Путешествие в будущее и обратно
Шрифт:
Между прочим, в чехословацкой эмиграции чрезвычайное возмущение вызвал появившийся в 1985 году роман Максимова «Звезда адмирала», в котором прославлялся адмирал Колчак и обливались грязью офицеры и солдаты чехословацкого корпуса за то, что они в 1919 году вышли из борьбы с большевиками.
Напомню, что одной из причин этого ухода от борьбы было нежелание чехословацкого корпуса прикрывать жестокие репрессии, чинимые армией Колчака в Сибири. В обращении к представителям стран Антанты в ноябре 1918 года руководители корпуса писали о том, что «под защитою чехословацких штыков местные военные русские органы позволяют себе такие дела, над которыми ужаснется весь цивилизованный мир. Выжигание деревень, убийство мирных русских граждан целыми сотнями, расстрелы без суда людей демократических
58
Политический дневник. Амстердам. Фонд им. Герцена. 1972.С.568
Об этой причине выхода чехословацкого корпуса из Гражданской войны в нашей стране мало кто знает. О ней умалчивала советская пресса: нельзя же показывать, что враги революции (чехи и словаки) были гуманными людьми; умалчивает и пресса нынешняя, антисоветская: нельзя же показывать, что борцы с большевиками (колчаковцы) были извергами. Ничего не пишет об этом и Максимов.
Зато Колчак у Максимова говорит командиру чехословацкого корпуса генералу Сыровому о его солдатах: «Они ведут себя в приютившей их стране, как шайка обезумевших мародеров, изменивших одной присяге, а теперь и другой, и все это ради спасения собственной шкуры. …Чего вы стоите со своим воинством, Сыровой, плевка не стоите!»
Воссоздание независимой Чехословакии максимовский Колчак комментирует в этой «беседе» следующим образом: «Под шумок большой войны, за спиной у истекающей кровью Европы, вырыли себе свою национальную нору и думаете отсидеться в ней от всемирного потопа. Не получится, Сыровой, рано или поздно, но потоп этот доберется и до вашего иллюзорного убежища, где вы вознамерились теперь избавиться от своей лакейской мизерабельности за счет чужой крови, но она настигнет вас, эта кровь, и падет, если не на вас, то на ваших детей».
И в конце романа Максимов помещает заявление ТАСС от 21 августа 1968 года о вступлении войск Варшавского договора в Чехословакию. Пророчество Колчака сбылось, возмездие настигло Чехословакию!
Журналы и газеты русской эмиграции немедленно начали печатать отрывки из этого романа. «Выход каждой новой книги Максимова — это всегда событие в литературно-политической жизни русского зарубежья», — писала пресса эмиграции. Максимов наряду с Солженицыным был вождем эмиграции, а книги вождей российские люди привыкли почитать. (Часто при этом их не читая!)
Как видим, черная ненависть к чехам и словакам объединяла «антикоммуниста» Максимова и «коммуниста» Брежнева, журналистов эмиграции и КПСС.
Весьма интересна деловая переписка Максимова, которую он вел очень энергично. Вот две выдержки из его писем, попавших ко мне через Аниту, которая, напомню, работала в магазине оптовой книги Нейманиса, распространявшего «Континент».
Из письма Максимова О. Нейманису от 2 марта 1984 года:
«Никакой Фрайбург, ни все фрайбурги вместе взятые не вправе распоряжаться судьбами русского «Континента» за нашей спиной. К сожалению, в Германии, видимо, еще не перевелись люди, которые никак не могут забыть о тех золотых временах, когда русские «унтерменши» гнули на них спину на их скотных дворах за брюквенную похлебку или умирали от голода в их лагерных бараках. Но им, этим людям, следует зарубить на их носу, что времена эти прошли и никогда более не вернутся, а если, паче чаяния, и вернутся, то закончатся для них еще хуже, чем в прошлый раз.
Исходя из всего вышеизложенного, я просил бы Вас строить с нами в будущем свои взаимоотношения. Разумеется, если у Вас есть намерение продолжать их».
В российской эмиграции это называлось: «Подождите, наши придут, они вам покажут!».
Поясню, Фрайбург был связан с Нейманисом в распространении «Континента» по магазинам в ФРГ и чем-то прогневил Максимова.
