Путешествие в будущее и обратно
Шрифт:
...Абсолютно безответственная кадровая политика привела к тому, что факты шпионажа на станции стали обыденным явлением. Только за последние пять лет здесь имели место несколько случаев разоблачения советских и восточноевропейских агентов. Оглядываясь назад, позволительно спросить: а сколько еще осталось неразоблаченных?
Политическая цензура на станции сделалась правилом. ...В результате, даже по официальной статистике исследовательской службы «Свободы», число ее слушателей за последние несколько лет сократилось почти вдвое».
Все утверждения этого письма были полнейшей ложью. В частности, с момента моего поступления на РС (ноябрь 1973) и до момента опубликования этого письма не было ни одного случая разоблачения каких-либо агентов. И таких случаев вообще никогда не было!
Обсуждаемое письмо было направлено не только на дестабилизацию русской редакции РС, но и на дискредитацию Картера накануне выборов. А ведь Картер был самым близким для российских правозащитников президентом, так как положил в основу своей политики повсеместную защиту прав человека!
Предвижу вопрос, как могли авторы письма построить его на обложной лжи? Так вот — смогли! Это яркий случай концентрированного проявления нравственной невменяемости и безответственности, характерных для значительной части российско-советского общества. Разоблачения своей лжи авторы цинично не боялись. Помощникам Картера перед выборами было не до них, а помощники его конкурента тем паче не стали бы заниматься проверкой эмигрантского письма, направленного им в поддержку.
В декабре 1981 года к кампании против РС подключились и террористы из КГБ — группа знаменитого Санчеса Ильича Рамиреса, организовавшая мощнейший взрыв на станции. Группа приехала из Будапешта, взорвала бомбу и уехала обратно. Венгерские власти после крушения советской империи опубликовали документы о проведении этого теракта. Заряд был подложен к стене чехословацкого корпуса (с внешней стороны), метрах в пятнадцати от нашего корпуса. Взрыв произошел в субботу вечером, и меня не было в бюро. Дверь я оставил запертой, но силой взрывной волны дверь вырвало в коридор вместе с дверной рамой! Осколками стекла были иссечены и пересыпаны все бумаги и книги. Сотрудники отдела новостей (его помещение выходило на другую сторону здания) решили было, что произошло землетрясение: пол заколебался в помещении. Пострадало шестеро служащих чехословацкой редакции, работавших в тот вечер. Двое из них — очень тяжело. В числе этих двоих была женщина, у которой почти снесло лицо, и она потеряла глаза. Во всех окрестных домах выбило стекла в окнах. Некоторых жителей ранило осколками. Расчет заказчиков взрыва с Лубянки состоял, как я понимаю, в том, чтобы у нас было мало пострадавших, дабы не вызывать сочувствия, а немцев — хорошенько напугать. В Москве надеялись, что немцы начнут требовать убрать из Германии «это гнездо холодной войны». Генерал КГБ Олег Калугин, руководивший в 70-е годы борьбой с «вражескими голосами» и в перестройку порвавший с КГБ, выступая в Мюнхене на «Свободе», подтвердил эту версию. Но немцы не дрогнули, протестов не последовало. Было лишь возмущение террористической деятельностью Кремля и КГБ.
Время взрыва — декабрь 81-го — было выбрано не случайно. В декабре под давлением Москвы в Польше был введен военный режим для разгона «Солидарности» — событие, потрясшее весь цивилизованный мир (на «Свободе» больше всего о «Солидарности» говорилось в моих программах!), да еще затягивалась война в Афганистане. То есть ситуация была очень тяжелая для советских властей, и радиопередачи «Свободы» были им тогда особенно не к месту.
В 82-м году я написал письмо-обращение к ряду политэмигрантов, которых считал заинтересованными в помощи демократическому движению в России. Я не помню всех адресатов, но среди них были Павел Литвинов, Людмила Алексеева, Кронид Любарский, Андрей Синявский. В этом письме я собрал выдержки из наиболее одиозных выступлений
«Континента» по поводу «засилья на «Свободе» агентов КГБ» и в конце писал:«Думаю, если бы на месте Максимова находился советский агент, то он не смог бы найти лучшего способа дискредитировать РС в глазах советских слушателей. Кому интересно слушать дезинформацию, производимую агентами КГБ, засевшими на «Свободе», как то утверждается в «Континенте»?
