Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

кажется, место неплохое…

— Знаешь, я уже об этом думал, — признался я. — Завтра попробуем определиться с со-

седями, а там посмотрим.

Вадим кивнул. Мы разожгли костёр снаружи, а то спать будет невозможно — и за-нялись приготовлением оленины и птичек. Это мы умели не хуже девчонок, тем более, что Кристина принесла и можжевеловых ягод, с которым мясо приобретает совершен-но изысканный вкус.

В медленно тающем вечернем свете наш лагерь приобрёл вид разбойничьей стоянки из какого-нибудь фильма о временах Ивана Грозного или Алексея Тишайшего. Сходство усугублялось тем, что многие бездумно затачивали клинки. Кое-кто лежал, живописно раскинувшись или подперев рукой голову, у огня. Очевидно, сходство заметил не только я, потому что Игорь Северцев вдруг полушутливо завёл монотонным голосом, потряхи-вая головой:

— Ой — ты взойди-взойди, солнце красное!

Обогрей ты нас, людей бедных,

Людей бедных — людей беглых…

Ой, да мы не воры, да й не разбойнички… -

Север на секунду запнулся и допел: — …Да батьки Лешего да мы работнички…

Я кинул в него веткой, но не нарушил общего настроения — посыпались славянофиль-ские реплики:

— Эх, да жись наша поломатая…

— По лесам да буеракам, ровно волки, рыщем…

— Нет у нас, сирых, хучь норы какой…

— Ой, Русь-матушка, что ж ты к нам да так неласкова…

— Счас бы кофе с булочкой, да на печку с дурочкой, — не в тему ляпнул Сморч и, когда

все отсмеялись, Север опять затянул знаменитую:

— Пусть нету ни кола и ни двора —

Зато не платят никому налоги

Работники ножа и топора,

Романтики

большой дороги! — а все грянули припев разухабистыми голосами:

— Не же-ла-ем

жить

по-другому!

Не желаем жить — по другому

Ходим мы,

По краю ходим мы, по краю —

Род-но-му-у!!!

— Север! — Вадим под общий смех осторожно рванул на груди ковбойку, уткнулся лицом

в плечо улыбающегося Игоря и замотал головой: — Пой, Север! Песен хочу!!! Потешь душу мою больную!!!

— Нам лижут пятки языки костра —

За что же так не любят недотроги

Работников ножа и топора,

95.

Романтиков

большой дороги?! — и под общий привев Саня начал жонглировать взятой

у Сморча финкой.

Допели песню. Потом Игорь Северцев помахал рукой, сел удобнее, опершись на при-тащенный сухой пень за спиной и задумался. Это означило, что сейчас он будет петь се-рьёзное; примолк даже неугомонный Щусь. Потом Север поднял голову, обвёл нас блесну-вшими глазами…

Андрей Макаревич

Нам уготовано, мальчик мой,

Лёгкое это бремя —

Двигаться вверх по одной прямой,

Имя которой — Время.

Памяти с ней не совладать.

Значит — нам повезло…

Время учит нас забывать

Всё — и добро, и зло…

Встречи, прощанья — какое там!

Даже не вспомнить лица…

И только вещи, верные нам,

Помнят всё до конца.

Помнят всё до конца…

Помнит лодка причал, а весло

Помнит воду реки…

Помнит бумага перо, а перо

Помнит тепло руки…

Стены и крыша помнят людей,

Каждого — в свой срок…

Помнит Дорога ушедших по ней,

Помнит выстрел курок…

Только проносится день за днём,

Значит — не пробил час…

Вещи тогда молчат о своём

И не тревожат нас…

Могут проснуться они летним днём

Или среди зимы,

Чтобы напомнить нам обо всём,

Что забыли мы…

* * *

Девчонки оставили после себя в бане чистоту и порядок с остатками пара, кото-рый некоторые любители начали тут же нагнетать вновь и преуспели в этом (дверь мы поленом закладывать не стали, хотя в предбаннике девчонки стирали наши и свои вещи).

Я сам парилку всегда терпеть не мог. В ней у меня возникало ощущение, что уши плавно сворачиваются в трубочки, из которых со свистом начинает выходит пар. Я за-бился в уголок и занялся тем, для чего всегда использовал баню — мытьём, хотя чан с го-рячей водой приходилось искать на ощупь. Похоже так же, что кто-то озаботился над-рать берёзовых веников, а когда такая штука оказывается в руках у некоторых товари-щей — в них пробуждаются садистские наклонности. Я уже имел возможность в этом убедиться.

К счастью, пятнадцати парням в банной пристройке было тесновато, не развернё-шься, что и ограничивало творческую свободу. Поэтому всё шло спокойно. Даже веника-ми пользовались лениво-индивидуально, по временам передавая их из рук в руки, как фляж-ку со спиртом где-нибудь в окопах. Кто-то высунулся в предбанник и доложил, что дев-чонки ушли — несколько человек тут же выбрались наружу, но большинство остались си-деть, отдуваясь и вяло болтая. Я, почувствовав, что жара отхлынула, перебрался на од-

96.

ну из лавок и постарался окончательно расслабиться. Нет, а ведь и правда — почему бы не зазимовать тут? Назовём нашу стоянку Москвой, будем дружить домами с этими соседями, сколько их тут?..

— Вадим! — с усилием выбрался я из дремоты. Он обнаружился рядом со мной. — Слу-

шай, — сказал я, подталкивая ногой облезший веник, — завтра возьми человек пять и сходи туда… ну, к тем, которые подальше, на юго-запад.

— А ты, соответственно, пойдёшь к тем, кто поближе, — проницательно заметил

Вадим.

— А то как же, — я зевнул и как следует потянулся. — Должны же у меня быть привиле-

гии… Спецпаёк там, путёвка на курорты… Желтые штаны. Всё такое.

— Орден Сутулого с закруткой на спине, — добавил Вадим. — Ладно. Схожу, только выс-

плюсь.

— Это хорошее намерение, — я начал отжимать волосы. — Полотенчико не помешало

бы… Ладно, как ты говоришь. Пойду я. Старость — не радость. Ещё и петух не кукаре-кал, а уже в постельку охота…

Я прошлёпал по полу к выходу, осторожно высунул нос. Точно, в предбаннике никого не было, как, впрочем, не было и нашей одежды. Зато лежала стопка одеял. Замотав-шись в одно, я вышел наружу.

Выстиранные вещи были развешаны на краю крыши. Я хмыкнул и направился к бал-ку, в окнах которого уже не было света.

* * *

Тоненько дребезжало в оконной раме стекло. Ну и ветер дует, сонно подумал я. Ну и ветер свищет, ну и пурга… Вот странно — неужели замазка так поотваливалась? Я по-возился и открыл глаза.

Ну конечно. Низкий серый потолок балка нависал надо мною. А дребезжала щепа в двери — открытая дверь медленно ходила туда-сюда, цепляя трухлявый полог.