Путь хирурга. Полвека в СССР

Рядом строился подземный гараж для писателей — тоже привилегия, которой не было ни у кого другого. У населения вокруг было считаное количество собственных дешевых машин «Москвич» или «Запорожец» и никаких гаражей, а у писателей — почти в каждой семье большие машины. Причем по величине машины явно выявлялось благополучие писателя (не всегда соответствующее таланту). В те годы Самуил Маршак написал эпиграмму «Меры веса» на эту тему:

Писательский вес по машинам Они измеряли в беседе: Гений — на «Зиме» длинном. Талант — на «Волге» или «Победе». А кто не сумел достичь В искусстве особых успехов, Покупает «Жигули» или «Москвич», Или ходит пешком. Как Чехов. [1]

1

Я слегка модифицировал стихи, вставив в них модели «Волгу» и «Жигули», которых не было, когда об этом писал Маршак. Однако смысл эпиграммы от этого не изменился.

Наши высокие девяти-десятиэтажные кооперативные дома возвышались квадратным гнездом среди обычных низких пятиэтажных. И, в результате многих бросавшихся в глаза привилегий, вскоре их не очень доброжелательно, но довольно точно прозвали «Дворянское гнездо».

Всесоюзный съезд

В орготделе оживление — приближался Первый всесоюзный съезд травматологов и ортопедов, на нас навалилось много работы. Но что за работа — и смех, и грех: мы писали бумаги, звонили по телефону, ездили в разные конторы для каких-то переговоров. Меня, хирурга, от такой работы чуть ли не тошнило. На меня взвалили обязанность доставать бумагу для печатания тезисов докладов. Среди многих дефицитов в стране бумага была одним из самых постоянных. При бесконечных просторах лесов, из которых бумагу делают, ее постоянно не хватало. А что производили, то уходило на печатание коммунистической пропаганды — как говорили «уходило в гудок». Пользуясь связями, удалось достать бумагу через Финляндию — там почему-то ее был избыток. Когда раздобыл бумагу, мне поручили провести тезисы докладов через цензуру Главлита. Легче верблюду пролезть через игольное ушко, чем через нашу «тесную» цензуру. Казалось бы, какая цензура в хирургических докладах? Но тезисы должны были пройти через шестнадцать инстанций. Вероятно, никто их там не читал, а если читал, то понять не мог. Но все равно, пришлось звонить, ездить, просить, дожидаться, чтобы получить шестнадцать подписей начальников и шестнадцать круглых печатей (включая Отдел науки ЦК партии). Потом мне, как художнику, поручили нарисовать макет значка для делегатов. Сначала его менял и утверждал директор Волков, потом те же инстанции одна за другой утверждали рисунок целый месяц. Скрипучая советская машина работала плохо и медленно.

Хирургические съезды в развитых странах мира проводятся ежегодно. Но за почти пятьдесят лет советской власти это был первый съезд в Москве. Большое смятение вызвало указание директора Волкова разослать от его имени приглашения иностранным гостям. К иностранцам относились подозрительно — сказывалась политика «железного занавеса» и привычная самоизолированность советских ученых. Американцев отвергли сразу — лучше от них подальше. Волков и мы отбирали европейских хирургов не по их научным достижениям, а по сведениям об их политической терпимости к коммунизму. Список иностранцев переделывали много раз и подали на утверждение в Первый отдел — сотруднику КГБ. Он согласовывал список со своим начальством.

Я назвал своего чешского друга Милоша Янечека, на меня покосились, но я добавил:

— Он член Коммунистической партии Чехословакии.

Этого было достаточно. Я напросился опекать делегацию Чехословакии. Мне сказали:

— Ты беспартийный. Мы тебе доверяем, но смотри — веди себя с иностранцами осторожно.

Какую осторожность надо было проявлять? — власти вечно видели в иностранцах врагов. Милош уже третий раз приезжал в Москву, и наши отношения становились все теплее.

Я встретил его с делегацией в аэропорту. Как всегда бодрый и шумный, он представил мне своих коллег:

— Володька, познакомься — это академик Ян Червенянский, из Братиславы, это профессор Эмиль Гурай, ректор Братиславского университета, это профессор Гневковский из Праги, это доктор Моймир Дуфек, мой друг по учебе в институте, из города Стара Загора.

Все говорили по-русски, а понимали еще лучше. Для них заказаны номера в гостинице «Пекин». Я привез их туда:

— Сейчас вы получите комнаты, а потом я жду вас на ланч в ресторане внизу.

