Путь Короля. Том 1
Шрифт:
Когда Шефа выпихнули из строя воинов, над всем сборищем прокатился могучий вой. Загромыхали стальные удары. Осмотревшись, Шеф увидел, как к установленной в углу квадрата плахе подводят высокого человека. Даже с расстояния в тридцать ярдов голова его маячила над шлемами викингов. Лицо же его было ничуть не похоже на закаленные ветрами и солнцем лица людей, которым приходится большую часть жизни проводить вне стен дома — даже если этот дом расположен в Англии. Высокий человек был бледен как простыня. Без лишних проволочек викинги толкнули его на плаху; один из них сгреб рукой длинные волосы на его затылке. Блеск стали, глухой стук — и голова скатилась на землю. Мгновение Шеф смотрел на нее как завороженный. Уже в Эмнете он повидал немало трупов, а в последние несколько дней и подавно. Но только не при
— Кто это был? — спросил он, кивая на голову, что отпихнули теперь в сторону.
— Один английский воин. Кое-кто, правда, рассказывал, что он верой и правдой бился за своего господина и мы, дескать, должны взять за него выкуп. Но Рагнарссоны сказали, что сейчас не до выкупов. Пришло время преподать урок… А теперь — твоя очередь.
Тычок в спину и, проделав несколько невольных шагов, он застывает прямо перед вождями Великой Армии.
— Кто поможет нам покончить с этим малым побыстрей? — прорычал один из вождей викингов голосом, который мог бы сделать честь бурям в Северном море.
И тогда вперед шагнул Ивар Рагнарссон. Гомон голосов улегся. Правая рука Ивара покоилась на перевязи. Проломанная ключица, подумал Шеф, подметив угол, под которым была подвешена рука. Так вот почему он не мог сразиться с воинами Эдмунда.
— Я расскажу об этом малом, — начал Ивар. — Перед вами не враг, а изменник, вероломный предатель. Он не из Ят-мундова войска, он был в одном из моих отрядов. Я пригрел его, накормил, дал ночлег. Но когда появились англичане, он не стал биться на моей стороне. Он вообще не стал биться! Пока другие воины сражались, он сбежал и увел девку из моего шатра. Он ее выкрал, и назад она не вернулась. Девка пропала для меня навсегда, хотя принадлежала мне по праву как даренная мне прилюдно ярлом Сигвардом… Я бы потребовал, чтобы он расплатился со мной за девку, но расплатиться ему нечем. Но если бы даже ему было чем заплатить, я все равно хочу его смерти, в наказание за оскорбление. И потом, он — предатель и виновен перед всем войском. Кто согласен со мной?
— Я с тобой согласен, Ивар, — отозвался другой голос, принадлежащий огромному седовласому воину, что стоял невдалеке от него. Кто это? Убби? Или, возможно, Хальвдан? Ясно только, что не главный вождь, не Сигурд. Тот так и продолжая стоять в окружении других ярлов. — Я с тобой согласен. Ему дали возможность доказать свою преданность, а он ее отверг. Явился в наш лагерь затем, чтобы шпионить, воровать, похищать женщин…
— Во что обойдется его вина? — вновь прорычал глашатай.
— Смерти одной ему мало! — крикнул Ивар. — За оскорбление я требую его глаза. Отдельно за девку он должен расплатиться своей мошонкой. А руками — за предательство перед всей армией! А потом — пусть себе живет дальше!
У Шефа оборвалось сердце. Позвоночник превратился в студенистую массу. Еще миг, опять поднимется вой, потом заклацает оружие, а когда сердце отстучит еще с десяток ударов, он увидит перед собой плаху и палача с ножом в руке.
Тем временем вперед неспешно протиснулся могучий бородатый человек в кожаном жилете. Рука его также была перехвачена обмотанной во множество слоев белой перевязью, на которой проступило несколько кровавых пятнышек.
