Путь на юг

На восьмой день пути, в послеполуденное время, флот достиг города Адн-эн-Тагра, Обители Светозарного Бога, столицы благословенной империи. В просторечии ее называли кратко – Тагра, что означало Обитель.

Для Одинцова пока оставалось неясным, какое именно светозарное божество почтило своим присутствием столицу – сам ли светлый Айден или великий император Аларет Двенадцатый, личность почти столь же мифическая и таинственная, как и бог солнца. Похоже, оба они, бог и император, шли на равных; во всяком случае, в маленьком святилище на стагарте слева стояла золотая статуэтка Айдена с рубиновыми глазами, справа – Аларета с изумрудными, а все остальные боги, чином и величиной поменьше, располагались между ними. Два-три раза Одинцов из любопытства заглядывал в этот храм, и ему казалось, что оба изваяния словно меряются ревнивыми взглядами, оспаривая друг у друга власть над империей и душами подданных.

Впрочем, айдениты не отличались особой религиозностью; они были практичным народом и гораздо больше страшились гнева тех владык, от коих непосредственно зависели их благосостояние и жизнь. По старой привычке Одинцов называл этих высших имперских чиновников «президентской командой»; в нее входили всесильный казначей бар Савалт, бар Сирт, глава Ведающих Истину, или, попросту говоря, местных мудрецов (целитель Арток относился как раз к этому департаменту), бар Нурат, возглавлявший войска центральных провинций, и еще дюжина влиятельных министров и стратегов. Почти половина из этих важных персон являлась одновременно пэрами Айдена и владела гигантскими поместьями с тысячами рабов и арендаторов. Совсем недавно, месяца два назад, Асруд бар Ригон, Страж Запада, тоже относился к их числу.

Плоты один за другим входили в узкий канал, обрамленный мощными двадцатифутовыми стенами, который вел в военную гавань. Слева тянулся к востоку огромный мол с маяком, отгораживавший гавань от обширной Айденской бухты. Одинцов смутно припоминал, что справа, сразу за стеной, располагался форт с казармами Береговой Охраны, а за ним – необозримая Морская площадь, над которой с юга нависала естественная возвышенность, где был возведен императорский дворец. По другую его сторону простиралась площадь Согласия, тоже выходившая к казармам, на сей раз гвардейским. Они отделяли обитель благоразумного монарха от торговых и ремесленных кварталов; заодно гвардейцы могли в пять минут выслать конные и пешие боевые отряды на помощь постам, охранявшим расположенные неподалеку Казначейство и высокое здание Скат Лока, армейского департамента.

Дворец, казармы, министерства, просторные площади и несколько святилищ – это, собственно, и была Тагра, центральная часть Большой Тагры, огромного города с миллионным населением. К западу от центра, у Торговой гавани, располагалась Фуна, квартал айденских и иноплеменных купцов с постоялыми дворами и обширными складами. Еще западнее стоял квадрат Оконто, окруженный стенами, – крепость науки, где, рядом с Домом Мудрости и имперской библиотекой, селились Ведающие Истину, а также желавшие приобщиться к ней ученики. В периметре стен Оконто торговля запрещалась, но вокруг цитадели знания лежал район с разнообразными лавками, мастерскими и увеселительными заведениями для публики побогаче. Здесь торговали книгами, бумагой, письменными принадлежностями, шлифованными стеклами, одеждой, приличествующей ученым мужам, чучелами животных и птиц и всякими редкостями. Здесь же, неподалеку от храма Ирассы, были театры и развеселый квартал, обитель актеров и живописцев.

Центр, Фуна и Оконто выстроились вдоль морского берега, а на юге город подпирала Ситта, торговое и ремесленное предместье, делившееся на тридцать три конца – в соответствии с занятиями или происхождением их обитателей. Иногда то и другое совпадало: так, в конце Джейда жили лучники, арбалетчики и мастера по этим видам вооружений, а конец Стамо был населен исключительно ткачами и портными. Что неудивительно – в Джейде, столице западной провинции, обитали лучшие в империи стрелки, а в Стамо, столице восточной, непревзойденные ткачи.

