Путь Пилигрима

Из темноты кровати протянулась теплая рука и сочувственно легла на его бедро.

– Как ты?- тихо спросила Мария.

– Нормально,- ответил он; голос казался слабым и отдаленным даже для собственных ушей.- Да, я в порядке. Она ничего не сказала, но он почувствовал ее недоверие. Во всяком случае, он больше не мог ей лгать.

– Что ты слышала, когда я спал?
– спросил он.

– Как обычно,- ответил ее голос.
– В том, что ты говорил, не было большого смысла.

– Говорил?
– повторил он.- Признайся, Мария. Я не просто разговаривал во сне, верно? Я кричал.

– Да,- сказала она, сдерживая дыхание. Она тоже не могла ему больше лгать.

– Я всегда кричу, когда вижу эти сны, правда?
– сказал он.- Что было на этот раз?

– Что оно слишком большое. Слишком большое. Ты, не переставая, выкрикивал эти слова, снова и снова.

– Да, оно большое,- вымолвил он.

Он заморгал. Он вдруг почувствован, что у него мокрое лицо. Он поднял руку и ощутил, как слезы льются у него из глаз и тихо сбегают вниз по щекам. Он вытер слезы ладонью, но это было бесполезно, поскольку появлялись новые. Он оставил это занятие и уронил руку.

– Мария,- начал он,- я рассказывал тебе про бабочку?

– Ты никогда не рассказывал много,- ответил ее голос- И ничего о себе.

– Верно. Я рассказал Питеру,- согласился он.- Но я и ему всего не рассказал. Сейчас расскажу тебе.

И он рассказал ей. О бабочке, и об отце и сыне алаагах, и о человеке из Аалборга в Дании, которого подвесили на крючьях. Он рассказал ей об этом все, включая то, как выпил нелегальный самогон, как дрался с бродягами и нацарапал изображение Пилигрима на стене под крючьями, на которых висело мертвое тело.

Она молчала. Он рассказал ей о том, как, находясь в миланском штабе, увидел ее в тот первый раз через видовой экран. Он рассказал ей о том, как потом вышел и сделал из себя приманку для отвлечения алаагов, и о разговоре Лаа Эхона с Отах Оном о ней.

– …Все началось с того первого раза, когда я увидел тебя через видовой экран,- сказал он.- Я не мог допустить, чтобы ты осталась у них. Позже я стал думать о том, что такое опять может с тобой произойти, когда меня не будет рядом, чтобы помочь; и я решил, что должен вызволить тебя оттуда в какое-то более безопасное место. Я решил, что для тебя единственный способ спастись - это оказаться под защитой Лит Ахна и моей, и единственный путь сделать это - включить тебя в корпус и купить твою безопасность путем сдачи алаагам людей из Сопротивления, которых я мог бы найти с твоей помощью. Я хотел сказать, будто именно ты была одной из них, помогла мне в их поиске. Это был всего лишь способ решения проблемы. Потом я понял, что люблю тебя, и понял, что значит предать людей, которых знаешь. Только теперь это дело с Пилигримом вышло из-под контроля, и нет способа остановить то, что я начал. Это все ложь, Мария, и всегда было ложью. Те средства, которые, как я говорил, могут сработать против алаагов, не сработают; и я знал это с самого начала. Он умолк.

– Повтори это.- Ее голос шел к нему из темноты.

– Повторить?
– Он вглядывался в полумрак.

– Ты никогда до сих пор не говорил, что любишь меня. Хочу услышать эти слова еще раз.

– Я люблю тебя,- произнес он.

– И я тебя люблю,- ответила она.

– Ты что - не понимаешь о чем я говорю?
– Ему нужен был свет, чтобы разглядеть ее лицо, и в то же время он был рад, что света нет и она не увидит его.- Я предатель, Мария. Я шпион. И я трус. У меня никогда не было смелости, как у всех тех, кто пошел в Сопротивление, зная, что рискует жизнью. Во мне есть все то, о чем подозревали люди вроде Джорджа. Я делал все это для себя, только чтобы ты была со мной в безопасности. Чтобы добиться этого, я собирался сдать твоих друзей алаагам и на милость Внутренней охраны.

– Нет,- сказала Мария.- Ты бы не сделал такого.

– Сделал бы!

