Путь стрельбы

Ещё раз извините, если Вы поставили себя на место этого другого человека. Или представили на его месте кого-то, кого вам жалко.

Я, «бизнес-киборг-леди», полагала, что в полном объёме себя контролирую. И свою жизнь тоже. Ну, не то, что контролирую, но чётко могу предсказать варианты вероятностей. Мультискрипты.

Например:

Вот – новый коллектив. Одногрупники. Однокашники. Старшекурсники.

Ко мне – клеятся. И – вчерашнее школоло, влюбившееся в футляр. И – секс-спортсмены. И – что совсем неприятно, – потенциальные бизнес-партнёры.

Если у меня нет парня, то я выпадаю из общей реальности. Отшитые начинают распускать фантазии. И начинается неуправляемая циркуляция вербальной недостоверной информации. Например, про мою ориентацию. И ко мне начинают клеиться депрессивные истерички с анимозом головного мозга.

Остальное – очевидные выкладки. Такие, как «лучше – быстрее». «Нужен джентльмен, который не будет трепаться в курилке про то, что я у него была первая». Хотя, возможно, во избежание возможности такого трёпа логичней поискать частную клинику для анонимной операции по удалению. Ну, или в парике и очках сходить в секс-шоп. Или без парика – в овощной ларёк без камер.

Как видите, приличия – то, что мешает вам логично мыслить. Прорабатывать мультискрипты в рамках реальности. А не в рамках приличий.

И. Я предупреждала про безумие.

И – да, эмоции у бизнес-киборг-леди были. Два типа.

Один, после репетиторских по невербальному и актёрскому – управляемый с погружением в роль. То, что надо испытывать и потому реально испытывается и показывается.

Второй – то, что мелькает где-то мимолётно в глубине. Типа дурацкого смущённого хихиканья про то, что зелёный пупырчатый презерватив – имитация шкурки беременной огурчихи. Не меняясь в лице, дурацки хихикнуть в глубине и выкинуть из памяти.

Пример про киберполиграф и белую обезьяну – от репетитора по актёрскому. В контексте «стать тем, кто просто никогда не видел белых обезьян».

Током она не била. У неё была текстолитовая указка, которой она касалась меня, когда надо было поправить жест или осанку.

Извините, я много болтаю. Обещала загрузить размотку ленты памяти, но много болтаю. Просто очень она, память, неприятная. Особенно в начале.

И, извините, ещё пара слов. И извините за занудство с медициной. Когда у меня потекла – я много гуглила, что я делаю не так.

Мою крышу пробило через сны.

Помните, в детстве, сны, как срываетесь с дерева, или с моста, или с крыши, и – летите. И просыпаетесь, описавшись от ужаса? И вот это ощущение полёта и ужаса держится в памяти, как оправдание стыдной мокрой постели?

Это, если что, медицинская норма. Хештеги – гормоны роста, органы равновесия, рост и перестройка мозга. До семи – это медицинская норма.

Я – не писалась. Но кошмары застревали в памяти как оправдание тому, как просыпалась.

Это, в общем-то, тоже в рамках медицинской нормы. Проснуться от ужаса из-за ацидоза с нехваткой тиамина, гормональным перекосом и расшатанными надпочечниками, зацепиться за реальность, попить водички с витаминами и уговорить сознание, что кошмар – приснился, а в реальности всё не так.

Проблема была в том, что кошмар у меня был один, с вариациями. И снился всегда. Не «каждую ночь» – я пыталась спать днём. В том числе, как Штирлиц, кусками по 20 минут. Он снился всегда, когда не дремала, а проваливалась в нормальный (технически) глубокий сон.

Поэтому я очень быстро оказалась… как тот, другой, на киберполиграфе, с вопросом, как мне не думать про этот сон.

Вот этот:

Поздний вечер. Окон в подъезде нет. Но я знаю, что это поздний вечер. Потому что я усталая, но довольная иду домой. К семье. Ужинать.

Выхожу из лифта. Вставляю в замок ключ-карту, привычно взяв её щепоткой, чтобы смарт-замок через карту считал отпечатки трех пальцев и силу давления. И пульс и температуру. И если что – подал сигнал тревоги.

Это – привычно и мимолётно. Рутинно. И стоит внимания только в контексте того, что дальше.

Вхожу в прихожую. Включается свет, Входная дверь закрывается за спиной. Двери в комнаты и на кухню – прикрыты. Это – нормально. Это – шлюзовая безопасность. Если у двери и в проходе нет жильцов и авторизированных гостей – доводчики активируются, чтобы перекрывать шумы, а в случае чего сразу загерметизировать двери.

Но выглядит квартира обычно. Не кондовый хай-тек с военной базы из компьютерной стрелялки. Просто дом. Просто квартира.

Я, войдя, скидываю туфли и искренне-радостно кричу:

– Митя, Лёня, я дома!

В ответ – тишина. Мелькает мысль, что затаились и готовят мелкий приятный сюрприз. Наверное, что-то скрафтили и акцептируют моё внимание перед «тадам!» на столе за дверью.

Так уже было. На кухне – ужин, а в гостиной на столе – поделка вечера. Ещё один робот из конструктора и принтера. Или ещё один принт рисунка.

Подхожу к двери, прислушиваюсь. Еле слышно доноситься сопение, детское шмыргание. Улыбаюсь в предвкушении, тихо поворачиваю ручку, резко распахиваю дверь и шагаю в комнату.

Замираю на пороге. То, что в комнате – как удар в поддых. Кулаком. Пока – не насмерть, но дыхание перебивает, и хочется на минутку закрыть глаза и отдышаться. Но – нельзя. Потому что иначе будет ещё удар. Ногой в висок насмерть.

Комната – длинная, метров пятнадцать. Стол со стульями посредине. По углам – шкафы, пуфики, угол с большим монитором.

За столом слева – Леня, молодой рыжий бородатый толстячёк.

Муж.

Он прикручен скотчем к компьютерному креслу. Рот тоже замотан скотчем.

В торце стола сидит, выложив руки на стол, оцепенев в ужасе, мальчик 10 лет. Митя.

Сын.

За спиной мальчика стоит мужчина в чёрной тактической одежде, в маске.

Надежда, что розыгрыш, держится на краю сознания доли секунд. Сознание охватывает паника и бешеная работа мозга, как выкрутиться. Как незаметно дотянуться…

Мужчина в маске чуть насмешливо говорит:

– Опаздываете, Дарья Александровна. Лифт в пробке застрял?

Моё лицо натужно взламывает каменную маску оцепенения и улыбается. Дальше актрисить легче. Тело горбиться, суёт руки в карманы жакета. Часть сознания привычно подстраивается под стиль собеседника и выдаёт адекватную ответную реплику: