Пустые шкатулки и нулевая Мария. Том 5
Шрифт:
– А-ах! Пожалуйста, не надо! Я, я виноват! Я никогда больше ни к одной девочке пальцем не притронусь!
– Хаа? А не поздновато ли? Ты ведь не можешь отменить то, что ты уже сделал, верно? Их девственность уже не вернется, ведь так? А, ну да. Раз так – давай, возьми вот этот нож и отрежь себе член.
– Я… я…
– Ну а как еще ты искупишь свою вину?
– Я… я никогда больше пальцем не трону ни одну девочку! Честное слово!
– Ха! Когда уже ты прекратишь нести этот бред? То, что ты предлагаешь, – минимальное требование этики, к искуплению это никакого отношения не имеет, согласен? Это все равно что пойти в ресторан и
– П-помочь? Ч-что ты хочешь, чтобы я сделал?
– Попробуй воспользоваться головой. Если ты посочувствуешь им немножко, наверняка сам что-нибудь придумаешь. К примеру, как насчет заплатить им сто миллионов иен?
– Ст-то миллионов? Не-невозможно! У меня даже работы нет –
Услышав это оправдание, Ироха-сан, глазом не моргнувши, бьет его кулаком в лицо. И второй раз, и третий. Она избивает его совершенно бесстрастно.
…Ах.
Что бы этот человек ни говорил, прощен он не будет.
– Аа, угг, гха! Гхх!
У него из носа льет кровь.
Толпа с пакетами держит его, не издавая ни звука. Всем плевать на его раны. Ироха-сан продолжает как ни в чем не бывало.
– Ты сейчас просишь пощадить тебя, просто потому что тебе страшно, а не потому что ты весь такой раскаявшийся. Легко предсказать, что, стоит тебя отпустить, как ты тут же снова примешься за старое. Так что я закончу это дело сейчас!
Ироха-сан снова хлопает в ладоши.
– Мой [приказ]. Скажите честно, что вы считаете самым подходящим наказанием для него?
Толпа с пакетами на головах отвечает:
– Сдохни.
– Сдохни.
– Сдохни.
– Сдохни. – Сдохни, тварь. – Сдохни, преступник. – Сдохни в мучениях. – Сдохни, хер обвислый. – Сдохни, вонючка. – Сдохни, извращенец. – Сдохни, ты это заслужил. – Сдохни уже. – Сдохни прямо сейчас.
– Сдохни.
– Сдохни.
– Сдохни.
– Сдохни.
Они отвечают из-за [приказа].
Но я слышу искренность в их голосах.
Два десятка человек искренне желают ему смерти.
– Хааа… – Ироха-сан театрально вздыхает. – Единогласное решение: ты должен сдохнуть.
Она подносит нож ближе к нему.
– Не надо! Не надо! Не надо! Я ведь вамже ничего не сделал, ведь правда?! Это не ваше дело вообще! Кто вы такие, чтобы – ГААААА!
Ироха-сан выдернула у него клок волос, так что треск отразился от стен.
Один из людей с пакетами шепчет «сдохни» и ободряюще хлопает в ладоши. Кто-то еще подхватывает – тоже хлопает и говорит «сдохни». Это распространяется; вскоре все уже говорят хором «сдохни» и отбивают ладонями ритм ненависти, ритм казни. «Сдохни» – хлопок – «сдохни» – хлопок – «сдохни» – хлопок – «сдохни» – хлопок – «сдохни» – хлопок – сдохни-сдохни-сдохни-сдохни-сдохни-сдохни-сдохни-сдохни-сдохни-хлопок-хлопок-хлопок-хлопок-хлопок-хлопок-хлопок-хлопок-хлопок.
Бодрое ритмичное «сдохни» разносится по тоннелю.
Глядя на них, я не могу удержаться от мысли.
…Ах, верно. Он заслужил смерть.
Не в силах больше ныть, мужчина молча трясется от страха. Он обмочился.
– Плачь еще, свинья. Пожалей, что ты родился на свет, свинья. Страдай, свинья.
Ироха-сан подносит нож
к его глазам.– Твоя смерть послужит высшей формой катарсиса для твоих жертв.
Видя, что она вот-вот совершит непоправимую ошибку, я наконец прихожу в себя.
– Ироха-сан, сто-…
Однако меня хватают сразу трое и не дают что-либо сделать. Чья-то рука закрывает мне обзор. Я ничего не вижу.
– Ироха-сан! Нельзя!
Если ты это сделаешь, ты уже не сможешь вернуться.
Но –
– [Приказываю]. Когда мой нож прикоснется к тебе, снова стань собакой.
– УГЯААААААААААААН!
Я не смог ее остановить.
По тоннелю разнесся не человеческий крик, но собачий вой.
Те, кто меня держали, разжимают руки и отходят.
Первое, что я вижу, – голый мужчина весь в крови. Это ужасное зрелище, но все равно где-то в глубине души я ощущаю тошнотворное удовлетворение. Вой этого человека просто жалок; одна мысль, что он касается моих барабанных перепонок, вызывает отвращение. Меня охватывает какое-то извращенное наслаждение, когда я смотрю, как дергается его жирная туша.
Я не такой, как эти «люди-собаки». Я не такой отвратный, не такой тупой. Они получают то, чего заслуживают, потому что они «люди-собаки».
Некое облегчение. Некое чувство превосходства.
Я слишком хорошо понимаю, зачем Дайя создал феномен «людей-собак».
Если презрение к «людям-собакам» станет всеобщим, это будет ужасно. Их больше не будут считать людьми; на них будут смотреть пренебрежительно, будут думать, что они заслужили свое наказание. Их смерть будет восприниматься людьми как должное. Когда это мировоззрение охватит весь земной шар – наш мир охватит «шкатулка» Дайи, он «исказится».
Не могу этого допустить.
И поэтому я не сдаюсь – я пытаюсь подойти к дергающемуся человеку и как-то помочь ему.
– Стоять!
Но Ироха-сан меня останавливает.
– Я не позволю тебе ему помочь. Еще шаг – и я не гарантирую безопасность Марии Отонаси.
– Что?!
Ты смеешь пользоваться Марией как разменной монетой?!
– З-зачем тебе это? Почему ты так сильно хочешь его убить? Есть ли в этом хоть какой-то смысл?!
– Безусловно, в том, чтобы убить этого конкретного гада, смысла нет.
– Тогда почему?!
– Но с сегодняшнего дня мы будем повторять это снова и снова. Так мы построим новый мир.
Точно.
Это ведь и есть их цель. Дайя и Ироха-сан жаждут построить новый мир. То, что я только что видел, – люди, требующие казни безмозглого преступника и реально убивающие его, – и есть то, что принесет в мир «Тень греха и возмездие», только в миниатюре.
– Вот почему сейчас я не позволю тебе вмешаться. Если ты вмешаешься, ты и дальше будешь стоять у нас на пути. Ты станешь препятствием. Хочешь верь, хочешь нет – я знаю, что ты можешь стать чертовски большим препятствием. И поэтому я не позволю тебе сопротивляться нам!
Окружающая нас толпа с пакетами по-прежнему молча наблюдает.
Ироха-сан твердым шагом идет ко мне.
– Так. Думаю, пришло время взять быка за рога и сказать тебе, чего я от тебя хочу в обмен на возвращение Отонаси-сан.
Когда Ироха-сан подходит ко мне, ее лицо в свете фонаря приобретает какие-то демонические черты.
Она хватает меня за подбородок и притягивает меня к себе.
– Прекрати всякое сопротивление, немедленно.
Ее тускло освещенное лицо измазано красным.