Путь шута

— Где отец Ардиана? Говори правду!

Этот прием почти всегда срабатывает. Большинство албанцев владеют двумя-тремя языками; наиболее популярен, разумеется, итальянский, но немецкий и английский здесь тоже в почете. Однако сам албанский довольно труден для изучения; он не похож ни на один европейский язык, и местные жители полагают, что овладевших им иностранцев можно пересчитать по пальцам одной руки. Поэтому европеец, внезапно переходящий на их родной язык, производит на албанцев сильное впечатление. Соседка сразу же съеживается, опускает голову.

— Увезли его, господин полицейский, два часа уже как увезли…

— Кто? — продолжаю я развивать первый успех. — Куда?

— Да не знаю я! Бандиты какие-то. Велели не говорить никому…

Замечательно. Ей велели не говорить. А стоило находчивому Луису Монтойе использовать простенький психологический трюк — раскололась как малолетка на первом допросе.

— На чем увезли? Ты их видела?

Соседка уже в стену вжимается от страха. При этом она каким-то образом ухитряется перемещаться все ближе к двери, выходящей на лестницу, как будто собирается задать стрекача. Я неотвратимо следую за ней, придав своему лицу максимально зловещее выражение.

— Ну? Говори, что ты видела!

— Ничего! — пищит она. — Ничего я не видела, господин полицейский! И вообще — у вас ордер есть, чтобы меня допрашивать?

Глупый вопрос. Я ее не допрашивал, а чтобы зайти в частный дом, полицейскому в Албании ордер не нужен. Но героические усилия по внедрению в сознание албанцев демократических лозунгов, как видно, не так уж бесплодны, как мне иногда кажется.

Я удивленно поднимаю брови, собираясь объяснить ей всю глубину ее печального заблуждения, но не успеваю. Потому что в следующую секунду на затылок мне обрушивается страшный удар.

Если быть совсем точным, он приходится по касательной. В последний момент я все-таки чувствую движение за спиной и инстинктивно пытаюсь уклониться. Но даже и так мне достается вполне прилично.

На мгновение я слепну от вспышки неправдоподобно белого света. Потом правое плечо пронзает острая боль, и я валюсь вперед, прямо на закутанную в черное женщину.

Нападавший хорошо знает свое дело. Удар одновременно выключает мне зрение и парализует правую руку — ту самую, которая могла бы дотянуться до предусмотрительно расстегнутой кобуры. Грош цена такой предусмотрительности, скажу я вам.

Я впечатываюсь лбом в стену и начинаю медленно сползать вниз, цепляясь за одежды пугливой соседки. Она визжит, с силой отпихивая меня в сторону, и этим, надо отдать ей должное, спасает. Потому что второй удар, явно нацеленный мне в голову, поражает пустоту.

Перед глазами у меня все еще плывет, но боковым зрением я вижу размытую длинную тень, скользящую в нескольких сантиметрах от моего плеча. Почти наудачу выбрасываю в том направлении левую руку — она-то, слава господу, меня слушается. Пальцы обхватывают холодный металл — ствол пистолета? Нет, вроде бы непохоже… Вцепившись в металлический предмет мертвой хваткой, изо всех сил тяну его вниз и в сторону.

Нет ничего бессмысленнее описания такого рода схваток — все равно половину приходится домысливать. Каким-то чудом мне удается вырвать у нападавшего тот предмет, которым он меня ударил, — это гибкая дубинка, сплетенная из металлической проволоки. С этого момента дела начинают идти на лад — он еще дважды достает меня кулаком и коленом, но по сравнению с дубинкой это даже несерьезно. Сложнее всего правильно сориентироваться — нападавший подкрался ко мне сзади, но не со стороны лестницы, а из глубины коридора, так что где-то передо мной и, вероятнее всего, немного сбоку, должна находиться незапертая входная дверь. Я изо всех сил стараюсь сместиться в том направлении — открытое пространство дает больше возможностей для маневра. Ноги у меня длинные, и некоторое время мне удается держать его на дистанции, просто пинаясь. В конце концов я изворачиваюсь угрем и вытаскиваю пистолет левой рукой.

