Путешествие без карты
Шрифт:
Покупки для плавания на пароходе: ДДТ, одеколон, мыльные стружки, десять бутылок виски и тридцать шесть содовой [80] . Угостил супругов Л. обедом в гостинице. Мерзкий бар с металлическими стульями и луноликими абажурами. Но обед приличный. Потом, уже на борту, — виски. Каюта епископа очень славная. Алтарь в салоне на верхней палубе.
Несчастье с епископом. Все прошлые годы он не знал, что такое болеть, и теперь его убивает не столько боль, сколько скука. Для него одиночество всегда было невыносимо; величественный и безупречный, как и подобает епископу, с большим крестом на шее, добрый и внимательный человек, он не слишком-то верит в свою епархию. Теперь он лежит, одетый в пижаму, и неимоверно тоскует — для него непостижимо, как можно быть одному. За все пятьдесят лет с момента его назначения он никогда не испытывал одиночества. Сейчас он не может без боли даже повернуть головы [81] .
80
В
81
Рад сообщить, что перелом у епископа сросся. Истинный денди тихих колониальных времен принял свой сан в беспокойные дни. Он оставался на своем посту, пользовался доверием конголезцев, выстоял во всех бедах и оказывал помощь белым, оставшимся в Экваториальной Африке. Как часто судьбы отдельных священников порождают историю церкви! — Прим. автора.
Только что по почте пришло письмо еще от одного местного писателя и книга, опубликованная за его счет. Почему эта жажда писать обуревает столь многих? Желание разбогатеть? Сомневаюсь. А может быть, человек, который понял, что живет жизнью, в общем-то, избранной не им самим, просто хочет внять своему призванию? Тот же отчаянный инстинкт, который толкает человека не столько к религиозной вере, сколько к желанию верить?
…Проснулся в пять, как только пароход стал отчаливать, и открыл иллюминатор, чтобы видеть огни Кокилатвиля. От гребного колеса сильно передается вибрация. Река около полутора километров ширины. Мы держимся вблизи от берега.
Осмотр судна у входа в русло Руки: не тянем ли мы за собой цветы и водоросли, которые могут разрастись и забить фарватер.
С бортов судна у нас по понтону, груженному дровами. После завтрака бывший капитан берется за бревиарий. X. описывает свой осторожный роман с одной молодой замужней дамой — чтобы хоть как-то облегчить свою боль. В конце концов он пытается вернуться к сексуальной любви, но отказывается от этого, так как не испытывает ни малейшего желания. Расстаемся с ним в ожидании дальнейших событий [82] .
82
Эти замыслы были оставлены или полностью изменились. — Прим. автора.
На борту три священника и прислуга из африканцев, в том числе по меньшей мере одна женщина. Отец Анри, поправляющийся после болезни, в прошлом сам капитан; он пожелал принять участие в путешествии и надеется поспеть засветло в семинарию в Бакуме. Отставной капитан отец Пьер, со своей длинной взъерошенной бородой и в очках, преподаватель семинарии, и отец Жорж, нынешний капитан, человек, обуреваемый страстью к охоте. Здесь водятся обезьяны, ведущие наземный образ жизни, и он похваляется, сколько ему удалось подстрелить во время облавы — кажется, они весьма хороши на вкус. Только что мы видели баклана — длинная шея и маленькая головка, — он сидел на бревне; прогремел выстрел, но из-за вибрации отец Жорж промахнулся, птица взлетела и продолжала лететь за нами, держась на одинаковом расстоянии над водой. Крокодилы здесь явно длиннорылые и не каннибалы. Купание безопасно. Так утверждают отцы — по мнению доктора, вряд ли это полностью заслуживает доверия.
В первый день пытаешься уловить, каков именно установившийся здесь ход вещей, ибо только это создает ощущение дома. У вас могут быть моменты внезапного волнения, возбуждения, счастья — но совсем иное дело чувство покоя.
В одиннадцать мы выпили пива, а потом я учил священников играть в «421». После ленча — сиеста.
Читаю Конрада — книга называется «Юность», я взял ее ради «Сердца тьмы» — впервые с тех пор, как бросил его читать году в тридцать втором, оттого что он влиял на меня слишком сильно и разрушительно. Мощный гипнотический стиль вновь обрушился на меня, и я понял, до чего же беден мой собственный. Возможно, после того как я довольно долго прожил со своей бедностью, меня уже ничто не испортит. Когда-нибудь я перечитаю «Победу». И «Ниггера».
Вода цвета начищенной до блеска оловянной посуды; кажется, что облака — в отсветах этой оловянной поверхности. И на зелени лесов словно тоже оловянный налет. Рыбачьи домики на сваях вызывают воспоминание о Востоке [83] . Люди стоят в пироге, и ноги их, удлиненные тенью, уходят в воду, точно они переходят реку вброд. Может быть, какой-нибудь рационалист уже объяснил подобным образом хождение Иисуса Христа по водам?
