Путешествие на Запад. ТОМ III

Нигде не было ни одного мужчины, а в окнах виднелись четыре девушки. Танский монах смутился и, не смея войти, остановился как вкопанный. Затем он быстро шмыгнул в чащу деревьев и стал рассматривать девиц.

Все четверо на вид жестокосердны И несравненно хороши собою. Поднявши бровки тонкие дугою, Рад вышиваньем трудятся усердно. Полны очарованья их движенья, И губки, глянцевитые, как вишни, И личик своенравных выраженье, А волосы, причесанные пышно, На лоб спускаются красивой челкой. Сияют девы прелестью весенней И свежестью такой, что даже пчелки При виде их могли бы сбиться с толку, Приняв девиц за лилии в цветенье.

Танский монах простоял добрых полчаса и убедился, что кругом все тихо и безмолвно, не слышно даже ни петухов, ни собак. Размышляя, Танский монах решил: «Если я не выпрошу подаяния, мои ученики засмеют меня: скажут, взялся быть нашим наставником, а не сумел выпросить подаяния; как же мы с таким учителем предстанем перед Буддой?».

Не зная, что придумать, Танский монах все же позволил себе некоторую вольность: направился к мосту и, пройдя несколько шагов, увидел среди домов, крытых соломой, разукрашенную деревянную беседку, возле которой играли в мячик три девицы. Они совсем не были похожи на тех четырех.

Широкие взлетают рукава, Колышутся расшитые подолы… Широкие взлетают рукава, Когда же плавно ниспадают долу, То пальцы нежных рук виднеются едва Из-под их складок, пышных и тяжелых. Колышутся расшитые подолы, Являя ножки малые. Они Красой своею лотосу сродни, И движутся или стоят на месте, Их вид пленительный воистину чудесен. С каким искусством мячик принимают, С какою резвостью его обратно посылают, Об этом трудно даже рассказать! Взгляните вот одна из милых дев, Своею ножкой мяч легко поддев, Его толкает так, что он, как будто птица, Взмывает вверх и к небесам стремится, К земле, однако, возвращается опять! Другая же прелестная девица, Не побоясь нисколько оступиться, Мячу проворно преграждает путь Прыжком таким, что им бы было впору Перескочить с налета через гору Иль через океан перемахнуть. А третья мячик принимает ловко, Когда летит он, словно грязи ком, И шлет его вперед уверенным броском, Выказывая дивную сноровку. Друг другу эти девушки под стать Умеют мяч послать, умеют и принять, Когда летит он вниз, с жемчужиною схожий, Спускающейся Будде на чело, – Один удар носочком туфельки – и что же? Его опять, как ветром, унесло! Когда ж мяча стремительный полет Над самым уровнем земли проходит, Движенье нужное красавица находит, Наклон свободный телу придает, Как рыбка резвая, нырнувшая под лед, И мяч далеко в сторону отводит. То приседает, не сгибая поясницы, То пяткой мяч отбросит, озорница, То прыгает, как юная тигрица, – Ну, как такой игре не подивиться, Как от восторга тут не закричать? Ведь эти девы, если пожелают, Поток с горы летящий обуздают, Речные воды течь заставят вспять. Звенят на нежных шейках ожерелья, Запястья раззолоченные в лад Стремительным движениям звенят. Мяч кубарем летит от цели к цели, И думаешь невольно: неужели Игра искусная уж так трудна, Ужель усилий требует она, И мяч отбить сложнее, чем на рынке Наполнить свежей рыбою корзинку? Пока одна из дев, как будто ненароком, В сторонку быстрый мяч коварно шлет, Его вторая принимает сбоку И третьей не спеша передает, А та ударом туфельки плетеной Полет его стремит в край поля отдаленный, Где скрыться должен он в траве густой, зеленой. Ее противница, однако, начеку, Она легка, подобно ветерку, Что светлые ее одежды развевает. Она на шаг, не боле, отступает, И мяч, гудя, как злобная оса, Взмывает снова прямо в небеса. Так, весело борясь за пестрый мяч, Красавицы не первый час проводят, Но, утомившись, с поля не уходят, Попавшись в сеть удач и неудач. И градом пот с округлых лиц струится, Смывая с них прозрачный слой белил, И, как пионы, пламенеют лица. И бой вести уж не хватает сил.

Всего не перескажешь, лучше завершим описание этой игры следующими стихами:

В мяч играли подкидной девы в дни луны весенней. Благодатный ветер дул, девы – просто загляденье! Лица, влажные от пота, что цветы в росе, – красивы, Пыль на бровках их осела, как туман на ветках ивы. Рукава одежды пышной пальцы тонкие скрывают, Но расшитые подолы ножки дивные являют Растрепался на ветру черных кос убор затейный… Утомленные игрой, девы – просто загляденье!

