Путь Скорби

— Мне просто не хотелось бы быть причиной ваших неудобств синьор Иньиго, — смутился он, — сам-то я привык к подобному.

— Если честно Иосиф, то мне глубоко плевать, кто там и что думает про тебя, — я посмотрел на него спокойным, холодным взглядом, — ты в моей свите, поэтому могут заткнуть рты и засунуть своё мнение себе в задницу.

— Даже монах, что путешествует с вами? — он легонько улыбнулся, поскольку знал, какую ненависть к нему испытывает Торквемада, тот никогда не стеснялся выражать это вслух.

— Не задавайте вопросы Иосиф, ответы на которых тебе не нужны, — не стал я попадаться на провокации.

— Хорошо, извините синьор Иньиго, — склонил он голову.

— Что на счёт тех старых текстов, что я купил? — поинтересовался я у него, — есть что-то ценное для меня?

— Я ещё не все разобрал синьор Иньиго, вы купили их целый мешок в различной сохранности, — возмутился он.

— Я просто спросил, — хмыкнул я.

— В основном всё это уже есть в вашей библиотеке, — продолжил он уже спокойней, — у вас самые ценные тексты из тех, что мне доводилось читать.

— Жаль, большинство копии, не оригиналы, — поморщился я, — я бы хотел обладать лучшим.

— Это практически невозможно синьор Иньиго, самое ценное обычно находится в частных коллекциях, владельцы которых вряд ли расстанутся со своими сокровищами, — покачал он головой.

— Синьор Веспазиано так мне и сказал, когда поехал во Флоренцию договориться насчёт кодекса Ефрема, — кивнул я, — но хотя бы если мне разрешат снять копию и то ладно. Лучше, чем ничего.

— Это будет потрясающе синьор Иньиго, — удивился Иосиф, — я никогда его раньше не видел.

— Будешь одним из первых, после меня, — улыбнулся я, — ладно, давай доедать и расходиться по комнатам, надеюсь швейцарцы тебе дают спать своим храпом.

— Я уже привык синьор Иньиго, — пожал он плечами, — всего две ночи без сна, и уже на третью ты не обращаешь ни на какие посторонние шумы внимания.

— Да, хорошо, что я граф, — улыбнулся я ему, — мне свои комнаты уступил хозяин.

— Так не бесплатно же синьор Иньиго, — уточнил Иосиф.

— Всё стоит денег, — философски заметил я, — в том числе и покой.

* * *

1 ноября 1455 A . D ., Гвадалахара, королевство Кастилии и Леона

Появление целого войска, явного вида швейцарцев взбудоражило весь город, тревожный колокол зазвенел на колокольне, но стража не успела даже отреагировать, как мы уже входили в не успевшие закрыться ворота. Побледневшие стражники лишь провожали нас взглядами.

Я специально переоделся в лучший костюм и сидя на подушечке, которая увеличивала визуально мой рост, посматривал по сторонам родного города, который я не знал. Ведь в детстве я не покидал дворца, так что всё для меня было впервые, не считать же краткие моменты нашего отъезда отсюда с кардиналом Торквемадой, за полноценный обзор.

Алонсо, пришпорив коня, уехал вперёд к дворцу Мендоса, а вскоре и наша процессия втянулась за укреплённые ворота семейного поместья. Кругом был шум и гам, носились слуги, сновали родственники, наёмники присматривались к симпатичным служанкам, которые кокетливо засматривались на крепких мужчин в железе, а я наконец заметил дедушку, который в окружении части семейства вышел мне навстречу.

Бернард вышел из повозки первым, взял меня на руки и пошёл к нему тоже. Я пока не думал, как приветствовать людей, от которых видел мало что хорошего, но у меня всегда теперь была на эти случаи одна ролевая модель, которая работала в большинстве случаев — «отец Иаков на максималках».

Я растянул улыбку, стараясь чтобы моё лицо не исказилось слишком уж сильно, и раскинул руки в стороны.

— Дедушка! Или мне лучше обращаться к вам, как 11-й сеньор де Мендоса и 1-й маркиз Сантильяна? — радостно вскрикнул я.

— Иньиго! — старик забрал меня у Бернарда, и понял вверх, рассматривая мою тушку, — подрост-то как! Возмужал! Скоро можно будет искать тебе невесту!

— Вы всё шутите, — вздохнул я, — но тем не менее я рад вас видеть.

Он вернул меня Бернарду и повернулся разглядеть моё войско.

— Что-то не помню, чтобы Диего давал тебе столько денег, — задумчиво произнёс он, — зачем тебе такая охрана?

— Я проездом дедушка, — миролюбиво ответил я, — король Арагона пожаловал мне графский титул, я нанял солдат, чтобы привести город под свою руку.

— Не стал рассчитывать на свою семью? — удивился он, — мы ведь тоже заинтересованы в твоём возвышении.

— По тем суммам, которые я был вынужден у вас выпрашивать, этого было незаметно ваше сиятельство, — просто констатировал я факт, — так что я решил в дальнейшем рассчитывать только на свои силы.

— У тебя есть деньги? — заинтересовался он, — много?

— Я нищий, как монах-францисканец дедушка, — тут же отбрил я его поползновения, — занял то тут, то там и остался всем должен.

— Ну-ну, — не очень-то поверил он мне, прекрасно зная, во сколько обходится содержание отряда наёмников, не говоря уже о моей свите, которая прибыла со мной.

— Идём в дом, думаю, Брианда будет рада тебя видеть, — показал он жестом Бернарду идти за ним.

Мы пошли по коридорам, а то тут, то там я стал слышать шепотки.

— Опять этот горбун вернулся.

— По-моему он стал ещё уродливее, чем был в детстве.

— И достанется же какой-то бедняжке такой муж.

— Слушай может он богатый? Давай попросим у него денег?

Всё это было мне знакомо, так что нисколько не обращал на эти голоса внимание, в Неаполе тоже за мной бегали толпы, видя во мне демона, но быстро перестали это делать, когда узнали, что я инквизитор.

Проходя мимо родни, что гуляла или разговаривала в садиках и коридорах, я про себя заметил, как же бедно и главное тускло одеты кастильцы по сравнению с римскими дворянами, молчу уже про кардиналов с их ярко-алыми мантиями. Преобладал серый и коричневый цвет, даже дамы одеты были весьма скромно по сравнению с тем, что я видел в Риме. Платья были непривычного для меня фасона, крой и пошив явно желал быть лучшим. Римские модницы подобного точно бы на себя не надели. Да что там говорить, даже мой новый красный бархатный камзол с зелёными вставками под цвет фамильного герба был ярким пятном на фоне блекло одетой родни. И когда людей вокруг было много, это сразу бросалось в глаза не одному мне.

Дедушка прошёл в женское крыло и служанки открыли двери первых, гостевых комнат. На диванчике, в окружении четырёх девушек из богатых семейств Гвадалахары сидела женщина, которую я по идее должен был называть мамой. Но мне пришлось приложить значительные усилия над собой, чтобы это сделать. Всё же память о том, что она ни разу даже не навестила меня в детстве, а я вскармливался кормилицей, воспитывался сам по книгам, не давала мне забыть о её поведении, не очень совместимым с определением «мама».