Примечательно
еще и такое письмо к Нейманису от 1 июля 1983 года: «Мы отдаем себе отчет в том, что столь выдающемуся книжному гешефтеру как Вы, круглосуточно занятому глобально важным делом распространения великих произведений столпов современной мысли и литературы вроде Эфраима Севелы, Вадима Белоцерковского и Аркадия Львова и несущему ответственность за фирму с многомиллионным оборотом и сотнями служащих, просто недосуг заниматься нашим маленьким и нерентабельным изданием».Максимов обложил меня самыми низкопробными, с его точки зрения, авторами.
Однажды Нейманис спросил Аниту: «Чем ваш муж так насолил Максимову? Стоило мне упомянуть его имя, как он разразился такой бранью, что пришлось отстранить трубку от уха. Мне казалось, что он мне его заплюет!».
Фраза о «многомиллионных оборотах и сотнях служащих» — издевка Максимова. Магазин был маленький. Между прочим, на вопрос Нейманиса у меня тоже не было ответа.
Как поссорились Владимир Емельянович c Андреем Донатовичем
Ссора была «непрозрачной» по мотивам. Ходили только слухи, и по ним получалось, что поссорились Андрей Донатович Синявский с Владимиром Емельяновичем Максимовым из-за того, что Максимов не захотел вводить в редколлегию «Континента» жену Синявского — Марию Розанову, женщину с большими амбициями и авторитарным характером, которую часто называли «Максимовым в юбке».
И непонятно было, сам ли Синявский ушел из «Континента» или Максимов его выставил? Ушел Синявский вместе с Игорем Голомштоком. Синявский после этого вернулся на либеральные (в западном смысле) позиции, на которых он находился в Москве, сотрудничая с «Новым миром», а Максимов остался на авторитарно-националистических, на которых стоял и в Москве, будучи членом редколлегии сталинистского журнала «Октябрь».
Но у Максимова остался в руках «Континент», и он развернул в нем компанию против Синявского. Так, 23-м номере «Континента» (1980) Максимов в колонке редактора квалифицирует «деятельность» Синявского как «провокационную возню» в угоду КГБ, обвиняет его в провоцировании конфликтов в эмиграции и присовокупляет, что Синявский якобы после семи лет эмиграции получил «от родного правительства постоянный советский паспорт для проживания за рубежом».
Все это, конечно, было ложью. (В частности, срок советского паспорта Синявского истек в августе 1979 года.) Давно уже необходимо было коллективное выступление участников правозащитного движения, чтобы раз и навсегда дезавуировать Максимова как представителя советского диссидентства. После этого у него, наверное, не осталось бы в руках и журнала, который он использовал в качестве инструмента власти над эмигрантами.
И на этот раз несколько человек во главе с В. Турчиным, Т. Венцловой, П. Литвиновым, И. Голомштоком и А. Амальриком собираются и пишут открытое письмо Максимову. Пишут правильные вещи:
«Вашими выступлениями Вы нагнетаете в нашу среду атмосферу Союза советских писателей. Вы бросаете тень не только на редактируемый Вами журнал, но и на все наше общее дело, на наше движение, которое, если Вы помните, в истоках своих было связано с судебным процессом Даниэля и Синявского, и борцом за которое Вы / себя провозглашаете» (выделено авторами. — В. Б.).
И авторы письма получают нормальный максимовский ответ (Континент. № 25):
«Уж коли Вы поспешили «расписаться в оплеухе» за своих друзей, — адресуется Максимов к И. Голомштоку, написавшему напоминание Максимову, будет ли «Континент» печатать письмо? — то хочу вновь Вас заверить, что и этот очередной скандал закончится так же нелепо и жалко, как и все предыдущие ...
И еще, уважаемый господин Голомшток, задайтесь-ка вопросом: как, каким это образом Ваши друзья ухитрились здесь в эмиграции остаться почти в полной изоляции, которая, кстати сказать, вот-вот превратится в полную? Странное дело, но почему-то наши эмигранты, да и значительная часть западных, связанных с эмиграцией людей, предпочитают «злобного», «нетерпимого» и «тоталитарного» Максимова».