Танский монах долго смотрел на играющих девушек, но в конце концов ему все же пришлось пройти по мосту и крикнуть:

– О милостивые девы! Я, бедный монах, оказался здесь по воле судьбы и прошу подать мне хоть сколько-нибудь еды на пропитание.

Девицы, услышав его просьбу, очень обрадовались. Те, что вышивали, побросали иголки и нитки; те, что играли в мяч, оставили его и веселой гурьбой, смеясь и забавляясь, побежали навстречу.

– Почтенный наставник! Прости, что не заметили тебя и не встретили как подобает! – наперебой щебетали они. – Заходи к нам! Мы не отпустим тебя, пока не накормим.

«Замечательно! Замечательно! – обрадовался в душе Танский монах. – Вот уж поистине здесь на Западе чувствуется, что попал во владения Будды. Даже трудно себе представить, до чего должны быть набожны здешние юноши и мужчины, если такие молоденькие девушки столь радушно принимают монахов?».

Наш почтенный наставник выступил вперед, поздоровался и последовал за девами. Пройдя через деревянную беседку, он осмотрелся и пришел в изумление. Оказывается, кругом никаких жилых строений не было и в помине, а виднелись одни только

Высокие горные кряжи,

Узловатые жилы отрогов…

Высокие горные кряжи Вершинами туч достигали, Узловатые жилы отрогов До самого моря тянулись, Уходили в туманные дали. К мосту направляясь, дорога Песчаной змеей изогнулась, Любуется каменный мостик Игрой прихотливой потока, Его синевою глубокой Деревья огромного роста Красуются пышным цветеньем, Цветы состязаются в красках, А гости пернатые – в пенье. Лиан кружевное плетенье, Стеблей их крученые связки Стволы обвивают красиво И льнут к ним и стелятся льстиво… Свой запах струят благовонный Причудливые орхидеи, В нарядах пятнистых, червонных, Меж темными листьями рдея. Прекрасная эта обитель Пэндао красой превосходит В ней истинной веры ревнитель Приют себе верный находит. С горой Тайхуаскою схожа Гора эта высью и видом, Здесь оборотня не потревожат Ни схватки с врагами, ни битвы. Поститесь, творите молитвы, Дела свои тихо вершите, Лихой вас сосед не увидит, Никто вас ничем не обидит, Живите себе как хотите!

Одна из девиц прошла вперед, распахнула настежь обе створки каменных ворот и предложила Танскому монаху войти внутрь. Сюань-цзану ничего не оставалось, как принять предложение и войти. С любопытством стал он разглядывать помещение. Все столы и скамьи были сделаны из камня. Отовсюду веяло холодом, словно в подземелье. На душе у Танского монаха вдруг стало тревожно. «Здесь все предвещает скорее несчастье, чем счастье», – подумал он про себя. Девицы тем временем продолжали весело щебетать и смеяться.

– Сядь, посиди с нами, почтенный наставник! – ласково предлагали они.

Танскому монаху было неловко отказаться, и он сел, но вскоре вздрогнул от неожиданности.

– Уважаемый наставник! Ты на какой горе обитаешь? и на что собираешь подаяние? На починку дорог и мостов или на постройку храмов и пагод? А может, на отливку изваяний Будды и печатание священных книг? Покажи нам, где у тебя ведется запись подаяний?

Девицы наперебой задавали Танскому монаху вопросы.

– Я вовсе не собираю подаяний на что-нибудь, – отвечал Танский монах.

– Так зачем же ты пришел сюда, если не за подаянием? – спросила самая бойкая девица.

– Я иду из восточных земель великого Танского государства, – с достоинством произнес Сюань-цзан, – на Запад в храм Раскатов грома за священными книгами. Путь мой как раз проходил через ваши места; я сильно проголодался, а потому и решил попросить у вас пищу и сейчас же отправлюсь дальше своей дорогой.

Девицы еще больше обрадовались.

– Вот хорошо! – кричали они в восторге. – Недаром говорится в пословице: «Монах из дальних стран лучше разбирается в священных книгах». Сестрички! Такого случая нам упускать нельзя! Давайте скорей готовить пищу.

Три девицы остались с Танским монахом и развлекали его разными разговорами и беседами о ниданах, а остальные четыре отправились на кухню, где, засучив рукава и подоткнув подолы, рьяно принялись за стряпню. Вы хотите знать, читатель, что они готовили? Оказывается, у них был заранее вытоплен человеческий жир, тушилось и жарилось человеческое мясо, причем пережаренные дочерна волокна были подделаны в виде жженой вермишели, а жареные мозги приготовлены как бобовый творог. Еду принесли на двух подносах и расставили на каменном столике.