Путь на юг

Виролайнен замахал руками.

– Это мы опустим, любезный мой Сергей Борисович! Давайте без историй о минувших подвигах. И поконкретнее, поконкретнее! Чего вы опасаетесь?

– Крючка, – сказал Шахов, делая неопределенный жест рукой. – Такого, знаете ли, прочного крючка с наживкой. Если что-то Одинцова зацепило… Там… – Он поднял взгляд к потолку. – Если зацепило – и крепко! – он, быть может, совсем не желает вернуться.

– Человек долга? – Интонация Виролайнена была полувопросительной-полуутвердительной.

– Долг можно интерпретировать по-разному, Хейно Эмильевич. Зря вы не захотели выслушать рассказ о том случае в Анголе… и о другом, во Вьетнаме… Тогда у него были четкие инструкции, и он их не нарушил, только добавил кое-что от себя. Расширил, так сказать, задание, прикончив нескольких мерзавцев. Во имя справедливости.

– Хотите сказать, что Там он тоже решит побороться за справедливость?

– Не исключено. Тем более что мы никак не ограничили его инициативу. Мы не снабдили его инструкциями, что можно делать, чего нельзя, и все задание сформулировано в двух словах: осмотреться и вернуться. Вот он и осматривается… И, возможно, будет этим заниматься год, два или всю жизнь. Пока мы не напомним о себе. Как следует напомним, очень настойчиво.

Шахов смолк, глядя на старика и вспоминая, что было с Одинцовым во Вьетнаме и Анголе, да и в других царствах-государствах, если уж на то пошло. Во Вьетнаме он очутился совсем молодым и переполненным массой благородных идеалов; никак не мог понять, почему между Севером и Югом процветает контрабандная торговля, да еще в таких масштабах, какие не снились московским фарцовщикам. Не только сигаретами, оружием, спиртным и жвачкой; почти повсеместно – наркотой, а случалось, и живым товаром. Он там познакомился с одной из девиц, промышлявшей мелким бизнесом среди советских офицеров. Потом ее продали на Юг, а у Одинцова взыграли чувства. Пятерых положил из местной мафии, и было бы больше, если б его не отозвали. В Анголе случилась другая история. Там…

– Я вас понял, – прервал его размышления Виролайнен. – Можно кое-что предусмотреть… вариацию мощности ментального сигнала или психологическую настройку, которая действовала бы безотказно… Я посоветуюсь с Гурзо. Думаю, мы с этой проблемой справимся.

– Отлично. – Шахов с облегчением кивнул. – Я укажу в отчете, что запланированный срок погружения испытателя – пять-шесть месяцев. Это вас устроит?

– Вполне. Я рассчитываю провести первый эксперимент в самом ближайшем будущем. Вы уж, Сергей Борисович, озаботьтесь вопросом финансирования. Без денег, сами понимаете, никуда.

– Я помню. Но вы говорили еще о второй идее… Не намекнете?

– Несколько преждевременно. Впрочем, отчего бы и нет? – Виролайнен энергично потер костистый подбородок в белых точечках щетины.

– Как я уже сказал, все параметры погружения зафиксированы: мощность и частота поля, характер модулирующего сигнала, скорость нарастания градиента напряженности, ну и все такое прочее. В принципе мы можем отправить другого испытателя туда, где сейчас Одинцов, но вряд ли это разумно. Даже если этот ходок не вынырнет через минуту, если сумеет удержаться, то вряд ли он вступит в контакт с Одинцовым. Та Сторона… Тот мир… понимаете, скорее всего он так же обширен, как Земля, и наш гонец окажется где угодно, в тысячах километров от искомого объекта. Проблема не в том, чтобы его отправить, а чтобы послать по адресу, поближе к Одинцову, желательно – совсем рядом. Над этим я и работаю.

– Ну, бог в помощь, – сказал Шахов и проводил гостя до двери кабинета. Потом велел секретарше Верочке подать чаю покрепче, с тремя ложками сахара, включил компьютер и занялся отчетом, выбирая формулировки обтекаемые, но вполне оптимистичные. В этом он был большим искусником и о разумной страховке никогда не забывал, хотя отчет скорее всего будет просмотрен по диагонали. Ситуация сейчас была ничуть не лучше, чем в минувшее десятилетие, и у ФСБ с военным ведомством забот хватало. Что им какой-то мелкий институт в Сибири, к тому же выведенный из-под грифа секретности… В то же время Шахов понимал, что под него могли копать. Сидел он на хорошем месте, с заокеанскими грантами, что гарантировало стабильность – вещь по нынешним временам завидную и редкую. Из бывших его коллег, начальников и подчиненных, по крайней мере дюжина могла бы соблазниться… И соблазнятся непременно, если придумают, как его сковырнуть. Новосибирск, конечно, не Москва, но доллар – он повсюду доллар, даже в Африке.

