Путь из верхнего зала
Шрифт:
Голова у меня трещала. Но я не мог не обрадоваться этой новой высоте. Это... это Верхний зал?
– спросил я, едва дыша от благоговения.
– Не совсем, - отозвалась она. Она по-прежнему была в красной кепке и в очках.
– И полоса везения для нас кончилась. Не знаю уж, заметил ты или нет, но Клайд тебя убил. Только что.
– О нет, - я не мог вообразить такой поворот.
– О да, - возразила она. Она положила руку мне на лоб, и я почувствовал, как ее пальцы нащупали мелкую вмятинку.
– Что ты со мной сделала, скопировала?
– Выдернула из кэша. Еле успела.
– За окном,
– Слышишь лай? Это клайдов кот прочесывает дворец зал за залом.
Меня пробил озноб. Мне нравилось, как облегают ее тело трусики.
– Ладно, что нам терять?
– сказал я, сам удивляясь, что больше не огорчаюсь по поводу собственной смерти.
– Пошли в Верхний зал.
– Не ерунди, - рявкнула она.
– Если ты тоже мертв, ты не можешь меня протащить.
– Лай становился все громче.
– Теперь придется искать ресет-редактор. Где ты видел эту-как-там-ее-зовут с большими ножницами? В какой комнате?
– Шемиз?
– проговорил я.
– Не помню.
– Что было за окном?
– Не помню?
– Какая мебель в комнате?
– Не помню.
– Во что она была одета?
– Облегающий, сильно декольтированный лифчик без лямок, с чашечками на проволочном каркасе и легкой подкладке, сшитый из стрейч-атласа и кружев. Также на ней были трусики с выемками на бедрах, широкой резинкой и ажурной кружевной вставкой спереди. И лифчик, и трусики белые, - сообщил я.
– Тогда пошли, - распорядилась Глюкки.
– Я знаю это место.
– Я думал, что мы никуда не можем попасть без этого... рес...
– Вниз - можем, - пояснила Глюкки. Швырнув красную кепку, она сама устремилась за ней. Кепка упала у крохотной дырки, в которую даже Глюкки еле смогла засунуть свои тонкие пальцы. Я пролез вслед за ней. Трусики великолепно облегали бедра. Мы оказались на старомодной кухне, где Шемиз помешивала в горшке огромными ножницами. Она была одета в сильно декольтированный лифчик без лямок, с чашечками на проволочном каркасе и легкой подкладке, сшитый из стрейч-атласа и кружев. Также на ней были трусики с выемками на бедрах, широкой резинкой и ажурной кружевной вставкой спереди. И лифчик, и трусики были белые.
– А ну отдай!
– вскричала Глюкки, вцепившись в ножницы. Она тоже была одета в сильно декольтированный лифчик без лямок, с чашечками на проволочном каркасе и легкой подкладке, сшитый из стрейч-атласа и кружев. Также на ней были трусики с выемками на бедрах, широкой резинкой и ажурной кружевной вставкой спереди. И лифчик, и трусики были белые. И, разумеется, она была в красной кепке. Но куда же исчезли ее очки?
– Мерзавка, - мягко произнесла Шемиз. Я был шокирован. Я не знал, что она умеет говорить.
– Дрянь, - парировала Глюкки.
И тут - в буквальном смысле слова ниоткуда - в комнате возникла собака.
– Кот!
– выдохнула Глюкки. Она как раз пыталась взломать дверь в кладовую, действуя своими огромными ножницами, словно ломиком.
Собака-кот зашипел на нее.
– Сюда!
– вскрикнула Глюкки. Втолкнув меня в кладовую, она, сделав выпад снизу вверх, воткнула ножницы в брюхо собаки. В брюхо кота. Разница невелика. Кровь брызнула во все стороны. Я оказался в просторной пустой комнате пирамидальной формы
За иллюминаторами расстилалась белая пустота. Звезд - и тех не было. Дверей в комнате - тоже. Снизу доносились рычание и лай.
– Глюкки! Кот тебя стер!
– взвыл я. Я понял, что ей конец. Испугался, что сейчас расплачусь. Но тут в полу комнаты распахнулся люк, и из него ногами вперед вылетела Глюкки. Со стороны это выглядело странновато. Ее рука была забрызгана кровью. Она держала ножницы. Она была... Она была нагая. Абсолютно.
– Я кота стерла!
– торжествующе завопила Глюкки.
– Он все равно гонится за нами, - сказал я, так как снизу по-прежнему слышался отчаянный лай.
– Тьфу ты! Автодублируемый цикл, наверное, - пробурчала она.
Она была голая. Нагая. Раздетая. В чем мать родила. Совершенно обнаженная.
– Хватит на меня пялиться, - рявкнула Глюкки.
– Я над собой не властен, - ответил я.
Даже красная кепка - и та исчезла.
Она была нагая. Голая. На ней ровно ничего не было, ровно ничего. Подбежав к одному из четырех иллюминаторов, она начала поддевать раму кончиком ножниц.
– Там снаружи ничего нет, - сказал я.
Лай раздавался все громче. Люк был закрыт, но меня не оставляло предчувствие, что он распахнется, и из него полезут собаки. Или коты. И случится это очень скоро.
– Здесь оставаться нельзя!
– отозвалась Глюкки и вновь положила руку мне на лоб. Ее прикосновение освежало. Мне оно понравилось.
– Вмятина глубокая, но не слишком. Вполне возможно, что ты не убит. Просто оглушен.
– Он меня сильно стукнул! И вообще, я здесь заперт!
– Если ты еще жив, то надежда есть. Как только я уйду, они перезагрузят систему. И, скорее всего, ты просто проснешься с больной головой. И сможешь вернуться домой. Лай слышался все ближе.
– Не хочу я домой.
– А как же твоя мать?
– Я оставил ей записку, - солгал я.
– А твои вещи?
– Закопал на газоне.
Она была нагая. Голая, если не считать прелестных очков. Ничем не прикрытые ягодицы, ничем не прикрытые груди. Даже красная кепка исчезла. В дырку едва влезала моя рука, но я протиснулся вслед за Глюкки, выставив вперед плечо. Лай больше не слышался, зато раздавались звуки, похожие на свист ветра. Я взял Глюкки за руку, и мы покатились. Мы катились. Я держал ее за руку, и мы катились по теплому, совершенно чистому снегу.
Я точно пробудился от сна. Я был закутан в вонючие шкуры. Мой взгляд уперся в прозрачный потолок крохотной хижины, выстроенной из веток и льда. Рядом со мной, закутанная в такую же вонючую шкуру, лежала Глюкки.
– Где мы?
– спросил я.
– Я слышу лай котов.
– Это наши собаки, - ответила она.
– Собаки?
– я встал, подошел к двери. Она была завешена колючим шерстяным одеялом. Отодвинув завесу, я увидел простирающуюся на много миль, засыпанную свежим снегом равнину, на дальнем краю которой виднелся ряд оплетенных лианами деревьев. Несколько собак серебристой масти справляли нужду у угла нашей хижины. Еще одна пыталась загрызть змею. Змея была длиннющая.