Все должно быть готово для раздачи ключей. В холле стояла толпа советских делегатов в ожидании номеров. Оказалось, номера еще не готовы. Нас заверили, что через полчаса все получат комнаты. Прошел час — комнаты не готовы. Толпа ожидавших выросла, привезли делегации Польши, Румынии, Болгарии. Директор Волков привез делегацию Германской Демократической Республики — Восточной Германии. Увидев толпу, Волков спросил с начальственным видом:

— Почему наших уважаемых гостей держат в холле? Сейчас же наладьте раздачу ключей.

— Мстислав Васильевич, комнаты не готовы.

Гости томились и удивлялись, я старался развлекать их разговорами. Милош достал из портфеля пластмассовую бутылку со словацкой сливовицей, крепким напитком, и пустил по кругу — все отпивали глоток, и это их как-то оживило и расслабило. Наконец, стали раздавать ключи от комнат. Волков подошел к моим чехам и словакам:

— Я вас прошу — пусть германская делегация получит ключи первой, — он махнул рукой в их сторону. — Знаете, эти немцы, они любят порядок.

Они вежливо промолчали, но когда он отошел, повернулись ко мне:

— Почему немцев надо пускать первыми? Мы приехали раньше них.

Что я мог сказать? Конечно, это было некрасиво и даже неэтично. Советские привыкли считать славян как бы иностранцами второго сорта. Однако сами славяне о себе так не думали. Когда мы собрались за столом в ресторане, они недоброжелательно косились в сторону немцев. Я всячески старался загладить неловкость и изображал перед ними русское хлебосольство (в убыток своему карману). Милош понял и сказал:

— Пусть профессор Волков заботится, чтобы немцы были впереди нас, зато наш друг Володька угощает нас лучше.

А в холле все толпились и роптали наши советские делегаты — они должны были дожидаться, когда вселят иностранцев, и получили комнаты только поздно вечером.

Дневные заседания съезда шли в Театре имени Моссовета. Приехали очень известные профессора: Лоренц Беллер из Австрии, один из основателей нашей науки; Герхард Кюнчер из Западной Германии, автор самого распространенного метода лечения переломов; Робер Жюдс из Франции, который первым в мире сделал операцию искусственного тазобедренного сустава; Бойчо Бойчев из Болгарии, автор самого полного учебника. Они делали интересные доклады, прекрасно иллюстрированные яркими цветными слайдами. Любо-дорого было смотреть на такие картинки — одна иллюстрация могла сказать больше, чем много слов. Наши ученые не могли похвастаться такими яркими иллюстрациями — одноцветно-серые, они ничего не добавляли к докладам.

Выступал и мой старый знакомый доктор Гавриил Илизаров из Кургана. Он впервые докладывал в Москве свой метод лечения изобретенным им аппаратом. Я не видел его шесть лет, и мне было интересно — что он успел за это время? Говорил он сбивчиво, а иллюстрации были даже хуже, чем у других. Но доклад привлек внимание иностранцев.

В кулуарах Милош спросил о нем Волкова, тот неохотно ответил:

— Ничего особенно нового в этом методе нет. Данные Илизарова еще не проверены.

Он был против Илизарова — ему не нравился независимый курганец, который не просил его покровительства (как просили узбеки). Мы подошли к Илизарову, и Милош сказал:

— Мне понравился ваш метод. Знаете, я хотел бы приехать в ваш город. В Кургане умер мой отец, в 1919 году он был там с чешской военной бригадой. Не знаю, где его могила.

— Да, там на кладбище есть могилы чехов. Приезжайте, я помогу вам, — ответил Илизаров.

Но Курган был закрытым городом, иностранцев туда не пускали. Я пообещал Милошу:

— Я сам очень хочу поехать в Курган, чтобы больше узнать о методе Илизарова. Если я туда попаду, обязательно разыщу могилу твоего отца.

— О, моя мама еще жива, и мы оба будем благодарны. А почему ты не делаешь доклад?

— Знаешь, обидно говорить, но я временно работаю в орготделе — нечего докладывать.

Слушать доклады мне было интересно, но еще больше нравилось толкаться в кулуарах съезда, прислушиваться к беседам, вступать в них. Советские доктора опасливо сторонились иностранцев — они «обтекали» их в толпе, те оказывались как в вакууме и удивлялись. Но я старался реализовать редкую возможность общения с иностранными коллегами, узнать, как они работают, как живут. Съезды и конференции — это не только научные форумы, это еще и возможность общения с разными людьми, это установление личных контактов, а это обмен мнениями и опытом.