Путь ко спасению

— А что? — осторожно переспросил тот.

— Забудь навсегда об этом видении и о своих богоборческих идеях. Симпатичный сиротка приглянулся столичной шишке, и высокопоставленный поп просто решил забрать его в свой гарем. Вот и все. И за это предположение нас в самом деле запросто убьют. Только за то, что мы можем это предположить.

Ни один мускул не дрогнул на лице Десницкого.

— Я думал об этом, — он пожал плечами. — Я, собственно, сразу об этом и подумал, когда мальчишка соврал. Верней, недоговорил. Помнишь? Он запнулся еще и заговорил очень тихо. А ты сунулся со своим стандартным началом карьеры.

Сказать, что Шуйга обалдел, — ничего не сказать.

— И что же заставило тебя отвергнуть столь очевидную мысль? — осклабился он.

— Фраза «ты такой же, как мы». И вот тут было что-то еще, о чем Павлик нам не сказал. Он испугался стать таким же, как этот архиерей. Я, грешным делом, предположил, что он скопец… — Десницкий слегка смутился и даже кашлянул. — Помнишь, я спрашивал, как этот владыко Иаков выглядит? Нет, скорей всего нет. Разве что совсем недавно… Или на гормонах сидит, что вряд ли, — зачем тогда? Ну и… за это бы нас не убили.

— Думаешь? Добровольных скопцов лишают сана, только по медицинским показаниям можно. Это не считая смешков за спиной.

— Если он так высоко сидит, что может убрать лишних свидетелей, то уж раздобыть справку от врача ему ничего не стоит. Кстати, за твое предположение нас бы не убили тоже.

— Ты так в этом уверен?

— Их уже тысячу лет обвиняют и в содомии, и в растлении малолетних, а им как с гуся вода. Плюнь в глаза — все божья роса. У нас же нет доказательств, только предположения.

— А в кафе ты понял, что сиротка испугался стать ловцом человеков? — неуверенно хмыкнул Шуйга.

— Нет. Он испугался чего-то другого, но он понял, что значит «как апостолы», теперь я уверен.

Десницкий замолчал, раздумывая. А Шуйга вдруг понял, что может наконец-то спокойно уснуть. Не считая себя последней сволочью и не вспоминая беззвучных детских слез. Согласиться с рассуждениями Десницкого было легко и… удобно. Со всех сторон.

Как назло, захотелось есть…

Маленький городишко, прославленный своим огромным древним монастырем, встретил их тем же унылым холодным дождиком и безрадостным колокольным звоном. Сумрачное воскресное утро расцветило небо причудливыми оттенками серого. Десницкий зевал и клевал носом, а Шуйге опять мерещились велосипедисты на обочине — ночь за рулем всегда тяжелее, чем день за рулем.

Они решили не задерживаться здесь надолго: купить продуктов и, отъехав километров на двадцать, опять остановиться где-нибудь в лесу. Разводить костер в такую погоду — дело неблагодарное, и Шуйга с отвращением думал о холодной жирной тушенке с черствым хлебом, впрочем как и о бутербродах с колбасой. Хотелось горяченького чайку.

Ехать оставалось километров триста, но еще четыре-пять часов без отдыха Шуйга бы не выдержал — призраки велосипедистов однозначно предупреждали, что пора сделать перерыв.

— А может, поедим по-человечески? — он глянул на Десницкого. — Мы на гостинице сэкономили.

— Мы вчера уже поели по-человечески, — хмыкнул Десницкий. Неужели пошутил?

— Здесь нет казаков, здесь знаменитая черносотенная организация — Союз Михаила Архангела.

— Есть разница? — поинтересовался Десницкий.

— Конечно! Они принципиальные трезвенники и пламенные борцы за чистоту расы. Тебе опасаться нечего. — Шуйга глянул в зеркальце, но не увидел ничего, кроме синяка на пол-лица. — Да и мне, пожалуй, тоже. Истинные антисемиты разбираются в этом лучше профессиональных антропологов. Никаких нагаек — строго научный подход к организации погромов. Они борются за отмену красных паспортов для выкрестов. Впрочем, атеисты льют воду на мельницу мирового сионизма, так что лучше не выпендриваться.

