Пустынная дорога смерти

– Ну, парень. Ты ещё молод. Рано тебе думать о смерти, – наигранно бодро произнёс Дин. Израил как-то странно и горько улыбнулся, но ничего не ответил. Он неотрывно смотрел на падающие и сверкающие в холодном, электрическом свете уличного фонаря, капли. Падая с большой, чёрной высоты, они разбивались о серое дорожное покрытие, отвергнутые небом. Дин угрюмо наблюдал за сизым дымом сигареты, вьющимся тонким, призрачным столбиком. Сквозь него всё казалось неясным, сюрреалистическим, неестественным, словно причудливый сон безумца, нарисованный больным сознанием.

– И всё же в такие вечера только мрачные мысли заполняют разум, скованный меланхолией, – вздохнул Израил, пронзая Дина взглядом своих иссиня-чёрных, таинственных глаз. – Нам не сбежать от неё, как быстро бы мы не мчались, не спрятаться, какие бы укромные уголки мы не находили.

– Не стоит думать о конце, нужно просто наслаждаться жизнью и радоваться каждому дню, каким бы сложным и непогожим он не был, – приободрившись произнёс Дин.

– Возможно это правильный подход.

Израил отвернулся и снова начал наблюдать за искусным и древним, как мир, танцем дождя, жадно выхватывая взглядом отдельные крупные капли из этой серой мороси. Дин косо смотрел на него, выпуская клубы сизого сигаретного дыма через нос. Непонятное, но цепкое чувство страха лишь росло, а выпитый алкоголь начинал исчезать из горячей, наполняющейся адреналином крови. Он начал трезветь. Тишина вокруг них сделалась гнетущей, давящей на воспалённое сознание. Можно было услышать биение собственного сердца и шум горячей крови в ушах. Дин сходил с ума.

– Как поживает твоя мать? – спросил он, пытаясь развеять жуткое, гнетущее состояние. – Давно её не видел,

– Хорошо, – неохотно бросил Израил не отрывая взгляд своих бездонных глаз от капель. Чувствовалось, что он не хотел продолжать разговор на эту тему. Присутствие здесь, в полумраке пустынной улицы, рядом с этим странным парнем, так часто гуляющим по ночам, сделалось для Дина совсем невыносимым. Докурив сигарету, он протянул руку Израилу чтобы попрощаться по-дружески, но тот лишь сдержанно кивнул.

– У Вас завтра будет очень болеть голова, а работы будет много,– сочувственно произнёс парень и бесстрастно посмотрел в его сторону. Дин резко повернулся и зябко поёжившись вышел под холодную, противную ноябрьскую морось, смешанную с быстро тающей снежной крупой. Он шёл мимо спящих в ночном, таинственном сумраке, домов, мимо людей, безразлично смотрящих в запотевшие окна на город, укрытый холодной пеленой дождя, по тёмным, неосвещённым улицам и переулкам. Эти камни видели много человеческих драм, много боли и счастья. Они видели тёмные, пыльные тайны, сокрытые в сознании многих людей. Он шёл домой и думал о смерти, о безграничном, вечном пространстве, скрытом за облаками, о холодной, чёрной пустоте, существующей вне времени и замкнутого человеческого сознания. Дин чувствовал чьё-то незримое присутствие, чей-то холодный, бесстрастный взгляд. Этот город, казалось, наблюдал за ним.

2

Города. Они безмолвные хранители великой памяти и человеческих эмоций. Город – это не просто серые камни и подобное своеобразному лабиринту сплетение улиц, переулков и мостовых. У каждого города есть особая, живая и неповторимая душа, манящая или отталкивающая, таинственная и непостижимая, сокрытая за зашторенными окнами жителей и на дне сырых, заплесневелых колодцев.

Грейвс-Сити на первый взгляд обычный, тихий городок затерянный в лесах на окраине штата и умело хранящий свои полуистлевшие тайны за дверными засовами, в полумраке пыльных чердаков, шкафов и грязных чуланов. Город, в котором все жители знают друг друга в лицо, а большие и значимые события происходят очень редко. Это город, в котором старожилы рассказывают о суровых зимах, бушевавших в дни их давно увядшей молодости, о яростных лесных пожарах, угрожавших городу не одну сотню раз. Но все они молчат о страшных тайнах, сокрытых туманом, о жутких скелетах, хранящихся в причудливых шкафах памяти города. Они скрывают истинное лицо серого, безмолвного города могил. Сонный и тихий Грейвс-Сити с севера и с запада окружают высокие, тёмные, непроходимые леса, полные причудливой, но пугающей жизнью. Почвы там зыбкие и болотистые, местами превратившиеся в гиблые топи, полные страшными легендами. Ночами среди тяжёлых, удушливых испарений парят белёсые бесовские огоньки, являющие собой по мнению местных, души не упокоенных странников, погибших в этих бездонных трясинах. Чем дальше к востоку, тем почвы становятся более каменистыми, пейзажи менее живописными и всё больше навевающими уныние и скорбь. На востоке за чертой города раскинулась печальная, туманная пустошь, поросшая редкими серыми сорняками. Она поднимается на холм, где завершается резким высоким обрывом. А дальше мутное, бездонное небесное зеркало, именуемое Озером Духов, с небольшой, старой, полусгнившей пристанью. Именно с этого озера нередко на сонный городок наползал непроницаемый, клубящийся туман, похожий на мёртвое, холодное облако, упавшее с бесстрастных небес на грешную, гнилую землю.