— Мое имя — Бранд. Тут многие меня знают. — Ряды согласно загудели. — Я хочу сказать только две вещи. Первое. Скажи, Ивар, каким образом тебе досталась девчонка? Или, точнее, каким образом она досталась Сигварду? Коли Сигвард похитил ее, а мальчишка решил выкрасть ее у тебя, чтоб забрать обратно, в чем же его вина? Тебе надо было просто убить его, когда он ее похищал! Тогда ты этого не сделал, а теперь начинать думать о мести уже поздно… И еще кое-что я тебе скажу, Ивар! Это я пришел тебе на помощь, когда на тебя набросились воины Ятмунда. Я, Бранд, великий ратоборец Галогаланда. Я двадцать лет бьюсь в переднем строю. Пусть кто-то скажет, что я прячусь за чужие спины, когда ударяют копьеносцы! Эту рану я получил, когда защищал тебя, когда сам ты был сильно ранен. Сейчас я кое-что скажу тебе, и попробуй заявить, что я лгу! Когда битва уже заканчивалась и английский король смазал пятки, он
со своими людьми наткнулся прямо на тебя. Ты был ранен, не мог держать меч. Люди твои все, как один, были уже мертвы. У меня оставалась только левая рука. Рядом с тобой тогда не было ни одного человека! Кто же тогда заградил тебя, кто обнажил свой меч против англичан? Этот мальчишка! Это он их отвлек на себя, а потом я подоспел с бойцами Арнкетиля, и все вместе мы накрыли королька! Скажи-ка мне, Арнкетиль, лгу я или говорю правду?С другой стороны квадрата отозвался голос:
— Все так, Бранд. Все так, как ты сказал. Я видел Ивара, видел и англичанина. Этого мальчишку. Я-го думал, они его кончили в этой сваре, и мне его даже жаль стало. Он славно бился.
— Вот видишь, Ивар, в похищении он не виноват. Вина в измене — тоже отпадает. Он же спас тебе жизнь! Не знаю, что у него там было с Ятмундом, но скажу одно: если этот парень так хорошо умеет красть девчонок, я ему приищу место в своем отряде. Нам нужно подкрепление. А если ты, Ивар, не можешь уследить за своими бабами, то какое это имеет отношение ко всему войску?
Ивар медленно подался вперед. Взгляд его застыл на Бранде. Словно змеиная кожа, лоснился бледный язык. Возбужденный гул прокатился по рядам войска. В нем не было ни на гран ненависти. Просто здесь страсть как любили развлечения. А начало этого разговора было многообещающим.
Не сдвинувшись с места, Бранд коснулся ладонью навер-шия меча. Когда расстояние между ними сократилось до трех шагов, Ивар воздел перевязанную руку так, чтобы ее увидели все воины.
— Когда рука у тебя выздоровеет, я вспомню об этих словах, Бранд, — промолвил Ивар.
— Когда у тебя срастется плечо, я тебе о них напомню.
И тогда за спиной Ивара пророкотал холодный как камень голос. Голос Сигурда Рагнарссона, Змеиного Глаза.
— Нам надо многое успеть сделать. Войско не может тратить время на болтовню о каких-то мальцах. Так я сказал, и так будет. Мой брат Ивар должен свести счеты за украденную женщину. За спасенную жизнь он расплатится с мальчишкой, оставив его в живых. И не будет его калечить так, что жизнь ему станет не нужна. Но помните — мальчишка был одним из нас. Когда же на нас напали, он вел себя не как настоящий товарищ, а бросился обделывать свои делишки. Если он войдет в команду Бранда-Убийцы, то пусть усвоит один урок. Нет, руку мы ему не отнимем — ему нечем тогда будет воевать. И не яички, потому что его нельзя обвинить в краже женщины. Войско требует у него глаз!
В один миг грянули восторженные вопли. Шеф едва стоял на ногах.
— Не оба глаза! Только один. Что скажет на это войско?
Рев ликования. Клацанье стали. Шефа подхватывают, тащат в сторону чьи-то руки, но не туда, где стоит плаха, а в противоположную. Люди расступаются, и он видит перед собой жаровню, мерцание углей, раздувающего мехи Торвина. Со скамьи ему навстречу поднимается Ханд, бледный, с трясущимися губами.
— Только не дергайся, — бормочет он по-английски, и в ту же секунду кто-то бьет Шефа сзади по ногам, оттягивает назад голову. Краем сознания Шеф вдруг понимает, что мускулистые руки, словно скобой захватившие его голову, принадлежат Торвину. В бешенстве он пытается освободиться, крикнуть ему в лицо, что он — предатель. В рот ему втыкают кляп, и язык закатывается к нёбу. Медленно тянется к нему раскаленная добела игла, ближе, ближе; он начинает визжать, пытается вертеть головой, закрыть намертво глаза, но палец растягивает его веко…
Захват, сжимающий его, вдруг становится еще жестче. Огненное жало застывает напротив его правого глаза. Боль, судороги, белый всполох, застилающий весь глаз, проникающий в каждый уголок мозга. Океан крови и слез. И, кажется, где-то вдалеке шипение испепеляемой плоти и опущенной в лохань стали…
Он висел в воздухе. В глаз его было воткнуто что-то острое, наполнявшее все его существо неубывающей, пронзительной мукой. Стараясь унять ее, он то и дело подергивал лицом, напрягал желваки на шее. Боль не отступала, даже не притуплялась. Она желала остаться там, где была. Но странное дело — она, казалось, не мешала ему. Сознание его не было затуманено; он продолжал думать, размышлять, вовсе не отвлекаясь на телесные страдания.