Выстрел оглушает меня — все-таки прихожая очень маленькая и тесная. Моего противника отбрасывает назад, он тяжело валится на спину и вроде бы бьется головой об пол. Женщина внезапно прекращает визжать, и тут же становится ясно, какая мертвая тишина царит в доме — даже завывания за стеной оборвались. В этой кошмарной тишине я кое-как поднимаюсь на ноги и, держа перед собой пистолет, делаю шаг по направлению к поверженному врагу.

Как я и предполагал, пуля угодила ему в ногу, чуть повыше колена. Вообще-то это очень болезненная рана, и по всем правилам он должен сейчас стонать или на худой конец скрипеть зубами — но он не стонет и вообще не проявляет никаких признаков жизни. Это, разумеется, может оказаться и ловушкой, поэтому я не тороплюсь наклоняться к нему, чтобы проверить, дышит ли он. Мой противник — плотный, похожий на борца мужчина с длинными, как у обезьяны, руками. Лицо его, обрамленное короткой бородой, покрывают грубые шрамы. Черная куртка, порванная в нескольких местах, свободные, не стесняющие движений брюки, безнадежно испорченные моим выстрелом. Тяжеленные ботинки военного образца. Абсолютно стандартный для Албании типаж. Не двигается он, похоже, потому, что приложился при падении головой об пол — из-под коротко стриженных волос вытекает тонкая струйка крови.

— Это кто? — не оборачиваясь, спрашиваю я у соседки. Тоже, конечно, дрянь порядочная — наверняка ведь видела, как этот «борец» подкрадывается ко мне сзади, но вместо того, чтобы предупредить, отвлекала дурацкой своей болтовней. Ладно, в конце концов главная вина тут все же моя — пришел бы, как велит инструкция, с напарником, ничего бы этого не случилось.

— Н-не знаю, — заикаясь, бормочет женщина. — Он с теми бандитами был… которые Ибрагима забрали… остался тут, сказал, что за порядком последит…

— Один? Или там, — я машу пистолетом в сторону коридора, — еще кто-то есть?

— Нет, господин полицейский, только этот… На кухне сидел, мрачный такой, не разговаривал совсем, смотрел страшно… Господин полицейский, я же не думала, что он на вас кинется, я специально про ордер заговорила-то, думала, он поймет, что я вас хочу выпроводить, будет тихо сидеть, а он вот что учудил…

Может, и не врет. Я, по-прежнему не отрывая взгляда от распластанного на полу мужчины, отступаю в глубь прихожей, вытаскиваю из кармана телефон и звоню Эмилу.

К тому моменту, когда в квартиру врываются трое оперативников из комиссариата, подстреленный «борец» уже пришел в себя и даже пытается освободиться. Пока он валялся в отключке, я предусмотрительно связал ему руки, и теперь он тратит все оставшиеся силы на то, чтобы проверить прочность своего собственного ремня. На вопросы он не отвечает, если, конечно, не считать ответами поминутно изрыгаемую им грязную брань. Жаль, мне действительно не терпится узнать, почему он на меня набросился. Тирана при всем ее своеобразии — не то место, где среди бела дня можно безнаказанно напасть на полицейского, особенно из миротворческого корпуса, поэтому наиболее вероятной мне кажется версия, согласно которой «борец» просто принял меня за кого-то другого. Вот только за кого?

Пульсирующая боль в затылке мешает сосредоточиться. Эмил сказал, что Ардиана активно ищет местная полиция; брата Ардиана убили некие неустановленные личности; отца Ардиана, Ибрагима Хачкая, увезли в неизвестном направлении какие-то бандиты, причем один из бандитов остался дежурить в квартире… С какой целью? Поджидать кого-то в засаде? Охранять семью Хачкай от таинственных врагов? То ли от полицейских, то ли от других бандитов?

Оперативники, весело переругиваясь, тащат связанного бородача вниз по лестнице. Настроение у них отличное, и я прекрасно их понимаю: арест преступника, покушавшегося на жизнь офицера миротворческих сил, относится к категории дел, за которые легко заработать поощрение. То, что задержание de facto произвел я, никакого значения не имеет: я действовал на чужой территории, без напарника, стало быть, все лавры по праву должны достаться им. Мне же радоваться не приходится. Мало того, что я допустил грубое нарушение инструкции и получил за это по голове, так ведь еще не узнал абсолютно ничего нового о местонахождении Ардиана. И так и не поговорил ни с кем из его родителей.