Подумав об Африке, Шахов поднялся и подошел к окну. Метель все еще бушевала, засыпая снегами институтские корпуса, парк, дорожки и автобус, стоявший у главного входа. Буйная и щедрая сибирская зима…

А как там у Одинцова?.. – подумалось ему. – То ли замерзает в ледяной пустыне, то ли в джунглях гниет, то ли по горам карабкается… Ну, ему не привыкать! Не кабинетный работник…

Шахов вернулся к столу и отхлебнул из стакана янтарную жидкость. Она была остывшей. Он распорядился, чтобы Верочка принесла еще чаю, погорячее.

Глава 9 Батра

Погода в Батре, не в пример Баргузину, стояла отличная, и в жилище было тепло, даже жарковато. По этой причине Одинцов спал нагишом и просыпался в тот момент, когда утренний воздух прохладной ладонью касался кожи.

Его низкая широкая постель стояла у распахнутого окна; не поднимая головы, он видел острые зубцы скал на востоке, верхний краешек восходящего солнца, горевший над утесами жаркой огненной орифламмой, и застывшие в небе перистые завитки облаков. Оранжевые лучи рассвета заливали обширный покой, подчеркивая яркие краски настенных ковров и занавеса, что разделял комнату и просторную ванную с бассейном.

Шел третий день пребывания Одинцова в Батре. Он на миг смежил веки, и град Ильтара предстал перед ним таким, каким был виден с перевала. Круглая неглубокая котловина с озером посередине; горбатый мостик, переброшенный на западный берег речки; за ним – цветущие сады, среди которых тянулась дорога; ворота в невысокой резной каменной ограде и мощенный розовыми гранитными плитами двор – кое-где камень сменялся травой, кустами и деревьями с пышными, похожими на зонтики кронами. И, наконец, скала. Ее ровную поверхность прорезали окна – восемь ярусов окон и литая бронзовая дверь внизу, выходившая на крыльцо с широкой лестницей. Батра была комплексом искусственных пещер.

Сотни таких подземных убежищ, больших и маленьких, были разбросаны по всей горной стране; каждое – в своей долине. Все они, как и подземные дороги-тоннели, что вели на юг, в степи, или на север, в великие хвойные леса, были вырублены в незапамятную эпоху Древними. Но, по-видимому, многое добавил и народ Ильтара. Колонны, превосходные лестницы, каменная резьба по фасаду и вокруг окон, камины и очаги, бассейны с теплой проточной водой, что била из недр земли, конюшни для тархов, хлева и загоны для прочего скота, великолепные сады – все это было делом рук хайритов. Здесь, в горах, люди двенадцати кланов, двенадцати Домов Западной Хайры, проводили осень и зиму. Весной и летом одни отправлялись кочевать в степь, другие шли к морскому побережью, третьи – в северные леса, четвертые, жаждавшие воинской славы – на восток, сводить кровавые счеты с длинноусыми. Но многие предпочитали жить в теплых горах Древних подобно оседлому народу; эти занимались в основном скотоводством и ремеслами.

В Батре оставалось сейчас человек триста, меньше половины населения, и все они высыпали во двор, когда часовой у ворот ударил в колокол. Этот звон то ли приветствовал господина Батры, то ли предупреждал остальных домочадцев о его прибытии. Впереди толпы воинов, пастухов, слуг, женщин и детей стоял высокий худой старик. Вид у него был величественный: прямая спина, гордо откинутая голова, борода с проседью, зеленый шерстяной хитон с серебряным узором по вороту. По обе стороны от него и чуть позади – две женщины. Первая, как Одинцов определил сразу, – Хозяйка Ильтара; статная русоволосая красавица лет тридцати. Вторая… На миг его глаза встретились с ясными серыми очами, затененными пологом длинных ресниц, и Одинцов вздрогнул. Эта девушка так походила на Светлану, первую его жену и первую любовь…