Путь сердца

Ее рука с нежностью провела по большому животу.

— Что же… Желаю вам всем счастья… Документы я привез… — нейтральным голосом проговорил мужчина. Круглов ни словом, ни выражением лица не выдавал своих истинных чувств.

— Спасибо… Да, их-то мне и надо…

— Ладно, — мужчина в два глотка выпил остывший чай. — Мне пора, Галь… У меня дела еще… Еще в одно место нужно съездить…

— Да? Жаль… Я-то думала, что ты тут подольше побудешь. Но, коль служба… Тогда пока…

— Пока, Галь…

На выходе из ФЭС Круглов столкнулся с Майским.

— Гальку видел? Округлая вся как мяч… Говорят, ждет трех малышей… Муж с нее пылинки сдувает, любит ее безумно.

— Да-да, — через силу улыбнулся мужчина. Обыкновенное человеческое счастье мусолило ему глаза. Его жена постоянно жаловалась на недостаток его внимания. Но он не виноват, что работает как вол чтобы ее содержать. Петрович чувствовал, что у нее уже завелся любовник. Она им, как игрушкой, поиграла, а затем надоело — и ему грозило быть выброшенным на улицу побитым щенком. — Здорово…

***

Кесарево пришлось делать на почти что девятом месяце. Чуть-чуть не доносила до девятого месяца. Галя, лежа на сохранении в больнице, одним утром почувствовала себя плохо. Голова жутко болела, есть не хотелось…

Когда смерили давление, то врач моментально приняла решение об операции. Рогозину погрузили под наркоз и прооперировали.

***

Глаза открылись с трудом. Женщина, все еще одурманенная «отходом» от наркоза, с трудом понимала, где находится. Белый потолок только через десять минут перестал вертеться. Неожиданно откуда-то пришел звук, и она услышала звонкий младенческий плач. Она с трудом поверила голову — яркий свет заставил глаза слезиться, но все-таки они привыкли к освещению.

Кто-то откуда-то вскочил и закрыл весь обзор.

— Галя! Как ты? — Гарри был в белом халате. И маске на лице. Очевидно сидел с ней.

— Гарри… — язык ворочался во рту с трудом. Сил не было. — Где…

— Все-все хорошо, не шевелись. Сейчас я тебе дам ребеночка… И еще двух… Тише… — Гарри нажал на кнопку, и в палату вбежал медсестра. Коротко велев ей позвать врача, Гарри осторожно взял один сверток в одеяле.

— Это первый… Мальчик… — он аккуратно положил новорожденного ей на грудь. — Он-то тебя и разбудил…

Рогозина не могла даже поднять рук. Гарри помог ей коснуться маленькой черной головушки. Она самыми кончиками пальцев изучала своего ребенка. А потом смогла все-таки и на него наглядеться.

У мальчика уже открылись черные глазки. Он, почуяв, что мать рядом, успокоился и перестал плакать и кричать. И начал ползать по ней.

— О! Ну, наконец-то вы очнулись! — врач вошла к ним. — Как себя чувствуете? Уже знакомитесь?

— Более-менее… Да…

— Это первый… Но есть еще два…

— Так, — Гарри вновь поднес к ней еще один сверток, — второй… Тоже мальчик…

— Мальчик… — младенец был сонный, и даже не пошевелился когда его ей принесли. Так, глаза приоткрыл и снова закрыл.

— И третий… Тоже мальчик.

Рогозина, вся окруженная детьми, не могла на них наглядеться…

Гарри счастливо улыбался. Все темное и все страхи теперь далеко позади…

========== Три года спустя… ==========

— Мама-мама! Самолет летит! Смотри! — маленький, юркий, трехлетний ребенок рассматривал взлетную полосу аэропорта через большие витражные окна. — Там наш братик!

— Я вижу, Саша… — проговорила женщина, и оглянулась: — Слава! Ну, хватит вертеться! Сиди спокойно! Вот, возьми пример с Севы! Он же не вертится по сторонам!

Второй ребенок, черноволосый и сероглазый, действительно с интересом рассматривал все вокруг — людей с чемоданами, персонал и окружающие вещи.

Гарри, сидевший рядом с младшим, носящим диковинное имя Северьян, зато самым спокойным из «боевой тройки», медленно встал, увлекая его за собой. Мальчишка, держа отца за руку, встал. Но отец цепко схватил и среднего, правда за воротник, чтобы он не убежал от них.

Диспетчер объявил о посадке самолета из Берлина.

Рогозина, в форме и при погонах, сжимая за ручку старшего сына Александра, пошла вместе с Гарри к выходу, где стопились встречающие своих родных, близких, друзей и коллег с самолета «Берлин-Москва» люди.

Ожидание долгим не показалось; вскоре в толпе пассажиров прилетевшего самолета показалась знакомая фигурка подростка. Кваетус, без привычной белой трости, шагал к их небольшой группе. Он слегка опешил, рассеяно разглядывая пеструю толпу, но заулыбался еще больше — первый раз в жизни он видел свою семью…

— Квай! — Рогозина выпустила руку сына, и горячо обнял ребенка. — Наконец-то ты с нами! И полностью здоров!

— Да… А я рад, что я, наконец-то вижу вас, а не слышу… А ты, мама, красивая… А это кто? — присел он на корточки. Мои любимые братики…

Младший, Северьян, вырвался из рук Гарри, и с радостным визгом бросился на руки к самому любимому — старшему брату.

— Мой хороший! Мои хорошие, — поправился он, потому что к нему подбежали и остальные мелкие. И он обнял всех, насколько хватало рук. Гарри, улучшив минутку, уже получив чемодан Кваетуса, направился к ним.

— Папа?

— Папа, — подтвердил улыбающийся Гарри, и Кваетус, услышав знакомый голос, моментально оказался в мужских, крепких объятиях. Три брата, радостно скакали и кричали, прыгали от избытка чувств, пытаясь перекричать шум вокруг. Рогозина тщетно пыталась урезонить всех трех, но в итоге, Гарри коротко велел им закрыть рты.

— Я рад, я так рад, что ты здоров… Пошли?

— Домой… Очень хочу…

— Конечно, — Рогозина взяла двух детишек за руки; Кваетус взял за руку Северьяна, и вся семья пошла прочь из здания аэропорта…