Путь к Небу

Тысячную купюру до поры забрала себе Антонова — в ее кресле имелся кармашек, куда ту было удобно положить, не помяв — «десятку» же я предпочел держать наготове.

Несмотря на будний день, народу на Красной Площади и в ее окрестностях было — едва протолкнуться, но «Машино» социальное такси, завернув с набережной на Васильевский спуск, высадило нас у самого Собора Василия Блаженного (как я понял, обычным автомобилям подъезд сюда был запрещен), так что пройти нам оставалось уже всего ничего. И вот, деликатно оттеснив группку галдящих туристов – не то испанцев, не то итальянцев – мы оказались аккурат перед памятником, изображенным на десятирублевой «Деникинской» банкноте.

– «Гражданину Минину и князю Пожарскому благодарная Россiя», – прочла вслух надпись на постаменте Вика. — «Ль…» — запнулась она, не разобрав непонятную старинную букву. — Видимо, «лета 1818», – все же справилась с задачей моя сестрица. – Странно… Я же сама вчера читала: памятник не летом поставили, а в конце зимы!

 — В то время слово «лето» означало «год», — пояснил я.

— А, тогда понятно, -- кивнула девочка. – Ну что, будешь дверь искать? – с любопытством посмотрела она на меня.

– Ну да, – кивнул я.

– О, а я, кажется, уже что-то нашла! – заявила внезапно Маша.

– Ты? – непонимающе обернулся я к Антоновой. – Каким образом?

– Что? Что ты нашла? Расскажи! – запрыгав от нетерпения на месте, тут же пристала к ней и Вика.

– Думаю, ответ на загадку Дэйсьюк-сана, – заявила девушка. – Помните, про цифры? Один – восемь – один – восемь. И одна из них, вроде как – ошибочная. Смотрите! – указала она нам рукой на надпись на пьедестале.

– Ты имеешь в виду, 1818-й год? – понял ее Пашка. – И где же ошибка?

– Внимательнее смотрите! Вторая восьмерка.

Я пригляделся. И в самом деле: рядом с последней цифрой года на граните отчетливо виднелся след исправления: словно раньше там была «семерка», но ее почему-то отодрали, заменив на «восьмерку».

 – Точно! – хмыкнул Иванов. – Даже расстояние от «единички» разное! То есть правильная цифра – «7»? Как там было? «Восьмые врата»? А на самом деле, значит, седьмые?

– Думаю, да, – кивнула Маша.

– И это вот так прям висит в открытую, у всех на глазах? – недоверчиво покачал головой я.

– Ну, исходную-то формулу, один-восемь-один-восемь – точнее, к чему она применима – отсюда не вычислишь, – заметила Антонова.

– К чему она применима, мы и сами пока не знаем, – бросил Пашка.

– Наверняка, к Царь-колоколу. «Когда придет пора бить в колокол», – не согласился с ним я, процитировав Дэйсьюк-сана.

– «Черед», – поправила меня Маша. – «Придет черед», а не «пора». В остальном – поддерживаю.

– Ну, может быть, – не стал спорить мой приятель.

– Но все же странно, – проговорил я, задумчиво потерев пальцами начавшую вдруг чесаться переносицу. – В самом центре Москвы, прилюдно – такой явный намек – и люди его не замечают? Ладно, у Дэйсьюк-сана народ не был – но явное же исправление! Неужели никто не задастся вопросом – почему так? И как, кстати, после стольких реставраций памятника, след от «семерки» тупо не затерли за двести лет?!

– Может, потому и не затерли, что это намек, – предположила Антонова. – Лишний довод в пользу того, что я права… Ты нашел дверь? – осведомилась она затем.

