Путь пантеры
Шрифт:
У Рома кольнуло под ребро. Он поймал ртом воздух, как птичку в сеть, и галантно поцеловал бабушкину руку.
Вечером бабушка, перемыв посуду и насухо вытерев руки о фартук, сидела на старом диване и пела свои песни. Она пела о счастье и радости жить и любить. Так красиво она еще не пела никогда. Ром слушал, закрыв глаза. Потом открыл их, но не видел ничего.
Большой старинный университет в южном штате Алабама ждал его; и настал день, когда Ром стал собирать чемоданы. Бабушка сидела на краешке деревянного, обитого черной кожей стула в своем самом нарядном платье и молча следила за сборами внука в дальнюю дорогу. Ее зрячие глаза блестели.
– Ромушка, ты лекарства взял?
– Взял.
– А шприцы? Чтобы сделать укол, если в самолете тебе станет худо?
– Взял.
– А тетрадки все свои?
– Уложил.
– А книжки?
– Тоже.
– Я беспокоюсь!
– Не беспокойся.
«Я должен лететь вперед, и только вперед, – повторял он себе твердыми сухими губами. Бабушка накрывала стол для прощального ужина. Белые тарелочки старого польского фарфора, битые края чашек, надтреснутые блюдца цвета первого снега. Осень за окном. Желтая старая бронза берез. Старая скатерть, заляпанная когда-то пролитым старым вином, неотстиранные лиловые пятна. Селедка под шубой. Сырный салат. Плов с курицей. Горячие беляши на широкой, как колесо, тарелке. Холодец и хрен к нему.
– Ромушка, ты будешь чай с молоком или с лимоном? – Он не знал, что ответить. Горло захлестнуло молчанием. Осталась лишь улыбка. И она застыла на гипсовом, белом лице.
Когда он сказал: «С молоком», бабушка уже давила серебряной ложечкой в чашке тонко отрезанный ломтик лимона.
– Сейчас я вылью…
– Нет! Оставь как есть!
Он метнулся ей под ноги. Бабушка пошатнулась и чуть не упала.
Он подхватил ее, крепко обнял. Подумал о себе: «Я как кот, как наш мертвый Филька. Под ноги шарахнулся человеку».
Так, обнявшись, стояли.
Потом он вызвал такси.
– Присядем на дорожку, – тоскливо сказала бабушка. Они оба сели на край дивана. Молчали. Он держал бабушку за руки, как девушку. Подумал: «Какие красивые руки, до старости!»
– Бабушка, я попросил Фаню Марковну следить за тобой.
– Спасибо, – усмехнулась бабушка, – это я буду следить за ней, а не она за мной.
Опять молчали.
– Ну все, езжай. Машина ждет. Деньги накручивает.
– К черту деньги! – крикнул он.
Молчание рушилось и разбивалось на тысячу звезд.
– Я позвоню.
– Ну да, звони, я жду.
– Как прилечу, позвоню сразу.
– Да. Сразу.
– Бабушка. Я люблю тебя!
– И я тебя тоже очень люблю, Ромушка.
– Бабушка. Ты только держись.
– Да мне и так хорошо, Ромушка. Мне лучше всех.
– Я устроюсь в Америке и тебя возьму к себе.
– Ох, нет, куда же я отсюда поеду? От своих могил? Этого нельзя. Мне здесь надо быть.
– Там посмотрим.
– Да. Там посмотрим. Главное, чтобы тебе было хорошо. И чтобы ты не болел.
– И чтобы ты не болела. Бабушка!
Он стиснул руками ее полные, теплые плечи. Она вся была из теста – из теплого сладкого, вечно всходящего теста его детства, его погибшей радости. Изюм ее глаз, снежный нож искусственных зубов, слезный блеск запавших глубоко под лоб глаз, кошачье мерцанье стеклянных хрусталиков в дырках зрачков, дынная корка щек, паучья сеть волос, и разлетаются, и летят, будто в комнате сильный ветер.