Древний монастырь был зажат между улицами Дзержинского и Гагарина (судя по атласу), а подъезд к нему осуществлялся с центрального проспекта Карла Маркса, по которому Шуйга намеревался проехать через город. Беда всех маленьких городов: нет денег на избавление от богопротивных названий. Несмотря на ранний час, огромная автостоянка перед монастырскими воротами была забита экскурсионными автобусами, еще два никак не могли разъехаться при повороте с проспекта, и пришлось остановиться. Шуйга инстинктивно опасался находиться близко к местам отправления культа, потому что там верующие становились особенно агрессивными, а то и невменяемыми, и теперь нетерпеливо постукивал пальцами по рулю. Десницкий невозмутимо смотрел в окно. Верней, только сначала он смотрел невозмутимо, а потом вдруг подался к стеклу, ничего не разглядел из-за дождевых капель и начал судорожно крутить ручку. Но и этого ему показалось мало, и как только Шуйга собирался тронуться с места, Десницкий распахнул дверь и выскочил из «козлика» на проезжую часть (они стояли во втором ряду).

Взвыл сигнал ехавшей по первому ряду «газели», завизжали тормоза — вслед прыгнувшему через лужу на тротуар Десницкому понеслись отборные ругательства, выдавшие в водителе «газели» истинного великоросса. Сзади «козлику» тоже посигналили, и Шуйга поехал вперед, безуспешно стараясь перестроиться. Когда ему это удалось, нужно было разворачиваться, а не парковаться.

Девять утра! Воскресенье! Откуда такая толчея? Если Шуйга ничего не перепутал, день города праздновали не здесь.

Место для парковки он нашел только на улице Гагарина и назад пошел пешком, уже не надеясь отыскать Десницкого в толпе перед монастырем. Зато по дороге выяснил, что к воскресной службе всегда приезжает много паломников из столицы, а сегодня литургию будет вершить известный архиерей, председатель какого-то синодального учреждения, потому тут и телевидение, и журналисты, и полиция, и черта в ступе… Повезло так повезло. Вряд ли Десницкий высмотрел в толпе старого знакомого, чтобы кидаться под колеса «газели». Вот интересно: это злая судьба, удача или он обознался? Несмотря на природное любопытство, Шуйга надеялся на последнее.

Дождь кончился будто по заказу. Десницкий стоял у ворот и читал огромный плакат «Правила поведения на территории монастыря». Он растерянно глянул на Шуйгу и сказал:

— Я не смогу…

— А ты уверен?

— Да. Он тут долго стоял, благословлял, журналистам что-то отвечал на камеру. И мальчик с ним.

— А тебе оно надо?

Десницкий пожал плечами.

— Ты даже подойти к нему не сможешь. Если вообще увидишь еще раз. А если и сможешь, о чем ты спросишь? И как? — Шуйга не надеялся в чем-то его убедить.

— И этот, который с нами в участке говорил, тоже с ними. На заднем плане, в штатском.

— Тьфу, в мирском, а не в штатском. Как ты узнал?

— Догадался. Потому что он узнал меня.

— Маленький и толстый? — усмехнулся Шуйга.

— Нет, с чего ты взял? Обычный.

— Дядя Тор, давай поедем отсюда, а?

Десницкий покачал головой и слабо улыбнулся.

— У стен монастыря опять большой переполох, — пробормотал Шуйга. — По мелкой речке к ним приплыл четырнадцатирукий бог…

Десницкий снова обратил свой взор на «Правила поведения».

— Ну ладно три поясных поклона… Но посмотри: входить на территорию монастыря надо с благоговением. — Он был растерян. Он собирался соблюсти все правила!

— Да уж, какое может быть благоговение у четырнадцатирукого бога?

— Сегодня нет никакого поста?

— Не знаю. Вроде нет. А что?

— В постные дни — три земных поклона, — Десницкий кивнул на плакат.

Шуйга огляделся: из проходивших через ворота православных крестились почти все, некоторые кланялись однократно, и только один бородатый парень с характерной древнерусской тоской в глазах поклонился трижды, осеняя себя крестным знамением после каждого поклона и шепча при этом какую-то мантру.