– Но сейчас ты этого не делаешь,- сказала Мария.- Разве ты не понимаешь, что, рассказывая мне все, ты делаешь это невыполнимым?

Ему это не приходило в голову. Но разве это имело сейчас значение?

– Неужели ты не понимаешь?

– сказал он.- Как бы то ни было, разницы никакой, потому что дело Пилигрима вышло из-под контроля. Теперь это сокрушительная сила. Я не могу его остановить. А все они абсолютно уверены в сказанном мною: если весь мир поднимется против алаагов, то алааги отступятся и уйдут прочь, оставив нашу планету в покое. Но это неправда; и я знал, что это ложь, с самого начала. Только сейчас никто не в силах это остановить - даже я.

– Ты уверен?
– спросила Мария.

– Конечно, уверен. Алаагский образ мышления никогда не даст им уступить любому давлению со стороны зверей, какими они нас считают. Они бы скорее умерли - но им нет необходимости умирать. Умирать будем мы. Весь мир будет испепелен вместе с человеческой расой.

– Тогда должно быть другое решение. Тебе надо подумать о нем.

– Что я, по-твоему, делаю целыми неделями?

– Подумай еще.

– Но думать больше не о чем! Ты не понимаешь. Ответа нет - никакого!

– Милый,- сказала она, протягивая из темноты руку и нежно кладя ее ему на колено. Он подпрыгнул, как будто его кольнули ножом.

– Как ты можешь прикасаться ко мне, зная о том, что я собирался сделать? Зная о том, на что я был способен?

– Тише,- сказала она.- Я же сказала, что ты ни за что этого не сделал бы, и ты действительно не сделал. И ты можешь придумать средство выполнения того, что обещал, если постараешься.

Он пожал плечами в темноте, сердясь на свое бессилие.

– Как бы заставить тебя понять…- начал он.

– Нет,- прервала она его.- Дай мне помочь тебе разобраться. Я знаю тебя лучше, чем кто бы то ни было. Маленьким мальчиком ты остался один с людьми, которым был не очень-то нужен, и ты рос, пытаясь сделать из минуса плюс, говоря себе, что это только доказывает твою неповторимость, что было хорошо, поскольку ты не хотел иметь рядом людей. Но на самом деле ты этого хотел, но продолжал и продолжал отрицать, а в душе не переставал надеяться, что где-то есть люди, с которыми ты мог быть близок, люди, которым ты мог принадлежать и на которых мог быть похожим. Но ты так и не нашел их, и затем пришли алааги.

Она умолкла. У него почему-то не находилось слов, чтобы сказать, что она не права.

– Понимаешь?
– продолжала она.- Тебе не удавалось найти никого, похожего на себя, среди людей, поэтому подсознательно ты пытался быть алаагом. Ты нашел в них качества, которые тебе нравились. И ты чувствовал себя равным им, вопреки тому, что знал о них, потому что всегда быстро соображал и у тебя бывал готов удовлетворяющий их ответ. Ты привык говорить нужные вещи и научился обращаться с чужаками; и в конце концов ты узнал их лучше, чем любой человек,- возможно, даже лучше, чем они знают себя в некоторых отношениях.

Она снова помолчала. Он сидел на том же месте, а ее слова продолжали звучать в его голове.

– Может быть…- вымолвил он наконец.- Но мое понимание их сути не изменяет того факта, что они способны не колеблясь испепелить этот мир. Мы не говорим о мелочах, мы говорим о главном - одном большом несчастье, в котором окажется каждый на этой планете из-за произнесенной мной лжи.

– Нет, мы говорим не о том,- возразила она.- Мы говорим об алаагах и их менталитете. Ты человек, и ты знаешь, что и как думают люди. Ты любишь человечество, хотя никогда не признаешься себе в этом, поэтому ты и смог подсунуть им историю о том, как избавиться от алаагов. Тебе нравятся алааги - да! Я понимаю, что ты их ненавидишь, но в то же время некоторые из них тебе нравятся, например Лит Ахн. Или, скажем, ты восхищаешься ими, если тебе претит слово «нравится». И поскольку они тебе нравятся, ты их понимаешь, раз ты их понимаешь, то сможешь придумать способ прогнать их отсюда. Ты сможешь, Шейн!