К востоку и западу от центра, параллельно побережью, протянулись широкие проспекты, Дорога Восходящего Солнца и Имперский Путь, богато украшенные статуями, триумфальными арками и мраморными изображениями чудовищ лесов, гор и степей, как мифических, так и настоящих. Вдоль этих главных столичных магистралей стояли дома и дворцы знати и всякого рода общественные здания, роскошные бани и гимнасии, цирк, ипподром, несколько храмов и святилищ и, только для избранной публики, сотни две самых богатых лавок и самых шикарных кабаков.

Семейное гнездо бар Ригонов, монументальный старинный замок из гранитных глыб, находилось к югу от Оконто, почти за городской чертой на западной окраине, за Голубым каналом, который тянулся на многие сотни тысяч локтей, соединяя центральные провинции с торговой гаванью Тагры. Подобное местоположение замка определенным образом было связано с предназначением бар Ригонов: по традиции их древний род, происходивший из Джейда, считался хранителем западных рубежей империи. На этот счет Одинцов вызнал у целителя Занкора почти все.

Стагарт неторопливо скользнул мимо шеренг больших лебедок, выстроившихся над каналом слева и справа, – с их помощью натягивали массивные, притопленные сейчас цепи. Военная гавань вдавалась в берег неправильным прямоугольником трехкилометровой длины. Шириной она была не меньше полутора километров в самой узкой своей части – маневры огромных плотов требовали большого пространства. Но Одинцов увидел и настоящие корабли, похожие на испанские каравеллы времен Колумба. Они теснились слева, у дальнего берега, и, вероятно, были предназначены для плавания в Западном океане. За ними едва заметно колыхались на слабой волне бесконечные дощатые настилы огромных плотов с опущенными мачтами.

Прибывшие из Хайры стагарты один за другим сворачивали к правому, западному берегу, к необъятному простору Морской площади. Фактически вся она была одним огромным пирсом, удобным для построения войск при посадке на суда и маневрирования военной техники. Уже сейчас, с расстояния двухсот метров, Одинцов видел выбоины на самом краю каменной мостовой; он не сомневался, что их оставили колеса и лафеты баллист, катапульт и таранов. Несмотря на внушающие уважение размеры набережной, весь флот, перевозивший северных наемников, не мог разместиться вдоль нее в кильватерном строю. Наблюдая за неспешным перемещением плотов, буксируемых к берегу гребными баркасами, Одинцов сообразил, что три первых стагарта должны пристать боком, остальные – носовой частью.

С его посудины уже перебросили на берег канаты, и теперь ратники Береговой Охраны тянули ее к середине пирса. Солдаты стояли цепочкой вдоль всего выходившего к воде края площади – полуголые, мускулистые, с короткими мечами на переброшенных через плечо ремнях. За ними, напротив того места, куда подтягивали флагманский плот, сгрудилась кучка людей в богатых доспехах, сопровождаемая дюжиной конных гвардейцев. Кроме них да шеренги солдат у самой воды, на огромной площади не было никого.

Борт стагарта мягко стукнул о камень, и Одинцов в очередной раз поразился искусству айденских навигаторов – время прибытия было рассчитано так, что сейчас, в период отлива, край палубного настила пришелся почти точно на одном уровне с площадью. Правда, в этой закрытой гавани разница между приливом и отливом вряд ли составляла более тридцати сантиметров.

За его спиной нетерпеливо топтался Чос, облаченный в хайритскую куртку и штаны; он держал под уздцы вороного Баргузина. Остальные воины полусотни, размещенной на плоту, стояли рядом со своими зверями, посматривая то на берег, то на обозных, запрягавших в огромные, окованные железными полосами возы тягловых тархов.

Обратное путешествие вселило в душу Одинцова еще большее восхищение этими животными. В Хайре воины завели их на середину плота и заставили опуститься на палубу, огородив табун возами, между которыми были протянуты цепи. Там шестиноги и пролежали все восемь дней, словно огромные продолговатые валики мохнатой шерсти, изредка ворочаясь с боку на бок, но по большей части пребывая в полудреме. Кормить их в таком состоянии не требовалось; тархи ели часто – и очень много! – лишь тогда, когда работали.