Путь, исполненный отваги

– Есть старая русская поговорка, про перерыв между первой и второй, – сказала она, – и я подозреваю, что это аксиома. Ты не прячься, словно улитка, в собственном теле! Для «звезды» ты слишком зажат. Кеша, я хочу выпить эту рюмку и еще парочку (моментальная ассоциация с Булгаковым), чтобы твои труды не пропали напрасно.

Иннокентий поднял рюмку.

– Наш скорбный труд не пропадёть! – шутливо ответил он. – Прозит!

В наступавших сумерках лицо Инги терялось, и сама она казалась недоступной, словно мираж в пустыне. Вот-вот уже старый умудренный караванщик потеряет голову и погонит верблюдов к несуществующему оазису, но выработанное годами чутье удерживает его на заданном курсе. Кеша точно знал, что этот оазис не его. К тому же пакостить хозяину дома он вовсе не намерен.

Девушка встала, подошла к камину и стала на коленки, растапливая его.

– Помочь? – предложил Кеша.

– Постараюсь сама управиться, – ответила она, – ты лучше наливай.

Он послушался. Дрова в камине вдруг занялись и весело затрещали. Раскрасневшаяся от жара и водки, Инга подошла к столу.

– Налил? – спросила она, глубокомысленно глядя на «насыпанную с горкой» рюмку. Парень кивнул.

«Сирена в спортивном костюме», – подумалось ему.

– Между прочим, третий тост – за любовь! – предупредила она. Лицо Иннокентия окаменело. Заметив это, Инга внимательно взглянула на него и произнесла: – Рассуждать о том, есть любовь или нет, это все равно что спорить про жизнь на Марсе. Но на Марс сейчас пялится наш общий знакомый, а нам остается только пить. Пьем!

– Пьем, – покорно повторил Кеша.

Осушив третью рюмку, Инга встала, подошла к старинному шифоньеру и извлекла из него гитару, возраст которой был весьма и весьма преклонным. Казалось, будто еще Антонио Страдивари шутки ради создал этот инструмент триста лет тому назад. Во всяком случае, так показалось Иннокентию.

– Сыграешь? – предложила девушка.

– На этой семиструнной клюке? – ужаснулся он. – Ты уверена, что ее не сперли из музея эпохи раннего Ренессанса?

– Извини, – усмехнулась Инга, – в восемнадцатом веке двенадцатиструнных не клепали.

– Да ладно. Сейчас настроим под шестиструнку и чего-нибудь сбацаем. Только, чур, меня извини! Здесь струны расположены узко – иногда могу ошибаться.

Бережно взяв раритетную вещь, Иннокентий провел рукой по ее лакированной деке. Вспомнив несколько аккордов для семиструнки, взял для пробы. Отличный звук! В старину умели делать вещи. Это вам не Серпуховский балалаечный завод. Он вынул из кармана рубашки свисток-камертон, выдающий «ми» первой октавы и настроил первую струну. Несмотря на почтенный возраст, колки двигались ровно, без скрипа и дребезжания, отличавшего даже лучшие борисовские изделия.

– Что значит ручная работа! – еще раз восхитился он.

Для проверки качества настройки Кеша сыграл «Город золотой» – продукт созидания Франческо де Милано, Андрея Волконского, Алексея Хвостенко и Бориса Гребенщикова. Инга внимала с восторгом. Гитара вела себя прекрасно. Когда Кеша допел до конца, то обнаружил, что рюмки чудесным образом снова полны.

– Замечательная песня! – всхлипнула девушка.

– Угу! – пробурчал Кеша. – Тут вот еще намедни Вертинский Александр Николаевич (мир его праху) хорошо о любви спел:

Среди миров, в мерцании светил.Одной звезды я повторяю имя.Не потому, что я ее любил.А потому, что мне темно с другими.И если мне на сердце тяжело,Я у нее одной ищу ответа.Не потому, что от нее светло.А потому, что с ней не надо света.

– И вправду замечательная! – всхлипнула Инга. – Мне срочно необходимо что-нибудь выпить. Пойду поставлю кофе, не то от водки я скоро совсем окосею. А в зайцы мне еще рано.

Пока она ходила и гремела туркой, Иннокентий пел песню Варшавского «Я ищу». По возвращении Инга услышала только последний припев:

Ищу я жизни суть,И мне покоя нет.Каков твой путь,Каков твой путь?Но я найду ответ!

– Иннокентий спокоен. Он понял, в чем суть: дева в бочке подштанники плещет. Он хватает ту деву за нежную грудь – средь небес черный ворон трепещет [5] , – продекламировала она чуть заплетающимся языком. – Дорогуша, спой что-нибудь свое, а наше, исконно русское, оставь на другой раз.

5

Отрывок из поэмы Б. Гребенщикова «Иннокентий».

– Так у меня свое больно мрачное, – попробовал отнекиваться парень.

– Можно подумать «Город золотой» – юморина! – хмыкнула Инга. – Давай, Рыцарь печального облика!

Иннокентий подумал. Затем еще раз подумал. Пожав плечами, он запел:

Вечереет. ОдинокийПутник, сгорбившись, идет.Тяжело. А снег – потоком.Через ноздри прямо в рот.Так и шел, глядя под ноги,Так он молчаливо брел:Узкоплечий, невысокий,Крючковатый, как орел.Черной мантией укутанВесь: от ног до головы.И с прошедшим днем попутан,А быть может, нет, увы!Тяжкой поступью он крался,Невзирая на метель.В его облике осталсяТак прошедший быстро день.Тот, который так любилаТы за солнце и за свет.Как давно все это было!Миновало столько лет.Я один. Я – одинокий.Я бреду упрямо вдаль.Тяжело. И снег глубокий.На лице моем печаль.

– Ну, накрутил! – вздохнула девушка, когда песня закончилась. – Послушай, тебе ведь всего двадцать три года! Кто тебя так обидел, что ты рыдаешь этими стихами, будто тебе все сорок? У тебя хоть девушка есть?

– До сегодняшнего дня была, – честно ответил Кеша, – но исчезла. Оставила мне вот это произведение искусства.

Он протянул Инге клочок бумаги.

– Такая вот кода, – вздохнул он, – хорошо, хоть после выступления отдали. Виталик запамятовал. Вот ведь стерва! Подрассчитала, чтобы в самый ответственный момент мне эту записку передали.

– Ну как же, как же! – подхватила Инга. – Нужно ведь быть уверенной, что партизаны в тылах все мертвы. А то нам тогда не сносить головы.

– Кто это сказал? – встрепенулся Кеша.

– Я это подумала, – горько усмехнулась собеседница, – перестань ты, как Васисуалий Лоханкин, упиваться своим горем! Бери лучше деву за нежную грудь и веди куда положено.

Внутри Симонова вдруг стало холодно, как на Северном полюсе. Он проглотил огромный комок, что болтался где-то между душой и желудком, и промямлил:

– Или я что-то недопонял...

– Хватит! – решительно сказала Инга совершенно трезвым голосом и властно поцеловала его. – Я никогда не говорю намеками.

– А как же Ростислав? – сделал последнюю попытку быть порядочным парень. – Я – мужчина порядочный: в чужом городе не пасусь, а своего давно нет.

– Мы уже пару лет не спим, – вздохнула она, – у меня три аборта от него было. Представляешь, такие сперматозоиды у мужика, что переползают ко мне даже тогда, когда мы просто лежим рядом.