Путь ко спасению

Десницкий сник и задумался. Похоже, о получении красного паспорта.

— Славка, ты не сможешь. На коленках просить благословения на чтение Пушкина — ты не сможешь.

Дядя Тор помолчал и снова спросил:

— Ты тоже думаешь, что нам не выбраться?

— Не знаю. Хлопотно это — убийство средь бела дня. Тем более они так здорово всё придумали, второе покушение им будет трудно объяснить хулиганскими побуждениями.

— Скажут, что рана оказалась смертельной, — жалко усмехнулся Десницкий, — врачи не волшебники…

— А я? От горя умер, что ли? Не смог смириться со смертью друга и воткнул нож себе в спину? Чернец этот мне не нравится, и товарищ его на лестнице дежурит. В общем, немного времени у нас еще есть, может, что-нибудь придумаем.

Отягощать совесть чистоплюя Десницкого своими идеями о союзе имени Михаила Архангела Шуйга не стал. Ему и самому не очень-то хотелось принимать участие в еще одной клоунаде. «Здравствуйте, это Черная сотня? Помогите, со всех сторон окружен жидами». Никакого чувства юмора не хватит…

Зато он поделился с Десницким оптимистическими соображениями о собаках и караванах.

Тот покачал головой:

— Они не этого боятся. Не шума в наших блогах. И скорей всего этих… из семени апостолов — единицы.

— Какие единицы? Ты чё? Какое у апостолов семя, если они соблюдали целибат?

— Понятно, что все это выдумки, — спокойно продолжал Десницкий. — Может, этот архиерей вообще один такой, свихнувшийся на религиозной почве. Но сама идея бога, пожирающего души… Это нам смешно, а для верующего? Мне кажется, они именно этого боятся: возможности, что эта идея распространится. И не у нас в блогах, понятно, и не в западных СМИ, а именно здесь. Я только не пойму, как такое возможно — распространить ее здесь. Ведь он потому и приходил, этот… службист. Он об этом меня предупреждал.

Глаза Десницкого, еще десять минут назад мутные от боли, тошноты и прочих послеоперационных радостей, загорелись живенько, даже румянец на скулах появился — нездоровый, правда.

— Так хочешь иметь таблетку от православия? — усмехнулся Шуйга.

— Я… не знаю. Крушить чужие иллюзии — это жестоко, конечно. Но без крушения иллюзий повзрослеть нельзя.

— Знаешь, люди иногда не очень-то хотят взрослеть. Хочешь заставить их насильно?

— Что значит «насильно»? Взросление начинается с умения держать в руках ложку и не ходить под себя.

Ну да, молодой папа Слава только что прошел этот отрезок пути воспитателя.

— Может, откажемся и от этого этапа взросления? — с жаром продолжил тот. — Скажем, что ложки и горшки — это грех и гордыня, что-то вроде запретного плода. Раз уж человек червь и пес смердящий, так чего стесняться, надо смердеть.

— Злой ты, Славка. Признайся, плакал, когда узнал, что Деда Мороза не существует?

— Да нет… Наоборот. Я, помню, очень не хотел писать ему письмо и доказал маме, что его быть не может. Я очень этим гордился, — Десницкий улыбнулся. — Пришлось писать письмо бабушке.

— То есть научным подходом ты овладел еще в младших классах. Ну-ну. Так ведь твоя таблетка — она взрослей никого не сделает. Ты просто объявишь на весь свет: Дед Мороз есть, но он не тот, за кого себя выдает. За подарки придется платить!

— Но ведь за подарки в самом деле надо платить. Я не могу опровергнуть существование бога, но почему бы людям не жить без него, даже если он есть? Самим.

Мечтатель… Можно подумать, у него самого нет иллюзий.

— Что-то тут не так, — вздохнул Шуйга. — Сомневаюсь я, что этот Афраний озабочен когнитивным диссонансом миллионов.

— Как ты его назвал? Афраний? — Десницкий хмыкнул. — Понимаешь, если он боится распространения этой идеи, значит, у нас есть такая возможность. Только мы о ней не догадываемся.

Это Десницкий не догадывался о такой возможности, он же не видел газеты «Православный набат». А в местном союзе имени Михаила Архангела с радостью подхватят новость об иудейской секте. Никакой шум в западных СМИ не сравним со скандалом в рунете.

— Я бы лучше поискал возможность отсюда выбраться, — осклабился Шуйга, все еще не решаясь отяготить совесть Десницкого даже упоминанием о нацистах. Нет, Десницкий к нацистам не побежит. Он скорее сдохнет. Чистоплюй.

— Это же аксиома: если информация от нас уйдет, то убивать нас никакого смысла не будет. Месть для таких людей не мотив, — как всегда пояснил очевидное дядя Тор.

Слить анекдот черносотенцам — и дело с концом. Почему не столкнуть лбами попов и благословленных ими нацистов? И вожделенная Десницким таблетка от православия широко распространится в зоне эпидемии ПГМ.

Месть не мотив. В этом Шуйга был полностью согласен с Десницким. За исключением одной несущественной детали: именно Афраний (настоящий Афраний) организовал убийство Иуды.

Вопреки опасениям Шуйги, Павлика вернули в палату — понятно, вместе с подозрительным монахом.

Шуйга прочел «Православный набат» от корки до корки, стараясь понять истинную, а не декларируемую психологию юдофобов, — невозможно было поверить, что вся эта хрень написана на полном серьезе (с благословения трех митрополитов).

Однако в ответ на звонок в Союз имени Михаила Архангела в палату через пять минут явился не оголтелый террорист, а заведующий терапевтическим отделением — Шуйга раскрыл рот и даже не смог посмеяться.

Православный терапевт выставил монаха в коридор, секунду смотрел на брата Павла, сузив глаза, и кивнул с легкой злорадной усмешкой, сделав однозначный вывод. Антропологические параметры Десницкого и Шуйги его вполне удовлетворили.

— Они везде, — начал он доверительно, и Шуйга понял, что содержание черносотенной газеты — не декларация, а натуральное, заразительное психическое заболевание. Он никогда раньше не говорил с душевнобольным, да еще и на ту тему, из-за которой так болит эта душа.

Оставлять Десницкого без присмотра не хотелось, но если бы православный терапевт сказал еще хоть слово, принципиальный дядя Тор, чего доброго, испортил бы все дело. Нет уж, пусть его совесть останется чистой. Пусть считается, что Шуйга спасал свою шкуру, а не Десницкого, мужа и отца.

Он отозвал черносотенца за дверь и там вкратце изложил историю вчерашнего инцидента в монастыре. Вообще-то Шуйга опасался вызвать у душевнобольного когнитивный диссонанс, но сила веры легко сдала свои позиции в пользу оскорбленного национального самосознания. От его рассуждений Шуйгу передернуло, но отступать было поздно: слово не воробей.