В редколлегии «Континента» стоят имена Сахарова, Сол Беллоу, Джиласа, Ионеску, Михайло Михайлова и ряда других известных и уважаемых в СССР людей. «Континент» проходит в СССР относительно легко и попадает там главным образом в среду наших слушателей. При этом журнала, противостоящего «Континенту», в русской эмиграции до сих пор не существует.
В результате эффективность «службы дискредитации» «Континента» чрезвычайно велика, несравненно сильнее радиоглушения и официальной советской контрпропаганды.
Настало время, наверное, обратить внимание на эту проблему. К чему я Вас и призываю». (Письмо датировано 28.10.82.)
Никакой реакции это письмо не вызвало.
Очень скоро после этого в кампанию против русской редакции «Свободы» вновь включился Солженицын и кое-что прояснил. Сначала он выступил со статьей «Иметь мужество видеть» («Фориджен аффэрс», июль 1980), в которой заявил, что «русская секция радиостанции «Свобода» из-за своей принципиальной чужести и даже враждебности русскому национальному сознанию катастрофически утеряла контакт с русским населением и русскими интересами».
Затем он дал интервью американскому конгрессмену и сказал очень интересные вещи. Солженицын заявил, что на «Свободе» введена предварительная цензура, причем «только исключительно русских ведущих передач».
«Ваши радиопередачи, — сказал он далее, — все 30 лет направлены на то, сознательно направлены, планомерно, чтобы не дать русскому православию подняться и стать организующей силой в России...
Если бы американские руководители понимали правильно, как вести радиовещание, то за эти 30 лет картина в Советском Союзе была бы другая...
Но для русского народа радиовещание ведется прямо противоположно, чем на Польшу, то есть вы как будто бы нарочно задались целью, чтобы у нас не могло быть такой силы Церкви и такого церковного объединения, как в Польше».
Это был, конечно, чистый бред, унизительный и для православной религии, и для русского народа, которому, оказывается, американское радио мешает вернуться к православию!
Но особенно знаменательна концовка интервью:
«Работа русской секции «Свободы» уже доведена до вырождения, настолько плоха, что если еще продолжать в том же направлении, то лучше ее вообще упразднить» (курсив мой. — В. Б.).
Солженицын, видимо, сказал то, что не решался сказать Максимов!
В какой-то момент я подумал, а не является ли Владимир Максимов Азефом советской охранки? Этот вопрос пришел мне на ум не только в связи с войной Максимова против «Свободы», но и в связи с рядом других его выступлений, о которых речь пойдет дальше.
Но меня сразил Иржи Пеликан, которому я высказал свое подозрение. Он сказал мне: «Если бы так, как Максимов, вел себя кто-нибудь в нашей (чехословацкой) эмиграции, то можно было бы с большой долей вероятности предположить, что он — агент, но в русской эмиграции такое поведение еще ничего не значит!».
Эти слова буквально снесли мой «бугор подозрительности». Уж мне-то лучше Пеликана было известно, на что способен иной российский человек в силу «фирменных» качеств советской интеллигенции — завистливости и злобности. Однако в данном случае «формула» Пеликана не соответствовала действительному положению дел. Будущее это прояснило.
В 1993 году в Москве на третьей конференции «КГБ: вчера, сегодня, завтра» (эти конференции проводятся фондом «Гласность», возглавляемым Сергеем Григорянцем, ветераном диссидентского движения) выступил уже упомянутый генерал Калугин и рассказал, что если главным врагом для КГБ внутри страны был Андрей Сахаров, то за границей главным врагом являлась радиостанция «Свобода». В числе «активных мероприятий» против «Свободы» Калугин упомянул и взрыв 81-го года, и «работу по разжиганию антисемитизма среди сотрудников».