Путь Любопытства. Дилогия

Васаре расслабилась, снова придвигаясь. Но при этом ещё и чуть съёжилась, пряча лицо у брата на груди. И обвивая его грудь обеими руками.

– …

– Что-что?

– …извини… я… – вздох, – я всё ещё не готова. А ещё я сейчас… ну… сам знаешь.

Мийол вздохнул тоже. Не прекращая при этом почёсывать васькин затылок – и с тайным удовольствием отмечая, что эта нехитрая ласка вызывает у неё лёгкую дрожь с задержками дыхания. «Надо будет запомнить. Впрочем – разве это можно забыть?»

– Ничего страшного, – сказал он. – Я подожду.

– Братик… можешь честно ответить на… вопрос?

– Всегда.

Васаре снова отодвинулась – так, чтобы видеть его лицо и глаза. Сглотнула.

– Я… ну, ты знаешь… после Килиша…

Слушать этот дрожащий лепет оказалось невыносимо. Мийола прямо-таки затрясло – и от боли, и от гнева, и от чего-то ещё, в чём он не разобрался и разбираться не хотел. Но он определённо не хотел, чтобы сестра продолжала выдавливать тайную отраву неуверенности.

Так что он взял и сам её поцеловал. По-взрослому, решительно и нежно. Но недолго.

– Забудь этого мелкого уродца, – велел он, уперевшись лбом в лоб сестры. И слегка стукнув его, словно ставя точку. – И его, и всё, что с ним связано. Его не существует. Это был дурной сон.

– Но…

– Забудь. Помнишь, как мы хоронили старика? Он умер телом – но в нашей памяти жив и жить будет. А… уродец… с ним ровно наоборот. Выкинь его из памяти. Одним пинком: раз, и всё.

Васаре затрясло. Мийол испугался было, но тут же понял, что это смех, а не рыдания. И тихо присоединился к сестре, снова прильнувшей поближе.

Смех сближал их. И освобождал.

– Спасибо, Йо. Ты лучший.

– Да и ты ничего так.

– Эй!

– Шучу. Ты… на самом деле ты красивая. Очень.

– Шутишь.

– Нисколько!

«И это чистейшая правда. Сестрёнка дивно похорошела в последнее время. То ли просто возраст подошёл, то ли обретение Атрибута сказалось… то ли разлука с родным Жабьим Долом, чтоб ему в болотах потонуть без всплеска. Или правильная диета от старика Хитолору…

Но скорее всё сразу.

Писаной красоткой Ваське не бывать. Но милоты в ней – на пятерых писаных!»

– Точно не шутишь?

– Когда ты будешь готова , я буду просто счастлив. И уж постараюсь, чтобы тебе тоже было так хорошо, как только можно.

– Обещаешь?

Мийол улыбнулся. И вместо ответа снова поцеловал её. На этот раз долго, вдумчиво, пока из её груди не вырвался ещё один стон.

«Как славно, что по крови мы если и родня, то очень дальняя… славно… и сама Васька…»

– Хватит уже! Я поняла. Пусти, медведище.

– Точно хватит?

– Точно. Говорю же, не… гм. Не готова я.

– Ну, смотри, – чуть разочарованный, он отпустил её.

Да и сестра не выглядела довольной. Скорее, смущённой.

– Летим к Эрзигату? – спросила она, пряча взгляд и украдкой облизываясь.

– Ага.

Визит (вернее, прилёт) к алхимику, однако, не задался. Говорить на профессиональные темы с гостями он не рвался – полагая, похоже, что малолетки всё равно в высоком алхимическом искусстве мало что понимают. Отвлечённые темы его раздражали. Что до заявленного предмета общения, то есть прямой закупки либо обмена диколесских ресурсов… похоже, Эрзигат считал малолеток ещё и не знающими честных цен. Потому что Мийол предлагаемое им в оплату назвать иначе, чем смехотворным, не мог. Почти с тем же успехом он и Васаре могли бы вместо торговли просто подарить часть своих запасов – не много потеряли бы.

Жадность? Упрямство? Действительно безвыходное положение, при котором алхимик и рад бы заплатить больше, да не может? Спустя час Мийола это уже почти не волновало.

А вот участь Шак волновала. Причём не только его одного. Закруглив визит, они с Васькой вернули яхту обратно во двор «У Дяди Глора», надеясь, что алурина уже вернулась и ждёт их там. Тщетно. Спустя ещё час ученица продолжала где-то бродить. И спустя два часа. И спустя три. Так что когда Мийол собрался идти в дом увеселений господина Ишеззара, сосредоточенность, столь необходимую для общения с Ламиной инь-Ксорирен, ему удавалось наскрести с трудом. А уж о наслаждении вечерней программой Каллиони Медоголосой он даже не мечтал.

«Ну, мохноухая зараза, ты у меня получишь!

Если вернёшься живой.

Фрасс! Что за день-то такой сегодня, боги милосердные?!»

Не в пример белой резиденции Валтаррен, дом увеселений господина Ишеззара явно не испытывал никаких финансовых проблем. Помпезное трёхэтажное строение, выходящее фасадом на правую набережную Сальены, выглядело, как светлая картинка-мечта: белоснежные стены с тонким сине-голубым узором, ассоциативно напоминающим пламя, большие витражные окна, а крыша – и вовсе богато, маслянисто блестящая, словно слоем сусального золота покрыта.

Или в самом деле золочёная?

Гномы, прикинул Мийол, для такого масштабного украшательства применили бы нитрид титана, алхимически ингибированную латунь или вообще залакированный пирит, а тут…

В любом случае – ух! Кучеряво живут увеселители в Хорридоне. Ярко и счастливо.

Когда настал черёд платить за вход, стало понятно, почему так. С магоклона, обряженного в выходную полночно-синюю мантию и сославшегося на приглашение принцессы Ксорирен, пара хмурых Воинов-охранников (оба третьего ранга – даже буйного клановца при удаче успокоят) взяла четыре клата. Что уже чувствительно, но ещё более-менее в рамках. А вот с никому не известного и никем не приглашавшегося, но тоже пожелавшего войти Хантера, не иначе как с особо подозрительной персоны – десять!

«Как там Ригар говорил? Одним хлеб чёрствый, другим жемчуг мелкий? Ну, по всему судя, здешняя публика из второй категории…»

Интерьеры дома увеселений говорили о том же самом. Да какой там говорили – скорее уж орали в голос! Ярко выраженный элесканьё, почти без элементов силонских стилей. От последних взято лишь обилие цветного стекла да абстрактность форм, усиленно намекающих на разное, но при этом ничего не выражающих прямо и конкретно. В ярко освещённом живым пламенем холле сразу за входом постоянно бросались в глаза статуэтки вроде слившихся в экстазе трёх фигур не самых простых, далёких от человеческих очертаний… но всё же достаточно узнаваемых, чтобы Мийол даже опознал позу. Или горельефа, ещё более абстрактного, но и более пошлого притом.

В качестве доброго совета гостям в дальней части холла, меж лестниц, ведущих на второй этаж, красовался каллиграфической вышивкой – белым шёлком по алому полю – девиз. Сложные формы мистического языка допускали разные переводы его на низкую речь. Можно было прочесть максиму на алом знамени как «нравится – не стесняйся выразить это!», и как «любишь – не скрывай чувств»… и даже как «здесь приемлема любая страсть».

Многозначненько так. Намекающе.

И рассчитано на знакомых с мистическим языком хотя бы в его письменном виде. Отнюдь не на просто богатых торговцев или ошалело проматывающих наследство бездельников. Знамя висело здесь для постоянных состоятельных клиентов.