Ветер! Ветер! Сейчас унесет его. Далеко. Очень далеко.
Прижался к ней, как давным-давно прижимался. Как прижимался всегда. Родной запах. Родные ладони лежат у него на спине, под лопатками.
Это его крылья. На них полетит он.– Ромушка, я никогда, никогда не буду выключать телефон! На ночь выключать не буду!
– И я. Я тебе сразу свой номер сообщу!
Старуха сама открыла ему дверь. Глядела, как он, с чемоданом в руке и рюкзачком за плечами, переступает порог. Одна нога за порогом и другая. Вот он уже на лестнице. Вот открывает дверь подъезда. Вот выходит, и уже требовательно, сердито гудит машина. Через немытое стекло окна глядела, как он укладывает чемодан в багажник. Как открывает дверцу такси.
Заколотила в стекло кулаком. Ром обернулся. Он не услышал стука. Это застучало сердце. Он увидел бабушку в кухонном окне. Руку вскинул – для прощанья. Прощанья не получилось. Рука словно сломалась в воздухе. Повисла крылом. Резкая боль под ребрами. Из последних сил улыбнулся. Упал на сиденье, вытащил из-за пазухи таблетки, вбросил в рот.
– Куда? – мрачно спросил шофер.
– В аэропорт.
– Не опаздываем? Не гнать лошадей?
– Нет. Времени навалом.
Такси, шурша, поехало вперед, все вперед и вперед, а Ром смотрел на бабушку в окне, как она медленно плывет вбок и вдаль, плывет, уплывает, улетает, уходит.
Глава 16. Зеленое белье
Такая тишина.
Хотя много звуков обрушилось, поглотило, завертело.
Но надо всем страшно царила тишина, ее хрустальные крылья, ее железный трон. Висела в невесомости ее мертвая круглая стальная корона.
Самолет стальной, а ведь поднимается в воздух. И самолеты умирают, самолеты бьются. Красиво летела длинная железная машина над горами, над островами, над ширью безумной воды.
Однажды коснулась колесами земли, покатилась немного и встала. И это уже была Америка.
Беличье колесо хлопот не прекратило вертеться. Но Ром не был белкой. Он стал удивленным наблюдателем собственной жизни; сам себе астроном, сам себе соглядатай.
Все говорили по-английски, и он изумленно обнаружил, что он все понимает. Другая страна, другая планета. Он космонавт, и он перелетел через миры.
Документы, бумаги, улыбчивые лица. Ему казалось: все тут добры, приветливы. Не как в России. Все расположены к нему, все хотят принять в нем участие.
Он отвык от такого внимания. Стеснялся. Боялся в университетской поликлинике предъявить справку от русского врача, где было написано по-английски про его сердце. В сверкающем кафелем кабинете иноземный врач проглядел бумагу, исподлобья просветил Рома рентгеном узких глаз. Ничего страшного, улыбнулся широко и радушно, будете заниматься гимнастикой, плавать в бассейне, вам нужны дозированные физические нагрузки. И все.
И все?
А лекарства?
Ну пейте ваши лекарства, да, конечно, вам так будет спокойнее. Вам нужны не лекарства, а режим. И воздух. Свежий воздух. Спите с открытым окном.
И Ром стал спать с настежь открытым окном.
Кровати у него не было. Вместо кровати на полу лежал надувной матрац.
Подушки и белье Ром купил зеленого цвета. Ему казалось: он спит в траве, на лужайке.
Просыпался и думал: «Америка, ведь это Америка!»
Звезды крутились над ним в зените в калейдоскопе дней и ночей. Он осваивался, узнавал новую землю, узнавал себя – нового и необычного. Это ощущение было похоже на сбрасывание змеей старой высохшей шкуры. На свет появлялось иное существо. Оно обросло мышцами, упругой гладкой кожей, новыми нервами и новыми кровеносными сосудами.