Пустынная дорога смерти

– Просто утренняя прогулка, – ответил, загадочно улыбнувшись, Израил. – Вам как спалось? – с явно наигранным сочувствием спросил он у шокированного шерифа.

– Нормально, – буркнул Дин и медленно пошёл к машине шаря в правом кармане в поисках ключа.

– А выглядите Вы разбито. Мучают кошмары, да? Ещё и это утреннее происшествие. Вы уже знаете, что случилось?

– Нет. Ещё не знаю.

– О, виноваты розы, виновата ночь! – сказав это Израил встал. В глазах его появился таинственный, жуткий огонь. Он казался безумцем или одержимым персонажем страшной пьесы, основным героем которой была смерть. – Вы чувствуете, Вы знаете, что случилось нечто страшное…

– Что же это? – прищурившись и пристально наблюдая за странным парнем сквозь зубы процедил Дин. – Откуда ты знаешь?

– О, я не знаю, что именно произошло. Я могу только чувствовать это.

В крови Дина вскипела жгучая ярость. Он вплотную подошёл к Израилу и едва сдерживая злобу негромко произнёс:

– Будь осторожен с этой игрой слов, а то мало ли, я могу тебя неправильно понять.

Израил лишь сдержано улыбнулся и бесстрастно сказал:

– И Вам приятного дня. Вы тоже будьте осторожнее.

Дин развернулся и торопливо направился к машине. Этот странный, неприятный разговор ещё сильнее омрачил его, наполняя и без того болезненный рассудок новыми бредовыми мыслями. Зябко ёжась от промозглого ветра, он сел в машину и, заведя её только со второго раза, поехал по сонной, всё ещё полной теней Хайзер-Хилл стрит. Дин чувствовал жуткую слабость, готов был рухнуть в мёртвый омут забвения, лишь бы не помнить… лишь бы забыть всё вновь… Появилась навязчивая идея, страшная, но так сладко манящая. Пистолет… он лежит рядом с ним. Ему будет нужно только нажать на курок. Сколько же есть способов покончить с этим? Призвать бесшумного ангела смерти? Он безумно и громко засмеялся, на лбу его выступили блестящие капельки пота. Он взъерошил левой рукой свои светлые, непослушные волосы. Дрожащими руками он судорожно начал переключать радиостанции, пока не наткнулся на Боба Дилана, исполнявшего песню «Достучаться до небес». Дин облегчённо вздохнул и, опустив стекло, нервно закурил. Ему словно бы хотелось как можно больше впитать в себя никотина и горького табачного дыма.

Дин ехал по дремлющим в утреннем сумраке улицам родного города, знавшего мрачные, тёмные тайны Бога и Дьявола, видевшего слёзы и мучения своих и жителей и обо всём молчавшего. Будто некогда прекрасный ангел, низвергнутый в ад в давно минувшие дни, раскинул он свои чёрные, огромные крылья. Грейвс-Сити не спал.

Дин уже повернул на Соннет Хилл-стрит. За окном машины мелькали дома с аккуратными, ухоженными лужайками, голые, овдовевшие сады, маленькие, сделанные на старинный манер магазинчики и кафетерии. Дину казалось, будто эти здания смотрели на него своими тёмными окнами-глазницами, провожая его взглядом полным злобы и презрения. Он не мог сосредоточиться, мысли в его голове путались, словно нитки, несобранные в клубок.

Наконец жилой массив кончился и началась дорога, поднимающаяся на пологий большой холм. Теперь его встретила неприветливая, холодная пустошь. Глаза Дина стали немного красными, взмокшие волосы были взъерошены и торчали в разные стороны. Он задыхался, словно в бреду Дин ослабил галстук, но это ничуть ему не помогло.

Он задумался над истинным одиночеством и безумием. У него никогда не было настоящих друзей. В каждом человеке, с которым общался, он видел только выгоду для себя, поэтому всегда был по-настоящему одинок.

Почему мы боимся одиночества? Нередко именно оно и спасает нас от закулисных интриг, лжи, лицемерия, предательства и боли. Одиночество заставляет нас проникнуть в глубину своей бескрайней, как холодные небеса, сущности. Одиночество ведёт нас к бесконечности безумных мыслей и познанию собственного мира. Оно даёт нам свободу в выборе жизненного пути, в выборе истины, являющейся лишь отражением пустоты. Мы сами создаём свою правду, свой смысл жизни. И когда придёт за тобой Ангел Смерти ты должен знать, что у него нет ответа на вопрос о смысле твоего бренного существования на земле. Он не знает… Лишь одиночество может помочь тебе выбрать правильное направление твоего жизненного пути, которое быть может было некогда избранно небесами. Оно заставляет вслушиваться в тишину внутри себя, заставляет всматриваться в бесконечную пустоту, чтобы увидеть свой истинный облик. Её не стоит бояться… она лишь проводник к бескрайним просторам Вселенной, скрывающейся за бурным потоком облаков. Некогда яркие краски на холсте мира ныне выцвели и стали серыми и холодными словно сталь, но вечность осталась, как и прежде, будоражащей человеческое воображение, закованное в рамки начала и конца. Как часто мы обманываем себя, боимся заглянуть в лицо реальности. В каждом обычном мгновение мы видим нечто мечтательное и нереальное, считая это маленьким чудом. Мы верим снам, не зная на что способен наш рассудок, чтобы спасти себя от грубой правды, от жизни, ведущей к глубинам безумия. Мы вечно спешим куда-то по замкнутому кругу в лабиринте запутанных улиц города. Мы словно люди в вечернем поезде, едущие мимо незнакомых и неприветливых городов к станции не имеющей названия, по пути не имеющим конца и уходящим в сумрачную бесконечность.