– Еще нет, – мотнул головой я. – Все на циферки пялился. Сейчас начну искать…

Дверь нашлась быстро. Она располагалась с тыльной стороны памятника, перед самым барельефом, изображавшим изгнание из Москвы поляков (нельзя, кстати, не отметить, что позади постамента, несмотря на достаточно широкий проход, не было сейчас никого, кроме нас четверых – вид на Минина и Пожарского со спины туристов, на наше счастье, не особо привлекал). Все выглядело точно так же, как вчера на Тверской площади: светящийся прямоугольный контур, пара серебристых иероглифов и щель под ними. Разве что последняя оказалась короче – ну так и купюра-«десятка» была куда меньшего размера, нежели давешняя двухсотрублевая!

– Вот она! – прошептал я, остановившись и доставая припасенную банкноту. – Вика, ты лучше куда-нибудь подальше отойди! Остальные – беремся за руки!

– Я уже! – послушно попятилась моя сестрица.

Машина ладонь мягко легла в мою, с другой стороны к девушке уже подцепился Пашка, и свободной рукой я аккуратно просунул купюру в щель. «Десятка» растворилась в воздухе, призрачная дверь отворилась, и мы нырнули в открывшийся проход.

Внимание!

Вы вошли в оффлайн-данж «10»!

Удачного прохождения!

Помятуя о том, что произошло с Машей в прошлый раз, я приготовился ее подхватить, когда исчезнет коляска – но нежданно получил чувствительный тычок в бок, отбросивший меня в сторону на пару шагов. Коротко ругнулся Пашка – с ним, по ту сторону от Антоновой, вышел аналогичный конфуз. Маша же, вместо того, чтобы упасть на мостовую, наоборот, стремительно вознеслась на уровень наших голов, оказавшись верхом на уже знакомой всем нам кобылице.

– Фига се! – присвистнул Иванов. – Красиво жить не запретишь!

Я же, убедившись, что у спутницы все более чем в порядке, поспешил оглядеться.

Мы стояли в самом центре Красной Площади – мощеной разномастным булыжником и совершенно безлюдной. Позади нас возвышалась кремлевская стена – не красная, а, скорее, белая – с буро-серыми проплешинами в тех местах, где краска облезла от времени. Впереди – стояло узнаваемое здание ГУМа, а прямо перед нами – гранитный постамент памятника Минину и Пожарскому, перенесшийся сюда вместе с нами через полплощади – от входа в Собор Василия Блаженного. Причем, на бравых героев Смутного времени мы снова смотрели в лицо, а не в затылок.

Обнаруженная зоркой Антоновой цифра «7», в реальности едва заметная, здесь горела золотом, тогда как основная надпись, словно для пущего контраста, оставалась темной.

– Похоже, ты была абсолютно права, – проговорил я, сдвинувшись ближе к нашей всаднице и кивнув на золотую «семерку».

– Я и не сомневалась, – пожала сверху плечами девушка.

Тем временем на постаменте впереди возникло движение. «Гражданин Минин» опустил поднятую до того правую руку и бесцеремонно высвободил из десницы продолжавшего сидеть неподвижным изваянием князя рукоять вложенного в ножны меча. Затем вдруг молодцевато спрыгнул с этим оружием с пьедестала, шагнул к нам – и замер в поклоне. На русского «мещанина», как величал его Пушкин (да, я подготовился – пока ехали в такси, прочел пару статей в интернете!), он был теперь ничуть не похож: ни лицом, ни одеянием. Скорее – смахивал на Такахаси-сана, торговца сакэ из игры. Впрочем, имени над головой у него не значилось никакого.

Мы трое ответили на приветствие – Маша, понятно, не спешиваясь – после чего «Минин-Такахаси» сделал еще несколько шагов в мою сторону и, возложив ножны на ладони обеих рук, с новым поклоном протянул оружие мне. А вот у меча, в отличие от его владельца, имя имелось: «Муракумо-но Цуруги», – прочел я над его рукоятью.

Постойте! Ведь так же назывался и меч, полученный мной в виртуальном данже после победы – если, конечно, можно так ее назвать – над Ямато-но Ороти!

– Возьмите, Мастер, – заметив, что я медлю, с хрипотцой проговорил «Минин-Такахаси». – Он по праву ваш!