Как Вы поняли Грейвс-Сити был мрачным, угрюмым и бесплодным городом, словно сама земля отрицала его и противилась его существованию. Это был город теней и туманов, обрывочных воспоминаний и разбитых надежд. Тёмными, бесконечными, угрюмыми ночами, когда души умерших кричат от боли и одиночества, сливаясь в причудливые картины с белёсой мглой, он навевал скорбь и увядание. Даже яркий свет электрических ламп не мог развеять печаль, ставшей в этом городе вполне осязаемой материей. В Грейвс-Сити словно бы таилась некая тёмная и непостижимая тайна, уходящая корнями в далёкое, забытое всеми прошлое.

В городе были две основные дороги Соннет-Хилл-стрит и Хайзер-Хилл-стрит, пересекающиеся и образовывающие подобие креста, как бы в насмешку над верой и небом. На севере Хайзер-Хилл-стрит упиралась в мрачный лесной массив, в то время как на юге заканчивалась станцией Хезервинд, единственным выходом из этого забытого Богом, проклятого города. На западе Соннет-Хилл-стрит вела до ворот кладбища Колд Грейвс, на востоке поднималась на поросший сорняками холм и исчезала у входа на кладбище Сансет Хоррор. Одна лишь южная дорога могла вывести заплутавшего странника из Грейвс-Сити туда, куда осенью, во время холодов и дождей, в поисках тёплого, укромного, уютного уголка улетают перелётные птицы.

Это город, существующий вне времени, вне правил и законов этого мира. Здесь всё прошедшее не исчезает, а оставляет след на холодных, серых, бездушных камнях. В Грейвс-Сити незримые призраки смерти и тлена блуждают по укромным, пустынным улицам, садятся ужинать с жителями холодными, зимними вечерами, когда жуткое завывание ветра в трубе похоже на траурный плачь баньши. Здесь эти призраки всегда сопутствуют живым, навевая меланхолию и нашёптывая мысли о смерти и тлене, о пустынной дороге из пепла, пролегающей среди бесплодных холмов.

С высокого западного холма, на котором раскинуло свои скорбные просторы кладбище Сансет Хоррор, с престола, окружённого нежными белыми розами, печальными «Афродитами», сидит погружённые в мрачные раздумья ангел смерти Азраил, с каменными крыльями, испещрёнными сотней пронзительных глаз, холодно и бесстрастно взирающих на сонный городок, разлагающийся изнутри от греха и тёмных тайн. Сам он смотрит на лежащий на коленях изящный меч и каменный терновый венок. Копать могилы здесь тяжело, все они неглубокие, едва прикрытые каменистой, бесплодной землёй. Когда солнце садится, и темнота прокрадывается к поросшим мхом надгробиям и крестам, Азраил единственный сторожит тревожный сон города, накрытого его гигантской тенью. На мгновение, лишь на одно мгновение, когда солнечный раскалённый диск окончательно скрывается за горизонтом, он словно оживает, возвращая себе былое величие и безграничную мощь. Он верен и подчинён только Богу… Он знает бесконечные сплетения дорог в царстве тьмы и страданий… Он слышит песни мёртвых и шёпоты бесконечной череды душ, облачённой в саван тумана. Розы оплетают его каменный престол, покоряясь ему, как истинному, великому обладателю. Он видит чёрную душу Грейвс-Сити, лежащего у его ног словно змей с блестящей, скользкой, чёрной чешуёй. От него ничего нельзя скрыть, ведь сказано некогда о нём, что он – это глаза.

На востоке, на вязких, мягких почвах кладбища Колд-Грейвс восседает на своём престоле мрачный ангел смерти Аббадон-губитель. У ног его растут хрупкие и нежные лилии. Тяжёлый, жуткий взор его пронзает окрестности и город с восточной стороны. За спиной его начинаются дни и ночи. Так два ангела смерти встречают и провожают луну, солнце и звёзды, без устали наблюдая за маленьким сонным городком, затерянным во времени и тумане. Они великие и несокрушимые хранители здешних угрюмых мест.

С двух древних церковных колоколен, стоящих друг напротив друга, одна севернее, другая южнее, два архангела, так же имеющие власть над смертью, распахнули свои мощные, каменные крылья, подставляя их холодному, суровому ветру. В центре Грейвс-Сити, в старом, угрюмом, тенистом парке восседает на своём престоле Самаэль. Он правит самым сердцем этого серого города, чья мелодия улиц и капель в сточных трубах напета гниением и смертью. Южная дорога ведёт в мир тепла и живых, светлых чувств, а дорога на север в тень густых, седых лесов, где должен править тёмный демон Ниарцинель. Но нет его престола, нет его каменного грозного образа. Ведь существуют тайны, укрытые глубоко под землёй…

3

Дин чувствовал, что происходит нечто страшное и ужасное, будто древнейшее зло восстаёт из засыпанной чёрной, кладбищенской землёй, забытой могилы, дабы затмить свет тьмой. Жизнь или смерть, что страшнее? Вечность или тлен? Он задумался вновь. Ответ крылся казалось совсем рядом, к каждой загадке есть ключ, открывающий пыльный ларец с истиной. Дин с грустью взглянул в загадочное, бездонно-чёрное ночное небо, лелеющее в беззвёздном пространстве древние, безумные кошмары. На город опустилась зловещая, гнетущая тишина, нарушаемая лишь редким, пронзительным завыванием ветра меж угрюмых, гротескных зданий. Луна изредка выныривала из тёмной, клубящейся словно дым, завесы демонических туч, и свет её был печален и мрачен. Она в последний раз взглянула в закрытое, мутное от дождя окно перед тем как надолго исчезнуть в гнетущей, голодной пучине рассерженного неба. Дождь прекратился, резко похолодало. Дин с дрожью вспомнил вечер накануне, разговор с Израилом и долгий путь домой по тёмным сплетениям улиц старого поседевшего города теней и туманов.