Путь до весны

— Всё в порядке? — тут же поинтересовалась Кристина с тревогой в голосе.

— Д-да, просто… — София сглотнула. — Вы наверняка завтра уедете рано, и я хотела пожелать вам удачи сейчас.

Несмотря на давнюю дружбу, у Кристины не вышло отучить девушку называть её, подругу и родственницу, на «вы». Наверное, сыграла роль разница в возрасте — Софии ещё не исполнилось девятнадцати, а Кристине было уже двадцать шесть, и она сама благодаря этой разнице всегда относилась к подруге покровительственно и участливо как единственная оставшаяся в живых старшая родственница.

— Не беспокойся за меня. — Она приобняла Софию за плечи. — Этот поход не сравнится с той, предыдущей войной, поверь мне. Я уверена, что всё разрешится быстро и почти без потерь.

— Сложно не беспокоиться, — вздохнула девушка.

— Ну чего ты так расстроилась? Твой Хельмут со мной не едет, останется здесь, с тобой. А обо мне не переживай.

— А вдруг… вдруг ничего не получится?

Ясное дело, что будет, если ничего не получится. Восстание разрастётся, словно лесной пожар, охватит весь Бьёльн, превратится в новую гражданскую войну… Придётся разрабатывать сложную стратегию, собирать войска в Нолде, чтобы подавить все очаги мятежа, взяв численным превосходством. А потом ещё несколько месяцев разбираться с последствиями, восстанавливая как разрушенные в ходе войны замки, города и деревни, так и собственную репутацию.

Кристина незаметно вздохнула, подумав об этом, но голос её зазвучал звонко и уверенно:

— Всё получится, главное, не падать духом. На нашей стороне правда и закон. — Она кивнула на дверь, ведущую в детскую. — Пойдём, поможешь мне Джеймса уложить.

София вдруг округлила глаза, отпрянула, невольно сбрасывая ладонь Кристины с плеча, и едва не споткнулась, запутавшись в длинном подоле своего платья. Слава Богу, женщина вовремя успела ухватить её за предплечье и тем самым спасла от падения.

— Нет, не стоит, я не… я не умею, у меня же своих нет! — залепетала София и с мольбой взглянула на Кристину.

— Ничего, это неважно, пойдём, — усмехнулась та, открыла дверь и кое-как протолкнула туда подругу.

Комнатка Джеймса (Кристина решила, что он должен жить отдельно от сына Вольфганга и Луизы, и распорядилась обустроить для него свою детскую) была небольшой, но очень уютной. Деревянная кроватка-качка стояла у окна, зашторенного светло-синими занавесками, весь пол был застелен большим мягким ковром заморского производства, возле двери стоял ящик с игрушками, а возле противоположной стены располагалась выкрашенная белой краской скамья — чтобы уставшей маме или няне можно было присесть, качая кроватку или играя с малышом.

В детской сейчас находилась лишь кормилица Джеймса, тридцатилетняя Авелина. Она держала мальчика на руках, чуть покачивая его, а тот едва слышно плакал, явно готовясь зарыдать по-настоящему.

— Не наелся? — встревожилась Кристина, подходя к Авелине. София же замерла в дверном проёме.

— Вроде наелся, мледи, грудь больше не берёт, но чего-то хнычет… — пожала плечами кормилица. — Пелёнки я ему поменяла, осталось только уложить.

Кристина приняла от неё на руки большой свёрток одеял и пелёнок, посреди которых виднелось залитое слезами личико Джеймса-младшего. Женщина тут же поцеловала его, прижала к себе, надеясь, что ощущение материнского присутствия, тепла и любви его успокоит. Молча кивнула Авелине, и та, сделав неумелый реверанс сначала самой Кристине, а потом освободившей проход Софии, быстро удалилась.

— Ну что, маленький мой, будем ложиться? — Кристина чуть отстранила от себя младенца, отчего он заревел уже громче. — Зайчонок, надо спать, — улыбнулась она.

Услышала сзади шаги — София несмело подошла к ней, приглядываясь, будто хотела рассмотреть в мальчике что-то необычное. Во взгляде её плескались тем временем совершенно разные эмоции — от умиления и явного интереса до глубокой, болезненной печали.

