Путь "Чёрной молнии"
Шрифт:
Дрон закурил и стал прохаживаться по большой камере, которая была приспособлена под рабочку. Вдоль стен по периметру стояли грязные от пыли железные столы, на которых крепились замасленные тиски. Мелкая стружка говорила о том, что здесь обтачивают металлические изделия, скорее всего — рожковые ключи.
Через два часа дверь открылась, и в рабочую камеру ввели Макара. Леха искренне удивился:
— Тебя-то за что?
— Скучно одному, всю братву в нашем отряде пересадили, а я что? Лысый, что ли?! Мне тоже хочется каторжан поддержать, — Макар засмеялся, — поговорить хотел с тобой, вот
Не успели они разговориться, как двери снова открылись и в камеру завели Кротова — пахана двенадцатого отряда, а с ним молодого пацана Серегу, недавно прибывшего с малолетней колонии. Буквально через несколько минут завели еще нескольких осужденных.
— Слышь, командир, — крикнул через дверь Дрон, — чё покой нарушаешь, давай всех сразу закидывай, а то по — одному до утра будешь здесь шухер наводить.
— Это последние были. Отдыхайте, курортники — ваша мать, — засмеялся прапорщик Гена.
— Я помню, — начал Дрон, — на уральской зоне меня сначала в такую же хату посадили, так я категорически отрицал труд на благо Родины, вот тогда мне хозяин влепил первую пятнашку. Отсидел, и за то, что бастовал, мне следом еще срок продлили. Потом давай ловить меня на разных нарушениях, да в карцер перевели на десять суток. Выбрался я с того сырого, каменного мешка, живот от голодухи подвело, качает словно на ветру, а хозяин мне опять: «Будешь честно работать?», а я ему, — размечтался, губу-то подбери! Огребся я еще одной пятнахой и после нее — сразу в БУР.
— А здесь в карцер садят? — спросил паренек.
— Посидишь еще пацан, — заверил его Макар, — карцер — это тебе не обычная камера, холодрыга несусветная. Кормят день летный, день не летный, на воде, да на хлебе.
— А что такое летный — не летный? — поинтересовался Серега.
— О-о! Да ты у нас совсем зеленый пацан, даже таких простых вещей не знаешь, — удивился Дрон, — это когда день нормально кормят, а на другой дают кипяток с солью и хлеб-жмых. Колотун (сильный холод) стоит сутками, обнимешь теплую батарею, а толку с этого мало, лучше уж бегать по камере туда-сюда, быстрее разогреешься.
— Кстати, у нас здесь такая же канитель, — подхватил разговор Крот, — когда на сутках сидишь: курить не положено, нары на день пристегиваются к стене, параша (Бак под испражнения) выносная, канализации не существует и в помине. Не умыться по-человечески, хотя стоит бачек с водой, хочешь мойся, а хочешь пей, а под ним помойный таз.
— В принципе изоляторы в отношении режима везде одинаковы, и по интерьеру все они подстать одному, — заговорил Макар, — на свет божий поглядеть нельзя. Окна — решки заварены железными листами, и только несколько крохотных дырок, пробитых ломом, помогают определить, что за окном — утро или вечер.
Их разговор был прерван открыванием двери. В камеру ввели еще одного парня, им оказался осужденный Жаров из пятнадцатого отряда. Серега, как только увидел его, сразу же насупился, и какое-то время держался в стороне ото всех, как будто о чем-то раздумывал.
— Кто
такой, тебя за что загребли? — спросил его Дрон.— Жаров я, с пятнадцатого отряда. Сам не знаю, за что посадили.
— Это ты перед следователем стойку держи, а нам правду всю, как на духу, — с сарказмом произнес Макар.
— Да говорю же, ни за что. Просто кое-кого из наших пацанов забрали на вахту и когда вели по проходу, мне пакетик сбагрили, чтобы я спрятал. Прапор увидел его под моей шконкой и меня до кучи со всеми повели.
Серега подошел к Кроту и что-то нашептал ему на ушко.
— Чё, в натуре что ли? — Серега кивнул. Все повернули голову к Кроту.
— А ты откуда к нам в зону пришел? — спросил Крот Жарова.
— Да я это… — Он замялся и почему-то покраснел. Дрон вопросительно взглянул на Серегу и Крота:
— Что за дела?
— Серега говорит, что вот этот тип на «Гусинке» в третьем отряде был бугром.
— Бригадиром на производстве что ли? — уточнил Макар.
— Да не-е-ет, — протянул Сергей, — бугром на малолетке называют председателя совета коллектива отряда.
— Ни хрена себе?! — воскликнул Дрон, — вот это рыба к нам заплыла. Чё молчишь? Предъява — то жесткая. Было такое?!
— Да нет, мужики, он наверное ошибся…
— Короче, я тебе даю один шанс, — перебил его Дрон, — или ты сейчас в натуре говоришь правду или я даю цинк в зону, и сюда приведут с десяток пацанов, кто сидел на Гусинке. После того, как на тебя укажут пальцем, гадом буду, если не определю тебя в петушиную семью. Начал! Время пошло!
— Да гонит он все, не был я там бугром! Ты сам-то с какого отряда? — спросил Жаров Серегу.
— С первого. Ты помнишь такого — Болта? Он у вас в третьем отряде считался пацаном.
— Не знаю такого.
— А я его хорошо знал. За то, что он подбивал некоторых пацанов в вашем отряде поднять бунт против актива, ты — Жаров дал своим козлам указание, чтобы Болта запомоили.
— Чё ты гонишь! — не сознавался Жаров.
— Ты сказал петухам, чтобы его с ложки дерьмом накормили, а потом Болта объявили на всю зону опущенным.
Дрон изменился в лице и, встав между спорящими, заскрежетал зубами:
— Все! Завязали базар, дальше я сам буду разбираться.
— Ты — пацан, — указал он на Серегу, — даешь отчет своим словам? Ты готов ответить за базар?
— Да, готов.
— Ты, — Дрон указал в сторону Жарова, — отвечаешь за свой базар?
— Да, отвечаю.
— И проституткой у начальства не был?
— Нет!
— Тогда у меня остается один выход, — Дрон вытащил из носка заточенный гвоздь и подошел к Сереге, — ты первым ответишь за базар, я выколю тебе глаз.
— Но я правду говорю! Он сука!
— Тогда спроси с него, вот заточка! Если ты прав, то выколи ему глаз.
Разгоряченный Серега схватил гвоздь и уверенно пошел к Жарову. Увидев, что его сейчас будут дырявить гвоздем, Жаров запрыгнул на рабочий стол и хотел перепрыгнуть на другой, как поскользнулся на масляном пятне и грохнулся о бетонный пол. Не успел он очухаться, как увидел перед своим глазом острие гвоздя.
— Мужики не надо! Я беру свои слова обратно. Было-было такое, но я никому плохого не делал.