Путь Пастуха
Шрифт:
Междуречье Иртыша и Ишима. Селение коневодов. 2889 год до н.э.
...Они проговорили пару часов, после чего Айци поднялся и ушёл — так же неожиданно, как и появился. Ещё немного посидев и полюбовавшись степным пейзажем, Бхулак тоже возвратился в дом Енё, где ему была предложена пища.
— Ты говорил с Айци, — заметил за едой глава дома. — Чего он хотел?
— Знать о дальних краях.
— Пусть сам и исчезнет в них, — мрачно проговорил Енё. — Вместе со своими змеями.
— Кто такие змеи? — спросил Бхулак, но хозяин не ответил, а вместо того сказал:
— Мне кажется, ты необычный человек. Может быть, это сам Хозяин коней наслал на тебя волков, а нас прислал тебе на помощь.
Бхулак молчал, ожидая продолжения.
—
Предложение было хорошее: Бхулак и сам подумывал попросить хозяев оставить его до весны. Поводырь ведь его не торопил — времени на миссию было ещё много, пара сотен лет точно...
— Ты найдешь здесь пищу и кров, — продолжал между тем Емё. — И ещё...
Кивком головы он подозвал одну из сидящих у стен женщин. Это была давешняя девица, доившая кобылу, совсем юная, с прехорошеньким, хоть и местами перепачканным сажей личиком. Потупив глаза, она подошла к беседующим у очага мужчинам
— Это Кацве, одна из моих дочерей, — представил её Емё. — Она станет тебе хорошей женой, пока ты живешь с лэвали. И род твой продолжится в нашем народе.
Такие обычаи бытовали у многих племён, и суть их именно в том, чтобы влить в свой род семя сильного пришельца. Ничего плохого Бхулак в этом не видел — в конце концов, плодить детей и распространять среди людей своё потомство и было одной из его задач, как эмиссара небесных тьюи. А девушка ему нравилась...
— Спасибо тебе, Емё, — произнёс он с теплотой в голосе. — Ты добрый человек и мудрый вождь.
Когда дом стал отходить ко сну, Бхулак тоже забрался на покрытые душистым сеном и конскими шкурами полати. Тогда Кацве пришла к нему. Он пододвинулся, и девушка тихо улеглась на спину, не промолвив ни слова, словно бы даже дышать перестала.
Он знал множество женщин... может, тысячи — никогда не считал. Но до сих пор удивительным образом умел воспринимать в такие моменты каждую из них, как чудо. Кем бы они ни были: гордой смуглой египетской принцессой, изощрённой храмовой блудницей из Ура или конопатой простушкой из маленького охотничьего племени, скитающегося между дремучими лесами и хмурым студёным морем — каждая из них, даря свою любовь, творила волшебство. И чудом было это человеческое соединение, в болезненной и прекрасной страсти созидающее жизнь — которая сама по себе есть величайшее чудо, огненным цветком распустившееся в бесконечной мертвенной пустоте...
Он привстал на локте и легко положил руку на её покрытый испариной лоб. Девушка внешне никак не отозвалась на его прикосновение, но он почуял, как она вся сжалась внутри от томительного предчувствия. Склонился над ней и легко прикоснулся губами сначала ко лбу, потом к прикрытым векам. Она полуобернулась к нему, слегка поджав ноги, а он вслепую нашёл рукой её маленькую босую стопу и стал гладить, потом выше, приподнимая длинную расшитую рубаху, под которой не было ничего.
Она, конечно, уже имела какой-то опыт в этих делах, разогревалась быстро. Это хорошо. Он ощущал её запах — запах молодого женского тела, не слишком чистого, надо признать. Конечно — местные обитатели купались не слишком часто и лишь в реке, но ведь это летом... Ему было всё равно: он чувствовал себя словно бы лежащим на только что вспаханной, но пока ещё не засеянной земле, мягкой, пушистой, источающей сильные сырые запахи. Кто же думает в такие мгновения, приятны они или нет — лишь одно казалось сейчас важным: всё возрастающее и крепнувшее желание поскорее засеять эту пашню...
