Путешественники в третье тысячелетие
Шрифт:
Восток заметно светлел, но вода была еще совсем темная. Антошка внимательно разглядывал поверхность реки. Вдруг он схватился за весла и начал быстро, но осторожно грести вверх по реке. Посмотрев туда, я увидел что-то белое: это плавало по воде полено. Щукарь правил прямо на него.
Когда мы подплыли совсем близко, Антошка бросил полено в лодку, и я увидел, что от полена тянется крепкая бечевка. Щукарь начал перебирать ее, и скоро у него в руках оказался толстый конец удилища. Тут я понял Антошкину хитрость: сазан, конечно, не мог уйти далеко с тяжелым поленом.
— Ну,
Щукарь поднял удилище с усилием, и большая рыба согнула его в дугу. Антошка действовал искусно; он водил сазана на кругах, и, наконец, сазан всплыл боком. Антошка подтянул его к лодке, а я удачно подвел под него подсачек.
Бросив сазана на дно лодки, Щукарь накрыл его своей курткой, чтобы он не слишком трепыхался.
— Кило на четыре будет, — сказал Антошка с довольным видом. — А ты молодец, ловко подхватил его…
Второе полено мы искали минут двадцать и нашли, когда совсем рассвело. Оно оказалось на полкилометра ниже Верблюжьего и почему-то стояло торчком. Антошка сомнительно покачал головой, и я почувствовал что-то неладное.
Едва Антошка взял полено, как оно чуть не вырвалось у него из рук.
— Ох, там и сазанище сидит… Силен, как конь! — пробормотал Щукарь.
Я сел на весла.
Ну и помучил же нас этот сазан! У меня вся рубашка стала мокрой, а Щукарь руки порезал о бечеву. Чуть удилище не сломалось. Антошка не давал леске ослабнуть, потому что, если она ослабнет, сазан мигом перехватит ее своей твердой спинной пилой.
— Врешь, — пыхтел Антошка, подводя сазана к поверхности, — врешь, не уйдешь!
И вот показалась огромная голова, величиной чуть не с морду порядочного поросенка. На верхней губе сложенного трубкой рта извивались две пары толстых черных усиков, как присосавшиеся к губе червяки. Огромный спинной плавник прочертил воду.
— Антошка! — с отчаянием закричал я. — Он не влезет в подсачек!
— Вижу, — прохрипел задыхавшийся Щукарь. — Правь на отмель!
Она была недалеко, и я погнал туда лодку. Сазан покорно шел за ней: он измотался в борьбе.
Сазан оказался на мели, касаясь брюхом песчаного дна. Антошка, не раздумывая, плюхнулся в воду, на толстую сазанью спину. Борьба была непродолжительна, и громадная туша, покрытая темно-золотой чешуей, перевалилась через борт, а потом влез и мокрый с головы до ног Антошка.
Он весь дрожал от радости, хохотал, подмигивал мне. Я в первый раз видел нашего флегматичного Щукаря таким возбужденным.
Мы подплыли к острову и с торжеством вытащили добычу. Сенька и Васька были ошеломлены.
— Ну что, балабоны! — хохотал Антошка. — Видали, как рыбу ловят? Килограммов на двенадцать вытянет!
Когда дома свешали сазана, в нем оказалось одиннадцать с половиной килограммов.
Кубря с любопытством топтался около большого сазана и нечаянно влез к нему на хвост. Великан взмахнул хвостом, щенок с визгом взлетел в воздух и шлепнулся в золу погасшего костра. Сконфуженный нашим хохотом, Кубря забился в кусты и наблюдал за врагом круглым черным глазком.
— Вот что, ребята, —
сказал Антошка: — мы с Челноком отдохнем. Умаялись.Мы с Антошкой легли отдыхать, а ребята стали варить уху.
Разбудили нас со Щукарем, когда было все готово, и мы съели уху с величайшим аппетитом. Кубре досталась сазанья голова и большой кусок спины.
Весело тронулись мы в обратный путь. Вот это была рыбалка!
Глава тринадцатая. Трудные дни (из дневника Гриши Челнокова)
15 мая. Сегодня Алик Марголин отвечал по истории. У него во всех четвертях двойки, и Иван Фомич предупредил Алика, что будет спрашивать его за весь год.
Так как Алик четыре раза промчался по учебнику (пять раз не успел), то не унывал и ждал вызова с уверенностью.
Когда его спросили о греко-персидских войнах, он бойко начал:
— Это дело было в древности. Афинский царевич Парис отдал богине Афродите яблоко раздора, и за это Афродита помогла, ему похитить жену персидского царя Дария, красавицу Елену…
По классу пошли смешки.
— Ребята, слушайте внимательно, — сказал Иван Фомич. — Марголин сделал новые исторические открытия.
— Царь Дарий, — продолжал Алик, — собрал огромное войско и отправился в Грецию, чтобы взять Афины и отомстить Парису. Однако афиняне хорошо укрепили свой город, и Дарию пришлось осаждать его пять… нет, десять лет. После этого афинянам надоело сидеть в осаде, они выехали из города в деревянном коне и напали на Дария…
Хохот в классе все усиливался, а самоуверенный Алик окинул нас недоумевающим взором:
— Не понимаю, что тут смешного! Ведь это не я выдумал, а как его… Геродот! Значит, греки разбили персов при Марафоне, и когда персы убегали, то начался марафонский бег, существующий до нашего времени. Бегут на дистанцию в сорок два с лишним километра…
В классе творилось что-то невообразимое. Сенька Ращупкин от смеха уронил под парту книжку, куда собирался занести Аликову оценку, и лазил под партой на карачках, отыскивая ее; Илья Терских захлебнулся и махал руками; Каля Губина хлопала в ладоши; а я громко свистел, хотя Щукарь награждал меня за это тумаками. Сплошной гул, вой и стон стояли над классом. Алик смотрел на всех удивленными глазами.
Иван Фомич тоже не мог удержаться от смеха.
— Двойка, которую я тебе ставлю, — сказал он, — пожалуй, даже слишком высокая оценка. Но я надеюсь, что ты поработаешь летом и осенью ответишь по-настоящему.
Шмыгая носом, огорченный Алик сказал:
— Я теперь не так возьмусь за дело и уж действительно подготовлюсь, Иван Фомич, честное пионерское!
Тут раздался звонок.
Хорошо еще, что Капитолина Павловна поставила Алику по географии тройку за год, а то у него дела были бы совсем плохие…
25 мая, пятница. Сегодня у нас был письменный экзамен по арифметике. Я здорово волновался, когда получал листочек с условием задачи, но когда прочитал ее, то успокоился: задача оказалась легкая, и я сплавился с ней быстро.