Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

* * *

Я читал рассказы Паустовского про Мещёру и мне она нравилась заочно. Я даже подумывал подбить ребят на поход в те места.

Теперь и подбивать не пришлось. Мы трети сутки шли по этой красоте. Пейзажи отличались только степенью заболоченности — от "по щиколотку" до "по грудь". Были, впрочем, ещё места, где через таинственные, полные тёмной торфяной и очень тёплой водой протоки приходилось переправляться вплавь. Для меня это было мучительно — хо-тя плавать и оказалось несложно, но я это так и не полюбил.

Со вчерашнего вечера шёл дождь. Ночь мы кантовались на каком-то относительно сухом пятачке — в смысле, в болото ложиться не пришлось. Во сне все пригрелись друг о друга под наваленными одеялами, но стоило пошевелиться — вновь наваливался сырой хо-лод, от которого сперва просыпались, а потом, замучившись, перестали, но и во сне по-нимали: плохо, холодно, неудобно! Досаждали комары — это когда уже проснулись. Кос-тёр развести оказалось невозможно, вяленое мясо подёрнулось плесенью. Его жевали, ме-ланхолично отплёвываясь. Обувь, одежда — всё было сырое, я с трудом заставил не то что всех — себя самого вычистить оружие. Сталь ржавеет без ухода…

Потом — опять волочёмся по заболоченным километрам, которых тут на всех хва-тит. И то ополье у Волги, которое казалось концом света, сейчас вспоминалось, как лёг-кий отдых.

Вообще — это чудовищно. Ноги давно одеревенели, ступни совершенно ничего не чу-вствовали. Болели бёдра и плечи — от постоянного напряжённого движения. От нас то и дело шарахались по воде ужи — серыми зигзагами, они плыли необычайно быстро, разби-вая воду на широкие брызги. Сверху лило — комары, и те разбежались по кустам. Плавали над водой клочь тумана, и мы дважды с опаской огибали "нехорошие места".

Вот уж кого тут не могло быть — так это негров. Но ещё денёк вот так — и взмо-лишься, чтобы они появились…

Реальная опасность зазимовать в этих болотах выводила из себя. Кроме того, я опасливо подумывал (не афишируя свои мысли) — а что если в этом мире мещёрские боло-та тянутся, тянутся — и плавно смыкаются с белорусскими и карельскими? Хорошо ещё — не заболел никто; Олька усиленно пичкала всех отвратно-горькой ивовой корой, высу-шенной и перетёртой в порошок. Не знаю, это ли помогало, или что, но малярия (а в этих местах она была!) нас пока обходила стороной. Я молился всем, кому возможно, чтобы и дальше никто не приболел — в этом случае наше медленно передвижение грозило превра-титься в переползание.

Меня нагнал Санёк. Толкнул локтем и негромко сказал:

— У Щуся зуб болит. По-моему, застудил ночью.

Я невольно потянул воздух и подумал о двух своих пломбах. Потом повёл глазами, на-шёл Щуся. Тот тащился с кислой физиономией и то и дело прислонял левую щёку к плечу.

— Коренной? — хмуро поинтересовался я. Саня кивнул. — Ну а я что могу? Анальгина у

меня нет. Вообще ничего нет. Пусть терпит, может, сам пройдёт.

— Угу, или заражение какое схватит, — многообещающе-зловеще предположил Саня.

— Выбей ему зуб кистенём, — предложил я. Санёк начинал меня злить. Кажется, он это

понял и отстал в прямом и переносном смыслах. Я ускорил шаг и догнал идущую впереди Ольгу, по пути сказав Олегу Крыгину, который вздумал тащить скатку Ленки Власенко-вой: "Верни, каждый несёт своё."Подумал: этот мой тёзка старше меня почти на три года — мог ли я недавно предположить даже, что я вот так буду ему приказывать?

— Оль, — окликнул я её. Ольга повернула большеглазое, ещё сильнее похудевшее лицо, тря-

хнула "хвостами" на висках. — У Щуся зуб разболелся, ничего нет?