Наконец Дину полегчало. Странная болезнь отступила так же внезапно, как и пришла. Он был очень бледен, глубокие, нездоровые тени залегли под глазами. На ум из тёмных закоулков подсознания приходили странные слова: tenebris, morten, possus, inferrus, vanitate…(мрак, смерть, страдание, пустота…) В душе его боролись странные, неизвестные доселе чувства, которым нет названия на языке живых, но возможно на мёртвом наречии найдётся имена этим гнетущим силам.

Дин нажал на педаль тормоза. Всё. Приехал. Угрюмо и мрачно возвышались ворота и ограда из затемнённой бронзы, будто кости неизвестных существ торчали они из бесплодной кладбищенской земли, последнего пристанища усопших. Сухие ветви увядших роз почти полностью обвивали грозную статую Азраила, у подножия которой средь угрожающих крестов и надгробий склонились чёрные силуэты. Это был судмедэксперт, осматривающий тело вместе с помощником Дина Джимом. Он был среднего роста, худощав. Черты его грубого, мужественного лица, обрамлённого непослушными чёрными волосами, не соответствовали его тонкой, поэтической натуре. Джиму было всего лишь 26 лет, он всё ещё был мечтателем, вечно ищущим справедливость в мире, где всё относительно, где истина мертва и торжествует ложь и лицемерие. Он верил в искренние, глубокие человеческие чувства, в любовь и сострадание, не разделял грёзы и реальность и вечно искал Бога в людях, погрязших в грехах. Нередко это вызывало насмешку со стороны Дина.

За массивными воротами Сансет Хоррор начиналась обитель мёртвых и тлена, где властвуют увядание и призрак неизбежной гибели. Завидев Дина, Джим устало и сочувственно вздохнул, будто это у него с утра болела голова после хорошего похмелья, и, подойдя ближе, приветственно протянул правую руку. Дин её пожал и с гнетущей болью взглянул в тёмно-синие, бездонные глаза Джима, и там он увидел лишь тьму и притаившеюся тревогу, перерастающую в страх.

– Дин, он около статуи, – Джим невольно вздрогнул. – Ты знаешь, мы повидали с тобой немало за всю совместную службу. В маленьких городках частенько появляются звери, оставляющие за собой истерзанные трупы. Иногда, кажется, что такое не может сделать человек, но таков закон маленьких городков. Хоть изредка, да появится сумасшедший считающий себя Джеком-потрошителем. Но то, что произошло с Луисом Сиетлом…такого я ещё не видел…

– Джим я готов ко всему, – спокойно произнёс Дин. Никто не знал, сколько стоило ему это спокойствие и наигранная, чуждая в таком деле отстранённость. Он крепко сжал руки в кулаки, как бы передавая им импульсивно сильное напряжение, царившее в его разуме и чувствах. – Веди.

Джим судорожно вздохнул и повёл Дина среди старых могил, облагороженных на европейский манер, по едва заметной тропке, вымощенной уже потрескавшимися плитками, с проросшими между ними пучками пожухлой травы.

– Сиетлам уже позвонили? – неестественно отрешённо спросил Дин. – Нужно сказать им чтобы больше не ждали возвращения сына.

– Да, мы позвонили, – вздохнул Джим. – Это был их единственный сын.

– Сколько бы людей ни было, потеря ребёнка самое страшное для родителей,– Дин знал это точно. Он помнил её боль, её безумие. Как быстро она сдалась, как быстро её жизнь превратилась в ущербное подобие существования.

Они шли, огибая поросшие мхом и лишаем могилы, к одиноко возвышающейся над скорбным полем статуе Азраила. Наконец они подошли к изуродованному телу подростка. Луис лежал в давно осыпавшейся и начавшей подгнивать осенней листве, загадочно лепечущей на непонятном, наводящем тоску языке. Чёрные волосы его были мокрые, испачканы серой грязью, зелёные, застывшие глаза пронзали своим невидящем взором бескрайнюю, незримую пустоту. Губы мальчика посинели, у уголка рта засохла тёмно-алая струйка крови. В белёсой, тонкой, правой руке его лежала нежная, белая роза Афродита. Чёрно-серая клетчатая рубашка Луиса была расстёгнута, а на бледной, худой груди была вырезана печать Соломона. С левой стороны от него лежала старинная книга, раскрытая на странице с изображением Бээр Шахат и сидящем на каменном престоле мрачным Ниарцинелем. На другой странице был текст на иврите, а на полях виднелись заметки, записанные красивым, старинным подчерком: Шахат, Машехит, Ддавэр.

– Заберите книгу и после снятия отпечатков, отдайте её переводчику для исследования,– скомандовал Дин. Судмедэксперт молча кивнул и забрав книгу быстро удалился, оставив Дина и Джима в скорбном молчании. Тишина становилась гнетущей, давящий на разум, напряжение росло.

Жёлтая заградительная лента причудливой, неестественной змеёй извивалась между могил. Дин вспомнил уже почти стёршийся из памяти разговор с Израилом. Таинственные слова этого безумца стали теперь ясны. Сомнений не осталось: он знал что-то о происшедшем, он был в этом замешан. Разум Дина мутными, алыми водами наполнила ненависть, но в душе его притаился холодный, животный страх.