Последнее время меня все больше и больше волнует, выйдет ли что-нибудь из этой книги. Быть может, вместо того чтобы принимать реальность такой, какая она есть, я с ней сражаюсь и в то же время пугаюсь того, что доктор называет «сентиментальностью», всего яркого и драматичного. Возможно, X., помогая больным разрабатывать руки, забудет об очевидных мерах
предосторожности и не протрет руки спиртом. Священники больше думают о технике, электричестве, навигации и тому подобном, чем о человеческой жизни или о Боге, — но это у X. ложное впечатление. Он приехал в поисках иной формы любви, а столкнулся с турбинами электростанций и проблемами строительства; он никак не может понять этих священников, так же как они не могут понять его.83
Это мне напомнило деревушку на реке Меконг в Лаосе недалеко от Луан- Прабана, возле которой заглох мотор моей лодки. Это было во время войны в Индокитае, и мы пытались добраться до особо почитаемого буддистского храма и вознести там свои молитвы о поражении наступавшей армии Вьетминя. Я с самой живой радостью вспоминаю нашу трапезу на полу того домика на сваях и его стены, увешанные фотографиями коронации королевы Елизаветы из «Пари Матч», при том что наш хозяин, крестьянин, ни слова не знал по — французски. Я не прошу извинить меня за подобные отступления. Воспоминания — это форма сравнения: мы вспоминаем и говорим: «Это похоже». — Прим. автора.
Вода, которую разрезают носами наши понтоны, цвета жженого сахара.
Возможно, первая фраза будет такой: «Каждый день после завтрака капитан читает в рубке свой бревиарий»
Неустанное перебрасывание дров с понтонов к машине вызывает воспоминание о том, как Филеас Фогг пересекал Атлантический океан.
Подходим к Бакуме. Отец Анри возбужденно восклицает:
— Мой дом!
— А не тюрьма?
— Нет. Моя тюрьма — Йонда.
Причаливаем. Обед в миссии, после обеда священники играют в карты тремя колодами в игру под названием «Спички».
Беспокойная, душная ночь, снотворное не подействовало. Снилось что-то сердитое о человеке, на которого я не сержусь наяву.
«Сердце тьмы» Конрада мне по — прежнему очень нравится, хо тяя и стал замечать недостатки. Язык для этих событий слишком напыщенный. Курц кажется каким-то искусственным. Словно Конрад взял эпизод из собственной жизни — ради «литературы» — и приписал ему большее значение, чем он того заслуживает. Конрад то и дело сравнивает конкретное с абстрактным. А не перенял ли и я сам этот трюк?
Сегодня вечером мне в голову пришла занятная мысль: за кого можно принять этих священников, не зная, кто они есть на самом деле, — ведь только один из них в сутане?! Отец Жорж, капитан, очень похож на тех молодых офицеров из иностранного легиона, которых можно было встретить в свое время в Индокитае; отец Пьер немного похож на У. Г. Грейса или на Хаксли; остальных я, пожалуй, поделил бы между врачами и преподавателями колледжа (в последнюю категорию входит и австриец, побывавший после войны в плену у американцев, он не может говорить о Германии спокойно. По случайности где-то здесь в буше и сын Мартина Бормана). Среди священников царит приподнятое настроение. Бесконечные шутки и смех. Только один молодой человек (здесь он среди тех немногих, у кого нет бороды) несколько молчалив и замкнут. Интересно, это подшучивание и студенческий юмор сохраняются ли с годами?
Миссия немного напоминает консульство. Неизменно портрет нынешнего папы и портрет епископа.
Смогу ли я извлечь что-нибудь ценное из этого веселья, бесконечных шуток и смеха вокруг моего загадочного, безразличного X.?
В 2.10 наконец отплываем. Невыносимая жара. Тягостная сиеста.
Через час с небольшим останавливаемся у деревни Иконга, чтобы купить горшки. Хорошенькая молодая женщина в зеленом, с рыбой в руках [84] . Фотографируем. Собирается буря. Отец Анри купается. Гром и молния, ливень, пар вырывается из какого-то сочленения, когда мы готовимся отчалить. Приходится остаться на ночь.
84
Я спросил отца Жоржа, а не мог бы я купить ее как жену на время путешествия, но он объяснил, что вряд ли она того стоит. Все дети принадлежат матери, и перед родами она должна будет вернуться в семью. И если бы я захотел получить ее вновь, мне пришлось бы снова заплатить за нее брачную цену. — Прим. автора.
Капитан растянулся в шезлонге и взялся за бревиарий. Отец Анри отправился в деревню сообщить об утренней мессе. Капитан пошел поудить. Приятный, свежий вечер.
Когда зажгли лампы, несколько старух приковыляли на исповедь.
Рано утром (в 6.10), после двух месс, мы отчалили; возле берега река курилась туманом. Еще до восхода солнца, в пять утра, пароходный гудок подал сигнал к первой мессе. Из деревни спустилась процессия с факелами. Капитан отслужил первую мессу. Матросы из машинного отделения появились к вознесению Даров, а потом снова вернулись к работе. На завтрак яичница с беконом, а капитан разделал одного из кроликов, которых вчера принес на борт в клетке отец Анри [85] .
85
При семинарии кроличья ферма. Отец Анри, не лишенный некоторой жестокости, прозвал одну крольчиху Брижит Бардо. — Прим. автора.