— Ничего, — огорчённо и озабоченно развела она руками. — И сейчас взять негде — тут

ни фиалки, ни чеснока, ни хрена…

— …ни хрена, — задумчиво переставил я ударение. — Плохо, товарищ санинструктор. А

85.

если боец окочурится?

— Ну, я что-нибудь попробую, — без особой надежды пообещала Ольга. Я кивнул и побрёл

вперёд, в голову колонны, смотреть, как там остальные.

Если честно — никак. Это слово лучше всего определяло состояние нашей компании, как, например, отлично подходил нынешнему дождю высказанный Саней в его адрес эпи-тет "мокрый". Вы не замечали, что бывает просто дождь, а бывает дождь мокрый? Это если цель пути очень далеко, негде высушиться и не светит приличный ночлег…

Не дай бог, кто-нибудь всё-таки заболеет.

* * *

Мы шли до самой темноты, надеясь набрести хоть на пятачок относительно су-хого места. Ничего подобного, шиш-два-оп. Стемнело окончательно, передвижение ста-ло вообще невозможным, и мы остановились.

По колено в воде. Под дождём.

— Что ж, — вздохнул я в темноту. — Надо располагаться на ночлег.

Ответом было вдумчивое сопение и неясные реплики. Потом Валька Северцева спросила:

— А как?.. Коль, возьми куртку, тебе же холодно…

— Ничего, — ответил Самодуров, — всё в норме…

— Разбираем остатки мяса, — скомандовал я. — Никто не потерялся?

— Больно, блин, — отозвался Щусь хнычущим голосом. — Очень. Я рот-то еле открываю,

а тут есть надо…

— Не ешь, — бесчувственно заметил Олег Фирсов.

Мясо я различал плохо, и слава богу — на ощупь оно осталось склизким даже когда я промыл его в воде. Танюшка с плюханьем подошла ко мне, жуя на ходу. Я протянул ей по-ловину куска, которую не успел сжевать:

— Хочешь?

— Нет, ешь, — она помотала головой. — Ну что, нам, кажется, правда тут спать?

Я запихнул остаток мяса в рот и, наклонившись, сполоснул пальцы. Передёрнул не-вольно плечами:

— Не "кажется", Тань, а "точно"…

…Такой жуткой ночёвки у меня до сих пор не было. Мы не спали и не бодрствовали. К счастью, вокруг росло множество кустов — плотных, как матрас — и мы просто ложи-лись на них, раскинув руки крестом. Сверху лило и капало. Кусты постепенно разъезжа-лись под тяжестью тел — минут через десять просыпаешься от тошнотного чувства падения и меняешь место. Прошлая ночь казалась теперь верхом удобства. Окружающее превратилось в тягостный дурной сон. Помню, что Щусь начал подвывать часа в два. Он бродил вокруг по воде и издавал звуки, при которых у меня возникали стойкие ассоциации с призраком. Его вяло ругали и одновременно жалели. Я слышал сквозь дрёму, как Щусь плаксиво заорал: "Да сделайте что-нибу-у-у-удь!!!" Открыл глаза и обнаружил, что пос-тепенно и неохотно начинает рассветать. Дождь прекратился, но небо по-прежнему скрывали тучи. Хотелось есть.

Щусю разнесло щёку. Судя по всему, он уже успел пореветь как следует. Олька ис-следовала его открытый рот. Рядом с заинтересованным видом стоял Саня.

Я потащился чистить зубы, попутно сломав веточку и разлохматив её кончик…

… - Надо драть, — сказал Саня, снова и снова промывая и вытирая свой складник. Щусь, пританцовывавший на месте, неистово закивал. Он, судя по всему, был согласен с чем угодно, лишь бы прекратилась боль.

— Чем? — спросила Ольга.

— Подрежу десну, — невозмутимо сказал Саня. — Ник, — окликнул он Кольку, — дай свой