— Какие глаза у него красивые, — заметила она вдруг.

— Да, необычно получилось, — хмыкнула Кристина, будто они с Генрихом, вообще-то, изначально планировали сделать просто зеленоглазого ребёнка, в отца, но случайно что-то пошло не так, и один глаз внезапно приобрёл серый цвет. Впрочем, объяснение этому было: у матери Кристины, леди Лилиан, были серые глаза, и Джеймс мог унаследовать цвет именно от бабки. — Хочешь подержать? — предложила она, и София отпрянула.

Однако тут же уверенно кивнула и протянула руки, осторожно принимая младенца. Впрочем, опыт обращения с детьми у неё явно имелся: у Софии был младший брат, Роэль, нынешний барон Даррендорф, а разница в возрасте у них была в целых тринадцать лет, так что девушке наверняка не раз доводилось качать его на руках, и она прекрасно знала, как правильно держать ребёнка.

София улыбалась малышу и что-то нашёптывала, но Кристина видела, что в глазах её собирались слёзы, а губы дрожали — она готова была вот-вот заплакать на пару с младенцем. Женщина погладила её по спине в знак поддержки, понимая, что никакие её слова и жесты не смогут унять эту тоску бедной Софии.

Та уложила ребёнка в кроватку — тот затих, перестал хныкать и закрыл глазки, погружаясь в свой тихий младенческий сон.

— Как ты с ним хорошо поладила, — заметила Кристина.

Она чуть подтолкнула качку и, чтобы лучше спалось, тихонько пропела:

— Из кувшина через край Льётся в небо молоко… Спи, мой милый, засыпай, Завтра ехать далеко. [3]

— Да, вот только… — София решилась заговорить лишь спустя пару минут после того, как Кристина закончила петь колыбельную. Но отчего-то не договорила — тяжело вздохнула и быстро стёрла всё-таки пробежавшую по щеке одинокую слезинку.

3

«Мельница» — «Двери Тамерлана».

— Ну не плачь, не нужно… И у тебя обязательно будут дети. Вы же совсем недавно поженились…

— Уже почти год, — возразила София. Обе они говорили тихо, приглушёнными голосами, чтобы не разбудить Джеймса, но сейчас она не выдержала и заговорила громче: — Мы поженились прошлой весной, и всё это время у меня ни разу не получилось. Есть ли смысл вообще надеяться, что получится в дальнейшем?

Не зная, что ответить, Кристина лишь сжала её плечи, ловя потускневший взгляд. Она понимала, что утешения, убеждения в том, что всё ещё впереди и не стоит отчаиваться раньше времени, могли не только не подействовать, но и навредить, ввести Софию в ещё более глубокую тоску, из которой не найдётся выхода. И очень боялась, что случайно скажет что-то не то и тем самым обидит подругу.

— Но вообще… — Кристина слабо улыбнулась. — Сама видишь, что растить детей не так просто, как может показаться. Джеймс, например, очень нервный, часто плачет и капризничает…

— Да я на всё готова! — прервала её София, покачав головой. — Я знаю, что во время беременности может быть очень плохо, и тошнит, и устаёшь быстро…

— И зубы страдают, — подтвердила Кристина, не убирая улыбки. — У меня один коренной шатается, другой почернел… А Авелину ты сама видела — у неё и передних нет.

Она, конечно, и не надеялась как-то переубедить подругу этими рассказами о нелёгкой судьбе беременной женщины. Было видно, как сильно София хотела детей и как переживала из-за того, что не могла зачать. И если утешить её хоть и нелегко, но возможно, то отговорить… Да и зачем отговаривать, зачем призывать смириться, если им с Хельмутом наследник нужен так или иначе?

— Я и роды видела, — продолжила София, — когда мама рожала Роэля. Видела, как это больно и… и грязно… И как мама при этом страдала. И я готова… — повторила девушка и опустила голову. — Я готова пережить всё это, или даже, наоборот, не пережить, лишь бы только у нас с Хельмутом был сын! — Неожиданно она улыбнулась: — Такой же белокурый и голубоглазый.