Путешествие в страну летописей

Но полвека слишком большой промежуток, и мысль ученого последовательно «сжимает» это пятидесятилетие, исключая из него год за годом, пока не получается точный, особенно для такой глубокой древности, результат: между 1093 и 1095 годами. Таким образом «Временник» родился всего лишь за несколько лет до Несторовой летописи.

Мореплаватель, впервые увидевший неизвестную землю, имеет право дать ей имя. Такое же право дано ученому, извлекшему из бездонного моря прошлого совершенно неизвестный труд.

Шахматов награждает «новую» летопись именем почетным: «Начальный свод».

Вслед за тем удалось отыскать и автора… Им оказался печерский игумен Иван, тот самый, который резко осудил бесчинства князя Святополка, за что и был отправлен в ссылку.

Хотя Иван писал в самом конце XI века, то есть незадолго до Нестора, — то было совсем иное время. После 1100 года монастырь и князь живут в мире, но во времена Ивана печерцы еще открыто обличают княжеские раздоры и «несытства», разоряющие и ослабляющие Русскую землю. И такой же мятежной, дерзкой была летопись.

Эту крамольную летопись Нестор читает и использует, смягчая во многих местах ее смелый дух во избежание княжеской немилости. Но зато автор «Повести временных лет» вносит в свою летопись факты и даже целые истории, которых в труде его предшественника не было.

Почему же «Начальный свод» не появился в своем подлинном виде ни на своей родине — в Киеве, ни в других близких княжествах, а лишь в далеком Новгороде? Когда и при каких обстоятельствах произошло удивительное переселение летописи игумена Ивана на север?

Сам Шахматов не успел дать полного и четкого ответа на эти сложные вопросы. Это сделали советские ученые (хотя некоторые обстоятельства и поныне неизвестны). Не углубляясь в подробности, заметим только, что «Начальный свод», столь непочтительный в отношении князей, должен был прийтись по сердцу новгородцам, племени буйному и непокорному.

Обнаружив летопись Ивана, Шахматов одно время считал, что уж она-то, безусловно, древнейшая, начальная.

Но прошло всего несколько лет, и тот же «охотник» добывает еще более древнюю «добычу».

* * *

На этот раз все было еще проще. Неизвестная летопись была… в самой «Повести временных лет».

Шахматов частенько размышлял, почему в одном из разделов Несторова труда оказались точные даты.

1061 год. «Пришли половцы впервые на Русскую землю… Всеволод же вышел навстречу им, месяца февраля 2-го».

1066 год. «Умер Ростислав князь Тьмутараканский 3 февраля».

1067 год. «Встретились князья на Немиге 3 марта… 10 июля поцеловали крест честной Всеславу» и т. д.

В древности события с такой точностью мог зафиксировать только очевидец, современник. Через несколько лет было бы почти невозможно установить месяц и день какого-нибудь события. Время работы Нестора определили по таким датам, встречающимся в тексте летописи, как «1110 год 11 февраля в 1 час ночи…», «1107 год февраля 5… перед рассветом» и т. д.

Нестор в 1061–1067 годах был ребенком. К своему труду приступил сорок лет спустя. Однако эти точные сведения за шестидесятые годы XI века помещены в его летописи. Значит, он сам их заимствовал из чьих-то записей… Может быть, игумен Иван? Но и его время — 1093–1095 годы, на 30–35 лет позже.

Ясно, что в 60-е годы XI века делал записи какой-то еще более удаленный от нас летописец. Казалось бы, уж ничего больше не узнать — ведь в отличие от работ Ивана и Нестора здесь не сохранилось ни начала, ни конца, ни заглавия, ни каких-то других характерных признаков древнего свода. Остались лишь крупицы, несколько отдельных записей, переписанных Нестором, просеянных через труды его многочисленных продолжателей и дошедших к нам примерно через десятые руки.

И все же Шахматов предпринимает новые своеобразные раскопки древнего текста. Результат оказывается чрезвычайно интересным: выясняется, что летопись велась в период 1061–1073 годов в том же Киеве, в той же Печерской обители! Да и с автором читатель уже неоднократно встречался: это — Никон или, согласно патерику, Великий Никон, тот, кто одним из первых поселился в печерке, кто дважды покидал Киев, не желая мириться с княжеским произволом, а впоследствии был печерским игуменом. О существовании летописи Никона никто не догадывался до начала XX века.

Оказывается, в темных пещерах и в монастыре, воздвигнутом потом над ними, печерские отшельники издавна вели записи увиденного и услышанного. Может быть, юный Нестор еще до пострижения знал о печерском летописании и втайне мечтал приобщиться к нему?

«Свод Никона», конечно, — первая печерская летопись; ведь всего за несколько лет до нее сошлись в пещерах близ Днепра первые схимники.

* * *

Чем древнее, тем труднее находить летописные следы, тем больше приходится идти на ощупь.

Вместо привычных странствий по началу XII века ученый отправляется в отдаленные края, в XI столетие.

После долгого пути он останавливается на записи 1037 года. Здесь — похвала Ярославу Мудрому за распространение христианской веры, строительство церквей, переписку книг. Особо отмечается и превозносится великолепный Софийский храм, сооружение которого только что закончилось.

Эта летописная статья довольно подробная, а после нее идут короткие, большей частью не киевские, а новгородские известия. Прославление князя и Софийского храма было бы вполне уместно в конце повествования, где подводятся какие-то итоги. Поэтому Шахматов предполагает, что в 1037–1039 годах в Киеве был закончен «Древнейший свод» (ученый снова рискует и дает столь обязывающее название). Поскольку в конце особо восхваляется София, а Софийский собор был главным на Руси, митрополичьим, Шахматов заключает, что составляли летопись в Софийском храме, автором же мог быть тогдашний митрополит, грек Феопемпт, или кто-то из его приближенных…

Анализ «Древнейшего свода» был Шахматовым только начат. Он очень радовался, что удалось забраться в такие глубины, и понимал, что многое еще сомнительно. Действительно, ряд предположений Шахматова советские ученые не подтвердили. Д. С. Лихачев и другие исследователи обратили внимание на то, что в некоторых летописных статьях, составленных не позже 30—40-х годов XI века (то есть входивших в «Древнейший свод»), есть удивительные совпадения, иногда почти дословные, со знаменитым «Словом о законе и благодати», принадлежавшем Илариону, первому русскому митрополиту. Получается, что Иларион, возможно, был и автором «Древнейшего свода». Роль этого человека в древнерусской литературе оказывается более значительной, чем предполагалось. С именем Илариона, как известно, связана история возникновения печерского братства. (Ведь в «печерку» Илариона пришел потом Антоний и другие старцы.)

Выходит, что Печерский монастырь был причастен даже к созданию «Древнейшего свода»!

Между прочим, существует еще очень смелое и спорное предположение крупнейшего знатока летописей М. Д. Приселкова, что Иларион и Никон — одно лицо!

Если эта гипотеза верна, то перед нами крупнейший древнерусский писатель, историк, общественный деятель, автор двух летописных сводов, «Слова о законе и благодати».

Но это и особая тема, которую минем…

И подведем итоги.

Благодаря Шахматову и его продолжателям картина как будто ясна: Нестор был четвертым летописцем. То, о чем мы рассказывали, схематично выглядит так: