалось наблюдать, как их друзей безжалостно рубили. Но и мы тоже потеряли людей, я видел скакавших без всадников трех лошадей и одну умирающую лошадь, ее копыта судорожно бились в луже крови, в которой она лежала. Я поскакал к ней и обрушил меч на голову человека, с трудом поднявшегося на ноги. Он был слегка оглушен, и я оглушил его еще сильнее, рубанув по шлему, он опять упал наземь, другой норманн подскочил ко мне слева, обеими руками замахнувшись топором, но Чуткий вильнул в сторону, выгнувшись не хуже кошки, и топор лишь слегка царапнул мой щит, мы опять развернулись, я нанес удар Вороновым Клювом и увидел, как брызнула кровь. Я кричал, подбадривал своих воинов и выкрикивал свое имя, чтобы мертвецы узнали, кто отправил их в царство теней.
Я помчался вперед, опустив меч, высматривая белого коня по кличке Гаст, и увидел его в пятидесяти-шестидесяти шагах впереди. Всадник с мечом в руке мчался к остаткам стены из щитов Хаки, но неожиданно на пути Гаста выросли три всадника в надежде задержать его. Но потом мне пришлось позабыть о Гасте, потому что меня атаковал воин, замахнувшись мечом над головой. Он потерял свой шлем, половина лица залита кровью. Еще больше крови сочилось на уровне пояса, но лицо было зловеще, глаза беспощадны - выкованное в битвах лицо, и он жаждал моей смерти. Я отбил его меч Вороновым Клювом, который надвое расколол клинок врага, чье острие проткнуло переднюю луку моего седла, застряв в нем. Рукоять с оставшимся обломком вспорола мой правый сапог, и я почувствовал, как хлынула кровь, когда воин отступил. Я обрушил вниз Воронов Клюв, раскроив ему череп, и поскакал дальше, заметив, что Гербрухт спешился и обрушил топор на мертвого или почти мертвого воина. Гербрухт уже выпотрошил свою жертву, а теперь, похоже, вознамерился еще отделить мясо от костей, с яростными воплями рубя тяжелым клинком и удобряя траву летевшими в разные стороны ошметками плоти, крови, кусками кольчуги и раздробленными костями.
– Ты что творишь?
– заорал я на него.
– Он обозвал меня жирдяем!
– прокричал в ответ Гербрухт, фриз, присоединившийся к нашему отряду этой зимой.
– Этот ублюдок назвал меня жирдяем!
– Ты и есть жирдяй, - заметил я, это было правдой. У Гербрухта был живот как у беременной свиньи, ноги - как два ствола дерева, а из-под бороды торчали целых три подбородка, но он был непомерно силен. Наводящий страх противник в сражении и верное плечо в стене из щитов.
– Теперь он не осмелится назвать меня жирдяем, - загремел Гербрухт и опустил топор на череп мертвеца, разрубив его надвое, так что вывалились мозги.
– Мерзкий подонок.
– Ты слишком много ешь, - сказал я.
– Так я всегда голоден.
Развернув лошадь, я заметил, что битва уже завершена. Хаки и его товарищи в стене из щитов еще были живы, но их подавили числом и окружили. Наши саксы спешились, добивая раненых
и сдирая с трупов кольчуги, оружие, серебро и золото. Как и всем норманнам, этим воинам нравились браслеты, показывавшие удаль в битве, и мы сложили в кучу браслеты вместе с брошами, украшенными ножнами и цепями на продырявленный мечами и залитый кровью плащ. Я взял себе браслет с трупа чернобородого. Это был кусок золота с выгравированными на нем угловатыми письменами, употребляемыми норманнами, я надел его на левую руку, добавив к другим своим браслетам. Ситрик довольно ухмылялся. Он захватил пленника, перепуганного подростка, почти мужчину.– Наш единственный оставшийся в живых, господин, - сказал Ситрик.
– Он останется в живых, - сказал я.
– Но сперва отруби ему руку, которой держит меч, и дай ему лошадь. Тогда он может уйти.
Хаки наблюдал за нами. Я подъехал к выжившим норвежцам и остановился, чтобы взглянуть на него. Он был коренастым воином с покрытым шрамами лицом и каштановой бородой. Его шлем в схватке слетел с головы, а всклокоченные волосы потемнели от крови. Уши у него торчали в стороны, как ручки кувшина. Он дерзко скрестил со мной взгляд. Молот Тора в золотом обрамлении висел на облаченной в кольчугу груди. Рядом с ним я насчитал двадцать семь человек. Они сбились в тесный круг, выставив щиты.
– Стань христианином, - окликнул я его на датском, - и возможно, будешь жить.
Он понял меня, хотя я сомневался, что датский - его родной язык. Он посмеялся над моим предложением и сплюнул. Я ведь даже не знал, правду ли говорил ему, хотя многих поверженных врагов пощадили, когда они согласились сменить веру и покреститься. Решения тут принимал не я, а всадник на высоком белом коне по имени Гаст. Я повернулся к кольцу всадников, окруживших Хаки и его выживших воинов, но всадник на белой лошади не обратил на меня внимания.
– Возьмите Хаки живым, остальных перебейте.
На это не ушло много времени. Большая часть храбрых норвежцев была уже мертва, и с Хаки оставалась лишь горстка опытных воинов, остальные были желторотыми юнцами, многие из которых кричали, что сдаются, но их беспощадно зарубили. Я смотрел со стороны. Возглавил атаку Меревал, прекрасный воин, сбежавший от лорда Этельреда к леди Этельфлед, и именно Меревал вытащил Хаки из кровавой свалки и отобрал щит с мечом, заставив его пасть на колени перед копытами белой лошади.
Хаки поднял голову. Солнце заходило на востоке, за спиной у всадника на Гасте, и слепило глаза Хаки, но он почувствовал ненависть и презрение, с которыми на него взглянули. Он крутил головой, пока его глаза не оказались в тени всадника, так что теперь, наверное, смог разглядеть отполированную кольчугу франкской работы, натертую песком до серебристого блеска. Заметил белый шерстяной плащ, подбитый шелковистым белым мехом зимнего горностая. Смог разглядеть высокие сапоги, затянутые белым шнуром, длинные ножны, отделанные блестящим серебром, а если бы осмелился поднять глаза повыше, увидел бы и суровые синие глаза на безжалостном лице, обрамленном золотистыми волосами, собранными под шлемом, отполированным до того же блеска, что и кольчуга. Венчал шлем серебряный обод с серебряным крестом.
– Снимите с него кольчугу, - приказал всадник в белом плаще на белой лошади.
– Да, моя госпожа, - ответил Меревал.
Этой женщиной была Этельфлед, дочь Альфреда, бывшего короля Уэссекса. Она вышла замуж за Этельреда, лорда Мерсийского, но все в Уэссексе и Мерсии знали, что в течение многих лет она была любовницей моего отца. Именно Этельфлед повела своих людей на Север, чтобы поддержать гарнизон Честера, и она же подстроила ловушку, заставившую Хаки преклонить колени перед ее лошадью.
Она взглянула на меня.
– Ты отлично справился, - скупо признала она.
– Спасибо, госпожа, - ответил я.
– Отвезите его на юг, - распорядилась она, указав на Хаки.
– Он умрет в Глевекестре.
Это решение показалось мне странным.
– Почему не дать ему умереть здесь, на увядшей зимней траве? Ты ведь не возвращаешься на юг, госпожа?
– спросил я ее.
Вопрос явно показался ей дерзким, но она всё равно ответила.
– У меня здесь много дел. Отвезешь его ты, - она подняла руку в перчатке, остановив меня, когда я разворачивался.
– Убедись, что доберешься туда до дня Святого Кутберта. Ты понял меня?