Он резко задрал подол, рука его достигла сокровенного и пальцы его начали там искусной танец, схожий с игрой на флейте. Кацве обхватила руками его шею и скрыла лицо на груди, усиленно сдерживая рвущийся из неё крик наслаждения. Но удавалось ей это недолго...
— Ты как лось... сильный и добрый, — пролепетала девушка в полузабытье, когда исполнилась вечность этой ночи.
Сообщение № 834.282/09 надзирающе-координирующего искина код 0-777.13.666.12/99...
Дополнение к аналитической записке о миссии «Основание империи».
...С другой стороны часть лэвали осталась в парадигме старого культа, который, однако, из-за радикальных социально-экономических трансформаций, значительно видоизменился. Он приобрёл агрессивные черты, а также значительно нарастил и усложнил технологии использования неочевидных натуральных энергий. Подобные идеологические схемы для целей Нации являются наиболее благоприятными.
Последователи модернизированного культа женского божества в среде лэвали в настоящий момент формируются в консорцию («люди-змеи»), которая с высокой вероятностью станет ядром эносообщества, ключевого для реализации последующих глобальных операций эмиссара, стратегии которых мною в настоящее время разрабатываются
Примечание 1
Очевидно, что для целей Нации необходимо оказывать всяческую поддержку мульту Матери змей у лэвали. Однако, принимая во внимание психологическую конфигурацию представителя Бхулака, очевидно и то, что он будет препятствовать данным действиям. Потому я не поставил его в известность о моих целях в отношении лэвали, тем более что результаты его действий и без того вполне укладываются в мою стратегию.
Междуречье Иртыша и Ишима. Селение коневодов. 2889 год до н.э.
...Змеи появились спустя луну после того, как он пришёл в посёлок. За это время он уже почти полностью сжился с лэвали — как и со всеми встречаемыми им племенами. Он трудился и развлекался с ними: ходил на охоту, ухаживал за лошадьми, даже научился от Кацве доить кобылиц — что как бы не очень пристало охотнику и мужу, но казалось ему любопытным, а на условности он уже давно не слишком обращал внимание. Вечером пел с мужчинами вокруг очагов в домах, днём играл с ними в их довольно суровые игры, например, когда десяток парней всеми способами старались отобрать друг у друга деревянную чурку. Научился он и скользить на лыжах, прицепившись к коню — чем очень удивил местных, поскольку этому они обучались с детства и считали, что чужак совершить такое нипочём не сможет. Но Бхулак и не был тут чужаком больше.
Кацве, кажется, испытывала радость от их отношений, хотя понимала, что он рано или поздно уйдёт, с Емё он вёл долгие доверительные беседы, с другими мужчинами всякое бывало, но откровенной вражды к нему никто не выказывал. А вот колдуна Айци он с первой встречи так и не видел — тот не жил постоянно в этой деревне, а где — об этот тут особенно не распространялись. Да и вряд ли большинству жителей хотелось бы оставить его надолго — женомужа они не слишком любили, хоть и прибегали к его помощи, когда заболевали или испытывали другие горести... Впрочем, как заметил Бхулак, встречались здесь хоть и немногочисленные, но горячие почитатели Айци — в основном из молодых парней, не пьющих молоко, не едящих творог и не желавших кланяться Хозяину коней в доме-молельне или идти в паломничество к посвящённой этому богу далёкой каменной башне.
Одним обычным ранним вечером, когда поселяне заканчивали дневные дела, предвкушая отдых, все они вдруг замолкли, стали тревожно и растерянно оглядываться по сторонам: словно тому, что надвигалось на деревню, предшествовала холодная волна страха, накатывающая на людей, обессиливая их и лишая воли к сопротивлению. Бхулак тоже ощутил это, хоть сразу понял, что речь не о нежданной буре или нашествии врагов.
Сначала издалека послышалась приближающаяся дробь барабанов, потом к ней прибавились ритмичные выкрики быстро идущих мужчин. Вот на окраине селения в вечерних сумерках стали появляться огоньки... один, три, десяток — всё больше. Вскоре стало понятно, что это горевшие в руках шагающих людей факелы. И наконец смутные угрожающие фигуры начали одна за другой проявляться, словно порождались окутавшем вдруг деревню густым леденящим туманом.